ДАРЬЯ ИЛЬГОВА
ИЛЬГОВА Дарья Алексеевна родилась и выросла в Воронежской области. Окончила Московский государственный психолого-педагогический университет и Литературный институт имени М. Горького. Автор сборников стихотворений “Оригами” (2020), “Пятна памяти” (2021) и монографии “Визуальная поэзия в контексте интермедиальности” (2022). Стихотворения печатались в различных периодических изданиях. В настоящее время живёт в Москве.
ПОСРЕДИ ИЮЛЬСКОГО ЗВЕЗДОПАДА
* * *
День гаснет под гудение стрекоз.
Свидетели его метаморфоз
(Вот алое расплещется на млеко)
Смолкают, робко подпирая лбы.
Сам чёрт не отберёт у нас судьбы,
Так что же нам бояться человека.
Вот сигаретка тонкая горит,
И полночь прочертил метеорит.
Три длинных, а затем опять коротких.
Ночь коротка. И жизнь так коротка.
Преодолеем реку в два рывка.
Я вижу, что ты тоже не из робких.
Плыви-плыви. Я здесь. Плыви-плыви.
А что ещё нам надо о любви
Узнать перед падением над бездной.
С других планет подали вызов SOS.
“Уплыли под гудение стрекоз”, —
Напишут в канцелярии небесной.
* * *
В этой панельной старой сырой коробке
Редко мой голос тихим бывал и робким.
Чаще была суетлива, порой резка.
Много просила,
Мало благодарила.
Не научилась тепло отдавать пока.
Всё оттого, что было довольно страшно
Перешагнуть через юности день вчерашний
В зрелую череду боевых потерь.
Было и было.
Много кого любила.
Мало кого могу полюбить теперь.
Дальше сквозь годы или недели, сутки
Непонимания, ссоры и предрассудки,
Без багажа условностей, налегке —
Сколько осталось
(Сколько бы ни осталось) —
Тихо пойдём, неспешно, рука в руке.
* * *
Выискивая горе по уму,
Предчувствуя грядущую разлуку,
Не говори, что горько. Дай мне руку.
Не говори мне. Я и так пойму.
Ночь близится. И долгая зима.
И дух тревожный на охоту вышел.
Не говори, что страшно. Тише, тише.
Не говори мне. Я пойму сама.
И гонит прочь нас ветер кочевой.
Теряются слова в метельном гимне.
Не говори “прощай”. Не говори мне...
И сам-то ты не знаешь ничего.
В холодной дымке северной зари,
Когда так горько, страшно и тревожно, —
Молчи. Любое слово будет ложно.
Молчи и ничего не говори.
* * *
Белое в синем, золото в голубом —
Блики косые бежали по побережью.
Галечный пляж пустой, выступавший плешью.
Прямо над ним — невысокий стеклянный дом.
Сколько любви подарено вскользь ему.
Лето для эскимосов — зима в Крыму.
Плыл над волной розоватый закатный дым,
В нём оживали чёрные птичьи пятна.
Не идеально, нет, не пойми превратно,
Просто легко быть влюблённым и молодым
От суеты городской и тоски вдали,
В зимнем пустом Крыму, на краю земли.
Вот почему даже майским предлетним днём,
Превозмогая бешеный гул московский,
Я воскрешаю в памяти быт неброский —
Комнату, солнцем залитую, как огнём,
В самый рассветный или закатный час
Свет всей земли сберегающую для нас.
* * *
Посреди июльского звездопада
Катя пишет мне: “Сколько ада
Как так и надо”.
Злостью одной и держимся на плаву.
Господи, разве это я живу?
Это не я, это мой злой двойник.
У него из спины акулий растёт плавник.
Он плывёт, пожирая всех на своём пути.
Это не я, прости.
Я малёк бессловесный, от берегов Невы
До далёкой и близкой реки-Москвы
Не плыву, а лечу, и ноша моя легка —
Я учусь премудростям языка,
Не желая стоять, ликуя или скорбя.
Как же не потерять,
Не потерять себя.
День гаснет под гудение стрекоз.
Свидетели его метаморфоз
(Вот алое расплещется на млеко)
Смолкают, робко подпирая лбы.
Сам чёрт не отберёт у нас судьбы,
Так что же нам бояться человека.
Вот сигаретка тонкая горит,
И полночь прочертил метеорит.
Три длинных, а затем опять коротких.
Ночь коротка. И жизнь так коротка.
Преодолеем реку в два рывка.
Я вижу, что ты тоже не из робких.
Плыви-плыви. Я здесь. Плыви-плыви.
А что ещё нам надо о любви
Узнать перед падением над бездной.
С других планет подали вызов SOS.
“Уплыли под гудение стрекоз”, —
Напишут в канцелярии небесной.
* * *
В этой панельной старой сырой коробке
Редко мой голос тихим бывал и робким.
Чаще была суетлива, порой резка.
Много просила,
Мало благодарила.
Не научилась тепло отдавать пока.
Всё оттого, что было довольно страшно
Перешагнуть через юности день вчерашний
В зрелую череду боевых потерь.
Было и было.
Много кого любила.
Мало кого могу полюбить теперь.
Дальше сквозь годы или недели, сутки
Непонимания, ссоры и предрассудки,
Без багажа условностей, налегке —
Сколько осталось
(Сколько бы ни осталось) —
Тихо пойдём, неспешно, рука в руке.
* * *
Выискивая горе по уму,
Предчувствуя грядущую разлуку,
Не говори, что горько. Дай мне руку.
Не говори мне. Я и так пойму.
Ночь близится. И долгая зима.
И дух тревожный на охоту вышел.
Не говори, что страшно. Тише, тише.
Не говори мне. Я пойму сама.
И гонит прочь нас ветер кочевой.
Теряются слова в метельном гимне.
Не говори “прощай”. Не говори мне...
И сам-то ты не знаешь ничего.
В холодной дымке северной зари,
Когда так горько, страшно и тревожно, —
Молчи. Любое слово будет ложно.
Молчи и ничего не говори.
* * *
Белое в синем, золото в голубом —
Блики косые бежали по побережью.
Галечный пляж пустой, выступавший плешью.
Прямо над ним — невысокий стеклянный дом.
Сколько любви подарено вскользь ему.
Лето для эскимосов — зима в Крыму.
Плыл над волной розоватый закатный дым,
В нём оживали чёрные птичьи пятна.
Не идеально, нет, не пойми превратно,
Просто легко быть влюблённым и молодым
От суеты городской и тоски вдали,
В зимнем пустом Крыму, на краю земли.
Вот почему даже майским предлетним днём,
Превозмогая бешеный гул московский,
Я воскрешаю в памяти быт неброский —
Комнату, солнцем залитую, как огнём,
В самый рассветный или закатный час
Свет всей земли сберегающую для нас.
* * *
Посреди июльского звездопада
Катя пишет мне: “Сколько ада
Как так и надо”.
Злостью одной и держимся на плаву.
Господи, разве это я живу?
Это не я, это мой злой двойник.
У него из спины акулий растёт плавник.
Он плывёт, пожирая всех на своём пути.
Это не я, прости.
Я малёк бессловесный, от берегов Невы
До далёкой и близкой реки-Москвы
Не плыву, а лечу, и ноша моя легка —
Я учусь премудростям языка,
Не желая стоять, ликуя или скорбя.
Как же не потерять,
Не потерять себя.