Поэзия

поэзия соломинка моя
спасение во время наводненья
единственный просвет среди затменья
единственная форма бытия
как будто бы держусь за поплавок
ослабшими и скользкими руками
и лёгкие наполнив пузырями
вдруг вынужденный делаю нырок
и знаю что подняв меня со дна
мне дашь сухую тёплую одежду
а вместе с нею шаткую надежду
на осознанье завтрашнего дня
я ощущаю твой неровный пульс
когда стихотворением чревата
ты смотришь на меня так виновато
что я узнать причину не берусь
я становлюсь с тобою сам не свой
и чувствую смущенье и неловкость
и сердца обескровленную ёмкость
спешу наполнить заново тобой


Была зима
(к стихотворению Б. Пастернака "Снег идёт")

Была зима, и падал снег.
Привычно двигалась планета.
Жил на планете человек
на перекрёстке тьмы и света.
Он по ночам стихи писал,
потом, сжигая их в камине,
он вновь зарок себе давал,
не возвращаться к ним отныне.
Средь ночи выходил во двор
вдохнуть густой колючий воздух,
полюбоваться на ковёр,
что для него соткали звёзды.
Потом, вернувшись в кабинет,
отогреваясь у камина,
писал про зиму и про снег,
что шёл и шёл
неутомимо.


На кухне

сижу отшельником немым
на кухне точно в тесной келье
стихи пишу глотаю дым
свести пытаюсь параллели
между собой соединить
что в жизни не было и было
стихи дают мне силы жить
и тут же отнимают силы


Новый снег

Есть запах арбуза
у нового снега,
который хрустит у меня
на зубах.
Есть привкус тревожности
в оттиске следа,
что кем-то оставлен,
возможно, в бегах.
Есть белая мертвенность
голой берёзы
и зимнего солнца
горящий янтарь,
когда зарождаются
метаморфозы,
в себе растворяя
осеннюю хмарь.


Луч

Отхожу от зимы, как больной от тяжёлого бреда.
Небо жадною губкой вбирает в себя синеву.
Отступает хандра, и весна наступает победно.
Рад тому, что очнулся, а значит, покуда живу.
Воздух словно отмыт. Как стекло, он прозрачен
и светел.
Распаляя рассвет – словно факелом – рыжим хвостом,
юркий солнечный луч, на забор перепрыгнувший с ветки,
робкой белкой застыл перед новым изящным
прыжком.


Слово

За окном то ли дождь,
то ли снег –
словно жизнь, затянулось ненастье,
за стеной то ли плач,
то ли смех,
то ли радость, а то ли несчастье.
На душе то озноб,
то покой,
то заботы,
то отдохновенье.
Всё сильней недовольство собой,
всё острее моменты прозренья.
Водосточная воет труба,
исполняя печальное соло.
Подарила мне Слово судьба –
мне бы справиться только со словом.


Сжались дни

Не хватает ночи,
чтоб уснуть.
Даже самой длинной зимней ночи.
Сжались дни
и сделались короче.
И яснее жизненная суть.
Уж пора бы важные понять,
в сущности,
совсем простые вещи.
Те, что тихо шепчет
ветер вещий,
предлагая данность мне
принять.
Раздвигает занавес
рассвет,
как в театре, медленно
и чинно.
Грусть моя всё чаще
беспричинна.
И необъясним её сюжет.


В парке

Я слушал в парке пианиста.
Ласкала клавиши рука.
Текла то медленно, то быстро
из-под руки его – река.

Тянулись к облакам платаны,
подставив плечи небесам.
Вдруг, уступая фортепиано,
умолкли птичьи голоса.

Забытый вальс Ференца Листа
уравновешивал покой,
а из-под пальцев пианиста
струилась музыка рекой.


