Успех был оглушительный! Только в Берлине пьесу ставили сотни раз и неизменно с аншлагами. "На дне" принесла Горькому мировую славу. В России пьеса изначально ставилась лишь в одном театре – МХТ; видимо, в расчёте на то, что зритель не очаруется ею. Однако всё вышло наоборот – "На дне" прогремела! И до сих пор эта пьеса популярна в мире, чего, кстати, не скажешь о самом Горьком, слава которого с каждым годом тускнеет. А ведь когда-то культ Горького затмил культ Толстого!

Меж тем "На дне" – не лучший образец русской пьесы. Хотя, по сути, это и не пьеса вовсе, а скорее манифест, декларативный текст, нечто вроде идеологической программы, лишь облечённой в форму пьесы. Причём декларации зашли настолько удачно, что вот уже больше века существуют в народном сознании. Многие ведь даже и не знают, что, к примеру, фраза "Человек – это звучит гордо!" как раз таки из данного произведения.
При этом Горький создал действительно непотопляемый текст, который, когда сдвигаются тектонические плиты истории, неизменно выныривает на поверхность, приобретая актуальность. Вот и сейчас "На дне" читается не как артефакт самого начала прошлого века, а как предельно злободневный текст, говорящий с нами о наших же проблемах и бедах. Настолько яростно, что порою зажмуриться хочется.
1902 год, когда появилась пьеса, – время ещё не переломное, но уже надломившееся, когда в воздухе, как принято говорить, переменами запахло настолько, что пришлось настежь распахнуть окна. Скоро будет революция 1905 года, а после и революция 1917-го – и царская Россия отойдёт в прошлое. Но уже через 74 года покончит с собой и Россия социалистическая (которую так славил и воспевал Горький), чтобы на её руинах появилось нечто вроде уродливого капитализма. И вот снова – добро пожаловать в ночлежку из пьесы "На дне"!
Её обитатели (Горький называет их бывшими людьми) мечтают вырваться из этого ада и начать новую, если не прекрасную, то хотя бы терпимую жизнь. Однако это лишь видимый пласт текста. На самом деле ещё в начале пьесы Горький делает неслучайную ремарку: "в ночлежке, похожей на пещеру". То есть речь идёт о своего рода первобытных инстинктах, о человеческих архетипах, которые не меняются из века в век.
Да и не ночлежка это вовсе, если уж оценивать, что называется, по гамбургскому счёту: в ночлежках всё грязнее, грубее, жёстче. Скорее речь идёт о социальном пространстве, из которого мечтают вырваться уставшие, измученные "бывшие люди". Один грезит излечением от болезни, другая – любовными утехами, третий – социальным успехом. Сильно ли их желания отличаются от наших?
Есть такой испанский фильм "Платформа" – своего рода аллюзия на капиталистическое общество. Есть некое здание – башня, внутри которой от этажа к этажу двигается платформа. На ней находится еда, нужно успеть схватить её и насытиться. Чем выше уровень, тем кормят сытнее. Тем же, кто на нижних уровнях, достаются объедки с верхних уровней. К слову, все корпоративные здания-офисы устроены плюс-минус именно так: чем выше этаж, тем круче босс, сидящий на нём. Герои "На дне" мечтают перепрыгнуть на новый уровень, но все они изначально обречены.
Однако пьеса Горького не прогремела бы, если б отличалась исключительно социальной подоплёкой. Пусть в этом Горький, великий очеркист, как всегда очень хорош и точен. Толстой произнёс о нём известную фразу: "У него душа соглядатая, он пришёл откуда-то в чужую ему Ханаанскую землю, ко всему присматривается, всё замечает и обо всём доносит какому-то своему богу. А бог у него – урод". Слово "бог" здесь не случайно. "На дне" – это пьеса прежде всего о людях, которые, согласно завету Ницше, то ли убили Бога, то ли потеряли его, а теперь отчаянно ищут того, кого можно было бы назначить на освободившееся место.
