Джонатан Франзен. Перекрёстки. – М.: АСТ, 2022. – 656 с. – 10 000 экз.

Новый, после шестилетнего перерыва, роман Джонатана Франзена вышел уж год как. И вот чего нельзя не заметить: с какой удивительной дружной теплотой встретила критика новую книгу живого классика, главного пи¬сателя современной Америки, – с такой же удивительной скоростью про роман забыли.
Говоря о "Перекрёстках", всё время оговариваешься: хочется сказать "Поправки". Одёргиваешь себя: нет, какие "Поправки", "Поправки" – это же когда было, двадцать лет назад. А новый роман – "Перекрёстки".
В принципе разница между безусловно величайшим романом американской литературы рубежа XX–XXI вв. – "Поправки" и новым романом – "Перекрёстки" видна уже из разницы названий. Звучит как шутка, но дело тут в неясности русского перевода. Оригинальное название "Поправок", The Corrections, имело в виду экономический термин, которым в американской официальной риторике обозначался спад экономики после краха доткомов: мол, экономика была перегрета, болела, а теперь пошла на поправку. "Перекрёстки" (Crossroads) – это всего лишь название христианского молодёжного кружка при церкви, в которой служит главный герой нового романа. Как-то сразу, согласитесь, становится понятна разница масштабов проблематики.
Конечно, критика в один голос говорит, что "Перекрёстки" – это перекрёстки судеб геров, перекрёстки их нравственного выбора, перекрёстки бог знает чего ещё; ну что тут скажешь. Ну да, всё так. Судьбы героев есть, нравственная проблематика есть, размышлений о Боге выше крыши. Но чего-то не хватает.
Нет, Франзен по-прежнему великий маг. Сплетая сложнейшие узоры из простых слов, он буквально оживляет всех своих героев, а их не один десяток, читатель погружается в их жизнь, как в кино, а учитывая объём текста – как в сериал на несколько сезонов, даром что не обсудить за утренним перекуром с коллегами новую серию. Решится ли мелкий протестантский пастор на измену опостылевшей жене? Юная Бекки влюблена в красавца Таннера, и он вроде бы отвечает ей симпатией, но у него давние отношения с Лаурой, голосом его музыкальной группы, – как поступит любимица всей школы? Её брат Перри, по общему признанию самый умный мальчик в семье, обещает бросить наркотики и начать новую жизнь, но сможет ли он сдержать своё обещание?
Пожалуй, звучит несколько иронично, но это горькая ирония, ирония старого франзеновского фаната. Нет смысла пересказывать сюжет, он уже пересказан в десятке рецензий, которые легко найти в Сети. Скажу только, что сюжет есть, он крепкий и увлекательный. Герои живые, объёмные, сложные, каждый со своим внутренним миром, со своей историей и со своим уникальным голосом (не знаю, удалось ли это передать в русском переводе), в романе много печального и много смешного – это вообще хороший роман. Хороший. Но чего-то не хватает.
Да, "Перекрёстки" представляют собой ещё одну историю по-своему несчастливой семьи. Конечно, про Толстого вспомнила даже рецензент "Нью-Йоркера"; дело было ещё до отмены русской культуры; впрочем, Франзена вообще всю жизнь сравнивают с Толстым, да он и сам чуть ли не в каждом интервью присягает ему на верность. Размышляя о причинах этого несчастья, прослеживая его корни на десятилетия назад, Франзен показывает, как они растут из семей, в которых герои выросли. Если твой отец разорился в Великую депрессию и покончил с собой и ты росла в доме жестокого, ненавидящего тебя дяди, а потом сбежала из его дома, – то едва ли ты, став взрослой женщиной, будешь абсолютно психически здорова, а в твоей семье будет мир и покой. Если ты вырос в коммуне религиозных фанатиков и твои родители "отменяют" деда за то, что он после смерти жены сошёлся с другой женщиной, а с тобой прекращают общаться после того, как ты женишься на разведёнке, – то ты, конечно, на всю жизнь останешься очень религиозным человеком, но внутренний ад не покинет тебя никогда и рано или поздно выплеснется вовне и сожжёт твоих собственных детей. В финальной сцене романа герой делает выбор, о котором автор оставляет догадываться читателя, но ясно одно: каким бы выбор ни был, семейные травмы, как эринии, всё равно будут преследовать героя всю жизнь. Это вообще конёк Франзена – деталь за деталью, добиваясь перехода из количества в качество, показывать, как мельчайшие социальные структуры подчиняют человека, встраивают его в себя, живут его телом и перерождаются из поколения в поколение. Всё это в "Перекрёстках" есть. Но чего-то не хватает.
