Память. Шампанским не поминают.
Водкой, и кус ржаного – поверх
Рюмки. Какая ты ледяная,
Жизнь. Как жжется твой дикий смех.

Пост великий. На дне бутыли
Капля. Дрожит холодильный шкаф.
Мой отец. Тебя не забыли.
Рюмку греешь в военных руках.

Пуля в ладонь. Свело контрактурой
Руку правую. Так держал
Штурвал, рулевой мой, штурман хмурый,
Порт не запомнен. Забыт причал.

Память. Какая долгая память.
Жизнь. Какая малая песнь:
Вот сенокос, а вот и пажить,
Дьявол не нажит, а Бог воскрес.

Праздники, о, шампанское льется,
Сыплются бешеные конфетти.
Память – звездою – на дне колодца.
Если можешь, прости.

Нежно поставим полную рюмку
К желтому фото. Засохнет хлеб.
Ты со снимка глядишь угрюмо
Поверх судеб.

Ты со снимка глядишь, улыбкой
Старую дочерь целуя свою,
Будто еще я в родильной зыбке,
Не у забвения на краю.

Жемчугом рыбьим – твоя могила
В зимних водорослях полей.
Память. Твоя великая сила.
Нынче помянем. Налей.

Всепожирающее Время!
Ты мощной музыкой кричишь.
Ты конницею надо всеми
Летишь. И улетаешь в тишь.
Твой реквием теряет ноты.
Теряет кости ксилофон.
А обочь конного полета
Твой колокольный красный звон.

Ты оглянись. Там войны катят.
Наотмашь бьют цари – царей.
Там Бог протянет ветошь платья
Последнему из рыбарей.
Всепожирающее Время!
Я в зеркале сейчас – одна:
Девчонка малая меж всеми,
Богам и людям не нужна.

Девчонка в раме, амальгаме
Истертой, только б не разбить,
Меж Воскресеньем и ветрами
Не разорвать тугую нить.
Мне камень не швыряй в затылок!
Ведь зеркало все отразит,
Запомнит. Времени обмылок
В ладонях грязных заскользит.

Ах, пианино – песня чтобы,
Чтоб музыка... на веки веч-
ные – у счастия и гроба,
близ тонких, на пюпитре, свеч...
Альбом сияющий и Детский,
Чайковский, нежный, золотой,
В ночи рыдающий, советский,
Педаль – монетой под пятой...

Всепожирающее Время!
Я по тебе схожу с ума.
В больничное вдевают стремя
Меня – и лечат задарма.
И вот они, мои Капричос,
Гравюры Адовы мои –
Огнем в меня глядят, набычась,
Юроды, полные любви.

Я каждого так обласкаю.
Я песню каждому спою.
Я, музыка, тебя не знаю,
Но все играю – на краю!
Над пропастью... там нимбом темя
Предсмертное – освещено...
Всепожирающее Время,
Уйди. Тебе же все равно.

И новый, сумасшедший Гойя,
Бродя меж коек и хрипя,
Чертит железною рукою
Людей – его, тебя, себя!
Затем, что живописи у́чен.
Затем, что знает наперед,
Поверх изломов и излучин,
Поверх надежды: всяк умрет.

Жизнь надо каждую оставить –
Зане торжественна она.
Жизнь надо каждую восславить –
И песню лить струей вина.
О, сумасшествия беремя,
Пророчий оголтелый дар...
Всепожирающее Время –
Костра тяжелый, ветхий жар.

Так!.. все сгорим дотла в кострище.
Все ляжем в землю и уснем.
И там богатый станет нищим,
И в полночи светло, как днем!
Любимые... жизнь – хромосома,
А смерть брюхата нами вновь...
Вот руки – Детского альбома
Игра: обида и любовь.

Забудь ту боль, что причиняли
Тебе – врачи и палачи!
Лежи ребенком в одеяле.
Кричи! а может быть, молчи.
Летит молчанье надо всеми.
Молись. Люби. Возьми в ладонь
Всепожирающее Время –
Всесокрушающий огонь.

Птички-пеночки клювик... павлиний юнец...
Ветер пламенный бьет из-за спин...
Вот старуха, чьи руки в созвездьях колец
Дышат маслом для швейных машин.

Дышит памятник призрачно и горячо...
Голубь тихо слетает с небес
На печальное, бронзы зеленой, плечо,
На волос металлический лес.

Он глядит, бедный Пушкин, он вечен уже,
На толпу... на любви круговерть...
Он стоит темной бронзой на том рубеже,
Где сражаются память и смерть.