С Превером

Птичьей стаей в оперенье рыжем,
в воздухе,
пропитанном дождём,
осень закружилась над Парижем
в танго необузданном своём.
Отмирают годы, словно листья,
под ногами стелются ковром.
По-французски "грустный"
будет "triste".
Мы грустим с Превером под дождём.
Наблюдаем медленную Сену
и в леса одетый Нотр-Дам.
Ливень на воде взбивает пену
и с рекой уходит в океан.
Мне поэт читает стих давнишний.
Мы стоим, задрав воротники...
Между нами дождь,
как третий лишний,
тонет в ряби пасмурной реки.


По мотивам М. Шагала

За окнами почти что рассвело.
В домах, мерцая, догорают свечи.
Откуда-то туману нанесло –
над крышами, над церковью, над речкой.
Земное притяженье – ерунда.
Любовь не подвергается расчёту.
Влюблённые, покинув города,
пускаются в безумные полёты.
Бесшумно набирая высоту
над лесом, над рекою, над полями,
в своих сердцах лелеют красоту.
И чувства распускаются крылами.


Красивые женщины

Красивые женщины ходят по городу,
дразня и смущая своей пестротой.
И все до одной вызывающе молоды,
пейзаж городской украшают собой.

Они на меня – никакого внимания.
Бывало иначе. Где те времена,
когда я у них находил понимание?
И женщины тоже любили меня.

Красивые женщины ходят по улицам,
достойные, чтобы сниматься в кино.
Красивые женщины с кем-то целуются,
за кем-то уходят, увы, не за мной.


Вещность

Всё то, к чему сегодня прикасаюсь,
в чём нет души, что холодно, как лёд,
и в зеркале безмолвно отражаясь,
застыло – всё меня переживёт.

Дверная ручка, гладкая на ощупь,
дубовый шкаф, приставленный к стене,
и раритетов высохшие мощи –
все будут жить, не помня обо мне.

В предметах закодирована вечность,
её секрет неведом никому.
Нетленности подверженная вещность,
необъяснима сердцу и уму.

Предметы перейдут в другие руки,
почувствуют другой пытливый взгляд.
И после нас новейшие науки
бессмертия загадку объяснят.


Время
(после прочтения "Письмовника" М. Шишкина)

Со временем
такая вот петрушка —
чем ближе край,
тем прошлое видней.
В часах настенных кликает кукушка,
ведя отсчёт
чужих годов и дней.
По чьей-то воле сдвинутые стрелки
изменят устоявшийся уклад,
и с временем невыгодная сделка,
перенесёт нас на века назад.
Из всех живых существ на этом свете
лишь человек
сознаньем наделён.
Он знает всё про неизбежность смерти,
про смену
и взаимосвязь
времён.
Про то, что
к непременной катастрофе
жизнь каждого
однажды приведёт.
И время нам не врач,
а сладкий морфий –
болезни не излечит,
но уймёт.
А мы, как предки,
будем письменами
вести дотошно наши дневники,
чтоб сохранить,
нетленное с годами,
записанное нами
от руки.


Стихи ни о чём

С утра проснулся –
слава богу!
О двух ногах, о двух
руках...
Ночная схлынула тревога,
и под кровать забился
страх.
И снова радуешься звукам
и можешь солнцу подмигнуть,
и прокричать ему:
"А ну-ка,
сыграй со мной
во что-нибудь"!
Выходишь прочь,
почти раздетый,
стоишь, как пугало,
в саду,
слепой от утреннего света,
со вкусом яблока
во рту.
И чутко слушаешь,
как птицы
высокий пробуют регистр,
и вдруг захочешь
с ними слиться,
вступая в звонкий
пересвист.
Пьёшь на террасе
горький кофе,
следя за солнечным лучом,
и про себя
бормочешь строфы
стихов без смысла –
ни о чём.


Спам

Мы общаться
когда-то умели –
по делам или
по пустякам,
а теперь посылаем емейлы,
прямиком уходящие
в спам.
Мы дружили друг
с другом вживую,
выпивали, читали стихи.
Не расходуя жизнь вхолостую,
проживали
наперегонки.
Пополняли амурные
списки,
всем подряд
признаваясь в любви,
отправляли далёким
и близким
откровенные письма свои.
Мы давно уже стали другими,
точно влили чужую
в нас кровь.
Писем больше
не пишем любимым,
в эсэмэски вмещаем любовь.
Словно сделались
вдруг равнодушней,
на слова и на чувства скупей.
Успеваем чуть больше,
разрушив
что-то важное
в жизни своей.