Мельчайшие социальные структуры были коньком Франзена и в "Поправках", и в "Свободе", – они тоже были романами о семьях и поколениях. Но там, наряду с этим, так сказать, нижним регистром, был и верхний регистр, на котором история семьи обобщалась до судьбы общества и страны. "Поправки" были романом о мощнейшей трансформации американского общества на рубеже восьмидесятых – девяностых; "Свобода" – о новой трансформации два десятилетия спустя. "Перекрёстки" в этой логике должны были быть романом об одном из самых сложных сломов эпох в двадцатом веке, о конце шестидесятых – начале семидесятых, но, увы, 600-страничная ракета так и осталась на стартовой площадке, шумно извергая пламя и продукты горения, но не взлетела.
Нельзя сказать, чтобы тут совсем не было даже попытки приподняться над уровнем микроистории. Одно из ключевых событий романа происходит на фоне вторгающегося на территорию индейской резервации крупного бизнеса. Чёрная яма угольной шахты, разверзшаяся посреди идиллического края традиционных устоев и единства с природой, – мощнейший символ движения истории в двадцатом веке, но, положа руку на сердце, правда ли, что этот процесс наиболее характерен именно для конца шестидесятых?
Сам спусковой крючок сюжета связан с появлением в приходе молодого священника, который в меньшей степени морочит головы молодёжи религией и переустраивает те самые "Перекрёстки" скорее на манер кружка групповой психотерапии. Молодёжь тянется к Рику, там пение под гитару и травка, старый священник со своей унылой Библией начинает их раздражать, теряет авторитет, испытывает лютую зависть к молодому коллеге, мир уходит у него из-под ног. "Простой факт, что девочка может одеваться как мальчик, – я не знала этого. Я не знала "Битлз". Я не знала, что можно пожить какое-то время с мальчиком, прежде чем выходить за него замуж, – а было бы неплохо в моём случае. Я чувствую себя так, будто я родилась на пятнадцать лет раньше, чем надо было", – говорит Рассу его прихожанка, в интрижке с которой он пытается вернуть себе утраченное самоуважение.
Не будет преувеличением сказать, что все взрослые герои книги чувствуют себя примерно так же. Впрочем, есть и обратная сторона медали. Молодой Рик – не столько священник, сколько что-то вроде коуча, – вызывает симпатию не у всех. Жена пастора говорит про него: "То, как пристально он на тебя смотрит, – это какой-то приёмчик, чтобы завладеть твоими мыслями, он его где-то подсмотрел и взял на вооружение. Это приёмчик менеджера в автосалоне – заставить человека бояться упасть в твоих глазах. И вот уже человек всё делает для того, чтобы заслужить твоё уважение, а зачем оно ему, и сам толком не знает". Нюанс в том, что именно менеджер из автосалона двадцать лет назад сломал героине жизнь: ясно, как сильно она презирает все эти приёмчики – приметы новой жизни, вытесняющей старый, основанный на глубокой религиозности уклад.
И да, слом традиционной маленькой общины, строящейся вокруг общей искренней веры и общего прихода как центра социальной и духовной жизни, – важная составляющая движения тектонических плит истории в XX веке, но в "Перекрёстках" тема эта даётся едва ли не впроброс, остаётся куколкой, в бабочку так и не превращается. Точно так же впроброс даются темы и Вьетнамской войны, и движения сопротивления против неё, и трансформирующейся массовой культуры, и всего остального – увы, собственно эпохи в "Перекрёстках" не разглядишь и в неё не проникнешь; перенеси героев на двадцать лет назад или вперёд, структура романа не претерпит существенных изменений.
Тут надо упомянуть, что Франзен как будто бы задумал трилогию с ироничным названием "Ключ ко всем мифологиям", и "Перекрёстки" вроде бы только первый её том. И, конечно, можно надеяться на то, что если не во второй, то в третьей книге все ракеты взлетят и все бабочки расправят крылья. Но, увы, сколько мы знаем таких проектов в духе гигантомании – и сколько из них воплотилось в соответствии с замыслом, а не ушло дымом в трубу? То-то же.
"Перекрёстки" лучше, чем "Безгрешность". "Безгрешность" и вовсе был провальный роман и по структуре, и по композиции, и по убедительности рассказанной истории. "Безгрешность" была провалом прежде всего потому, что Франзен вместо романа решил написать агитку к выборам Хилари Клинтон, а дар художника не прощает такого предательства. И, увы, есть ощущение, что талант Франзена до сих пор не оправился от такого насилия над собой. И оправится ли когда-нибудь, бог весть. Оно конечно, куда проще сотнями страниц размазывать сто раз пережёванные рассуждения о Боге, грехе и праведности, чем вгрызаться в сопротивляющиеся структуры социума и истории.
Зато и нахваливает вся критика писателя так, будто он написал свой лучший роман, потому что наконец-то "отбросил холодный скальпель аналитика и впервые по-настоящему полюбил своих героев". Ну просто прелесть. Плохого мальчика хвалят за то, что стал наконец хорошим. Бунтаря – за то, что вернулся в стойло. Ну конечно, зачем нам неприятная правда, вскрытые гнойники, внутренняя работа механизмов истории... Гораздо успокоительнее закрыть на всё на это глаза и почитать про людей, которые в сто пятисоттысячный раз ищут Бога. Однако про роман забыли уже через год.