Оплетает толпа утлый кинотеатр.
Хлеба, зрелищ!.. не много ли нам?
Мiръ в оскаленных сплетнях себя растерял.
Остается пойти по стопам

Этой девочки в драповом жалком пальто,
С изможденной поноской, где хлеб
Да консервы дрянные; которой никто
Не расскажет движенье судеб;

Что лягушек-двойняшек назавтра родит,
Проклиная отца их, страну,
Где волчиная лампа в подъезде горит,
Освещая и Мiръ, и войну;

Что варить будет им геркулес на воде,
Маргарином – ожоги лечить,
Что пройдет по грязи, в колее, в борозде,
И в долгах, как в шелках, будет жить...

За тобой и пройду, дорогая душа!
Повторю сигаретный твой дым,
Брошь за грош, ах, цепляешь к плечу, не дыша,
И претолстые письма родным...

Махаона в сачке... и сорогу в садке...
Над деньга́ми отчаянный рев...
Мальчик Пушкин читает тебя налегке –
Только кровью веселой, без слов...

Ну, а ты томик с полки – в огнистую ночь,
В темень хвои смолистой тяни:
Ты ведь рыбка златая, ты царская дочь,
Сочтены драгоценные дни!

Сказка, елка! Ветвей растопырена тьма!
Украшенья в зените горят!
Золотые дожди... Конфетти кутерьма...
Серпантин, обреченный наряд...

Все шампанское выльют в бедняцкий бокал!
Все дешевое выпьют вино!
Дикий, дивный поэт... пули он все искал...
На дуэлях стреляться – смешно...

Вот еще один горький отметили год.
Жжется кладкой кирпичная клеть.
Ты, родная, не плачь! Ты святой мой народ.
На тебя только в небо смотреть.

И когда наше время изрежет твой лик –
Да и мой! – и наступит наш час,
Глянет сверху на старых нас
                                       Пушкин-старик
Синей бронзой подтаявших глаз.

Не уходи... побудь со мною... еще немного... обними...
Мы просто ночью ледяною немного побыли – людьми...
А то ли боги, то ли звери... то ль бесами пребыли мы
В мiрах позора и потери, в безумных пропастях зимы...
Не уходи!.. побудь со мною... а я побуду так – с тобой...
Я кипятка врата открою, и чайник запоет глухой,
Свисток завоет, ветр заплачет в парчовом, инистом окне –
О сладостной слезе горячей, и о тебе, и обо мне...
Зачем тебя я полюбила?.. так больно, что и не смогла
Забыть – до стона, до могилы... и шьет морозная игла,
Сшивает крепко наши судьбы, кладет межзвездные силки...
А завтра День настанет Судный... а валенки мне велики...
Зима... великие морозы... Гиперборея за окном...
Зима... и пихты, и березы... все поцелуи станут сном...
Объятия все станут бредом... и мы по Мiру побредем –
По заметеленному свету... между пургою и дождем...
Серебряная Мангазея... сереброликая Луна...
Сходя с ума, от слёз косея, любовь, я у тебя одна...
Ты обними меня до срока... до той иконы, что – на грудь...
Не уходи... побудь немного... еще немного... хоть чуть-чуть...

я люблю тебя уходящий
улетаю вслед за тобой
здравьем пышущий и болящий
и ледащий хоть волком вой

я люблю тебя вдаль плывущий
исчезающий за кормой
Белопенный призрак словущий
все зовущий домой домой

я люблю тебя повторяю
я люблю – и еще – люблю
я люблю – от края до края
стеклорезом – да по стеклу

я люблю на могиле плачу
фотография – под стеклом
мой стакашек бумажный зрячий
ну помянем – под ветерком –

всю любовь под крестом зарыли
а она воскресла – одной
лунной ночью во славе и силе
вон стоит у нас за спиной