Туман

Тумана пелена упала
на кроны пожелтевших слив,
тугие ветви спеленала,
от сада дом отгородив.
Нечёткость мыслей
и предметов.
Размытый импрессионизм –
туман скрывает силуэты
и вдоль стволов стекает вниз.
Траву прилизывает влажным,
как у собаки, языком,
но рядом не присядет даже,
оставив ласки на потом.


На карантине

пустынны площади
и улицы
дома закрыты
на замки
беспечно голуби целуются
любым запретам
вопреки
лишь старики
гуляют парами
словно в замедленном кино
себя не ощущая
старыми
иль позабытыми
давно
как будто за колючей
проволокой
мы за невидимой
стеной
накрытые тревожным облаком
к земле прибиты
тишиной
запрещены рукопожатья
прицелы сбиты и беда
ориентиры и понятия
размыла раз и навсегда


День

Едва Господь вплеснёт,
как в чёрный кофе,
в ночной отвар
парного молока,
сквозь дымку утра
обозначив профиль –
погонит тучным стадом
облака.
Откроется простор
лугов небесных,
где пища есть для
плоти и души.
День проведя
в молитвах бессловесных,
прожить его скорее
не спеши.


Черновики

Разбросанные как попало,
передо мной – черновики.
Ночная лампа вполнакала
обводит контуры руки.
А по руке живые токи
бегут, разрядами искря,
собою зажигая строки,
что взяты из небытия.


В Коктебель

Здесь море чёрное,
как дёготь,
и Кара-Дага мрачный вид,
здесь Чёртов Палец
точит коготь
и строго путникам грозит.
С битком набитым чемоданом
пойду на поиски жилья,
его мне сдаст
почти задаром
хозяйка прежняя моя.
Через квадратное оконце
мне будет виден виноград,
а по утрам – немного солнца
сквозь старый персиковый сад.
Долой цивильные одежды!
Я в тишине уютных бухт
в себя впитаю,
как и прежде,
Максимилианов*
вечный дух.
И в честь свиданья
с Коктебелем
в стакан шампанского плеснув,
вдоль сорок пятой параллели
на пляже сладостно усну.


* * *

не только пенье
птиц в саду –
здесь слышно
как деревья дышат
как тёплый ветер
на лету
их кроны белые
колышет
они прозрачны
на просвет
за ними проступают
дали:
полей весенних разноцвет
плывущих облаков
детали
а на закате солнца
диск
багрово освещая
запад
как чудо-НЛО завис
в предвосхищенье звездопада


Акустика любви

Прости мою рассеянность порой
и то, что я тебя подчас
не слышу.
Возможно, слух мой
этому виной,
иль просто говорить
ты стала тише.
Да я и сам невнятен
стал в словах,
им в голове невыносимо тесно.
Они, как отсыревшие дрова,
лишь дымовую делают завесу.
Я многому внимаю
и без слов,
без голоса и знаков препинанья.
Отточена, как лезвие, любовь
и большего не требует
признанья.


Прохожий

Я всего лишь случайный прохожий,
что попался навстречу тебе.
На кого-то обычно похожий.
По лицу, по глазам, по судьбе –
все меня узнают и кивают,
только мне ни один не знаком.
Я иду к остановке трамвая.
Не иду, а спасаюсь бегом.
От улыбок на каменных лицах,
что застыли на фоне Кремля.
Я прохожий, я мира частица.
И готов хоть в кого превратиться,
лишь бы только узнала меня.