И тут появляется старец Лука, приносящий обитателям ночлежки нечто вроде утешения. Его оппонентом, согласно канонической версии, выступает Сатин, пьяница, шулер и прощелыга. В их противостоянии выписано противостояние и философов Ницше с Соловьёвым, и самого Горького со Львом Толстым. В Луке, безусловно, есть немало от старца из Ясной Поляны. Кто он? И что приносит обитателям ночлежки? Ответ можно дать строками из стихотворения Джона Китса: "Избавь, Надежда, душу от оков! / И, воссияв, излей небесный пыл / Легчайшим взмахом серебристых крыл!" Или вот вам из более свежей поэзии:
Да, "На дне" – во многом текст о надежде, без которой жить невозможно, а ещё о вере, которая нужна человеку, точно костыль. Вот только в кого верить? И на кого опираться человеку, если Бога нет? Горький назначает на место центральной фигуры самого человека – то есть не Богочеловек, а Человекобог. И, по сути, в этом "На дне" сам Горький, охваченный ницшеанскими идеями и даже внешне напоминавший немецкого философа, предвосхитил наши времена.
Разве не пытается современный человек, пропитанный упрощённой восточной "мудростью", англосаксонским протестантизмом крайнего толка и тренингами личностного роста, заполнить пустоту, образовавшуюся в его жизни после существования Бога? Психология заменяет религию, психолог – священника, а Богом становится сам человек.
Все эти психологи, коучи, расстановщики, часто не имеющие ни образования, ни знаний, а только лишь одну бесконечную наглость и непомерную алчность, обязательно вспоминают Бога, но какого-то своего, удобного. Ведь там, в прошлом, человеку говорили, что он грешен и должен спасать душу, – теперь же, в соответствии с логикой постмодернизма, всё зависит от точки зрения, каждому своё, нет правильного и неправильного, человек есть сам мера всех вещей. Сила мысли, марафон желаний, внутреннее исцеление – всё это примитивные суррогаты, которые нужны для заработка одних и замены веры в Бога других.
"Мы полые люди, мы набивные люди, труха в башке, как в мешке", как писал Томас Стернз Элиот. Вот и Лука в пьесе Горького так отвечает на вопрос "Есть ли Бог?": "Коли веришь – есть; не веришь – нет… Во что веришь, то и есть". Новые жрецы продают человеку то, что он хочет услышать, теша его самолюбие, чтобы впарить товар. "Имей мужество пользоваться собственным умом", – писал Иммануил Кант, но что делать, если нет ни ума, ни мужества?
И вот тут возникает главный вопрос пьесы "На дне", приобретающий сегодня особую актуальность: "Нужна ли людям правда?" Готовы ли они принимать её? Или им приятнее, а может, и правильнее пребывать во лжи, существовать в матрице, питаясь симулякрами и ложными утешениями? Это касается и личностного, и политического, и любого иного контекста. Ведь правда не утешает, не приносит облегчения, как говорят сами герои "На дне": "Чего тебе правда больно нужна... подумай-ка! она, правда-то, может, обух для тебя".
И сам Горький в письме от 1929 года заявлял, что правда не нужна человеку. Он вообще не любил принимать плохие новости. Можно вспомнить, к примеру, легенду, рассказанную Лихачёвым, когда на Соловках Горький встретил четырнадцатилетнего мальчика, узника, и долго с ним говорил в бараке, а после вышел и плакал у всех на виду, обещал рассказать об условиях содержания высшему руководству, но… всё осталось по-прежнему.
Так, выходит, не нужна нам правда? Не стоит она нашей борьбы? Тут каждый ответит для себя сам. Но прежде важно сделать одну ремарку. Правда в русской традиции понимается как истина и как справедливость. И если первое – истина – часто делает горько, то вот второе – справедливость – порою действительно способно принести и радость, и утешение. Так что за это стоит бороться. Возможно, только за это и стоит.