Выходной

после дождя парила мостовая
день выходной над городом парил
и голубей испуганная стая
парила в небе
из последних сил
день был ленивый
не спешил прощаться
но все же понемногу убывал
и я почти испытывая счастье
его своим бездельем убивал
я шёл дыша асфальта испареньем
зонтом пижонским
подпирая шаг
и старое своё стихотворенье
с большим трудом
зачем-то воскрешал


Характер

Я не люблю отъявленного хамства,
когда мне в душу запросто плюют.
Не выношу покорности и рабства
с попытками запрячь меня в хомут.
Предательство всем сердцем ненавижу,
когда оно исходит от друзей,
когда мне лгут открыто и бесстыже,
доверчивостью пользуясь моей.
А в остальном
я добрый и пушистый
и редко неприятностей ищу.
Лишь изредка, облёкшись в пессимиста,
о чём-то философски загрущу.


Запасник

Моя голова, как запасник
набросков и черновиков.
Со слуха записанных наспех
и не расшифрованных снов.
Хранящихся в памяти чисел,
в которых пропала нужда,
и всех не отправленных писем
(кому, почему и куда?)
На полках соседних томятся
столбцы недописанных строк.
Они мне ещё пригодятся,
коль свежести выдержат срок.


Февраль

Что за белые птицы
надо мною всё кружат
и кружат,
словно ангелов сонмы спустились с холодных небес.
Или это февраль над землёю старательно вьюжит,
поднимая на воздух колючую снежную взвесь.

Сам Господь допустил эту снежную неразбериху
и послал своих
вестников грешную землю мести.
Но уляжется всё,
трубы ангелов тоже утихнут.
Мы останемся здесь, чтобы прежний порядок блюсти.


Деревня

Деревня опустевшая,
как нищенка – в пыли.
Фундаменты осевшие
до уровня земли.

Стоит трава не кошена,
завален на бок дом
и крыша запорошена
золою и песком.

Окошки веки смежили
и смотрят в никуда.
Здесь жили или нè жили,
не вспомнить – кто? когда?

Топили печку русскую
и в ней варили щи.
А вечерами тусклыми
гоняли чертовщин.

Теперь стоит заброшенный,
с изломанной судьбой.
И крыша запорошена
несвежею золой.


На винограднике

Под солнцем тяжелеет споро
и набирает аромат
через невидимые поры
зеленобрюхий виноград.
В своих мечтах готов искриться
в бокалах молодым вином,
а всё ж приходится томиться
пока что в облике ином.

Рядами ровными по склонам
сбегает тонкая лоза.
Здесь люди местные – с наклоном,
от солнца выцвели глаза.

Им этот тяжкий труд знакомый
давно написан на роду.
В вино добавить самогону –
и можно взяться за страду.


Кто это там

кто это плачет под окном
с очами полными отчаянья
здесь оказавшийся случайно
и в нашей жизни ни при чём

кто это там стучится в дверь
настойчиво чрезвычайно
но безопасный изначально
проголодавшийся как зверь

кому понадобился я
среди октябрьской тихой ночи
в которой
только сыч хохочет
пытаясь разозлить меня

я не люблю ночных гостей
они – предвестники ненастья
крадущие чужое счастье
разносчики дурных вестей

когда ко мне стучатся в дверь
в осеннюю сырую полночь
я Бога не зову на помощь
во осознании потерь

во здравие перечисляю всех
кому хоть чем-нибудь обязан
с кем в сердце неразрывно связан
с кем сблизили и смех и грех


Утро на даче

так будто бы оно
ему узкó
луч света проникает
сквозь окошко
как нитка сквозь игольное ушко
как в щель дверную – ласковая кошка

струится воздух тёплым молоком
всё больше разрежается под утро
так лета дух просачиваясь в дом
крепчает только с каждою минутой

да здравствует июльская жара
и дни бездельем полные на даче
когда прохладным языком заря
тебе лицо оближет
по-собачьи

захочет обновления душа
и с каждой чашкой выпитого чая
жизнь вроде
прибывает не спеша
на самом деле только убывая


* * *

длинными стали
тёплые ночи
жизнь обмелела
стала короче

жизнь обмелела
сделалась уже
с памятью тела
туже и туже

с памятью сердца
лучше и лучше
смотрится детство
в летние лужи

капля за каплей
сею сквозь сито
то что навряд ли
будет забыто