Вот те праздничны узоры, рассребрёный изарбат!
Как на славнейшей на Волге струги-яхонты горят.
Под светилом воссияют, наиско́сь волне плывут!
Вот пылает Кремль без краю – ясен-красен, берег крут!
Ах ты острова-излуки, речки-старицы-ручьи!
Рассыпны пески – что руки нежны-ласковы мои!
Алым бархатом да шелком исподернут мой шатер!
Атаманша, взоры колки, лик пылает что костер!
Дело ратное, добыча... Криком ветер есаул
Разрывает: клекот птичий, порх синичий, битвы гул!
Ай ты времячко, ты буйно, кровушкой ты по ножу...
Я средь казаков шумливых молчаливенька сижу!
Гой еси вы, атаманы, братья ратные мои!
Не видал ли кто обмана девьей, бабьей ли любви!
Не обрящеши ли страсти! Не обымете ль судьбу!
Все одно схоронишь счастье! Все одно лежать в гробу!
Завтра грозна грянет битва! Поскачу я на коне
Во кровавую ловитву, по краснеющей стерне!
Красен Мiръ, и красны люди, и подавно кровь красна.
Я несу себя на блюде, смерти, жизни ли нужна!
Ой, на блюде на кровавом, на подносе жестяном...
Ой, погибну я со славой иль загину черным сном!
Ай вы, молодцы-казаки, вы на струги – сядь да сядь!
Да гребите вниз по Волге, Волге-матушке опять!
Что сыскать нам?.. снова битва! Снова сеча, копья, меч!
И предсмертная молитва – под крестом родным возлечь...
Ах ты, Керженец да Кама, ах ты, Ахтуба моя!
В битве мы не имем сраму! И сражаюсь храбро я!
Победим врага – на струги, и по Волге к морю плыть!
На коврах на сорочи́нских восседать да зелье пить!
Ай ты, мой Телячий остров, зелень-кудри, тальники!
Полотняный парус грозный, ветер воли и тоски!
Ах, оружье долгомерно, пушки медны, грянем бой!
А любовь-то долготерпит, а любовь одна с тобой!
Смерть мы сеем! Смертью пашем!
Смертью сыты лишь мужи!
Я-то баба! Ад не страшен! Пред Геенной не дрожи!
Ах, ковры мои персидски, рытый бархат, красный плис!
Ах, орел летает низко... значит, Богу помолись!
Кушай сладко, девка красна! Пей ты зелено вино!
Караулы не напрасны, вместо бархата – рядно!
Алебардами, секирой вся раскромсана парча.
Ай вы, в горностае дыры, в грязь – понева – со плеча!
Ах ты, матинька ты Волга, мила Волженька моя!
Смерти ждать уже недолго, и заутра лития!
Ах, бухарские хиджабы! Ах, царьградский ты убрус!
Воин я! Не просто баба! Только... о любви молюсь...
О любви! Ах, люди-люди! Слуги нашего царя!
Бьется, бьется так под грудью легкокрылая заря...
Пир гудит между боями! И встаю, в руке потир,
И кричу, подъявши: с нами, люди, Бог! И с нами – Мiръ!
Мiръ... безумье новой смерти... плеть, стрела, праща, пищаль...
Жгите, режьте, насмерть бейте люди, вы, людей – не жаль!
За царя и за земельку! За тетерку на суку!
Выпью – снова мне налей-ка: тьму, сужденну на веку!
Ах ты, сладкое-сладчайше, изумрудное винцо!
От людской галдящей чащи отверну к реке лицо...
Ах ты, Волга ты сердечна, ты река-моя-душа!
Утекаешь к жизни вечной... пьем из Млечного Ковша
Мы твою святую воду... мы твою святую синь...
Волга, посреди народа, мать, меня ты не покинь...
Мать, врага я повоюю да из-за тебя одной!
Я в тебя шагну, живую, потону, лишь будь со мной...
Волга-мать, ты на погосте, в небесах – любовь моя...
Коль умру – да киньте-бросьте в Волгу-реченьку меня...

Ножами снега больно, остро
Бьет щеки – Север, Город, Мiръ.
Я в темном Океане – Остров.
Я не замечена людьми.
Людской прибой вскипает грозно.
Иду – под шубою – нага...
Мы с этим Океаном – розно.
Меж нами – черные снега.

Меж нами – красные метели.
Меж нами – золотые льды.
Меж нами – грозные постели,
Слепые молнии беды.
Меж нами – зарево больницы,
Где хрип алкоголички – той,
Которой перед смертью снится
Сын в ярко-синем... он святой...

И что – делирий или Делос –
Пронзает океанский мрак –
Тот Остров, где так сладко пелось
Нам – за автобусный пятак?!
В посконном сне, в пылу проклятий,
На рыночном распутном дне –
О речь моя, мой Остров, матерь,
Спаси меня, живи во мне!

Иду; пообтрепалась шубка.
В яремной ямке – крестик мой.
Мне больно. Холодно. Мне хрупко.
Мне надо поскорей домой.
Как будто в милых бедных стенах,
Под пламенем картин отца,
Я буду неприкосновенна
Для гнева, горя и конца!

И вдруг отчаянно и просто
Придет, как в коревом бреду:
О тело теплое! Ты – Остров
Огня – на смертном холоду!
О хлеб! Ты Остров в изможденной,
Изрытой голодом горсти.
О страх! Ты Остров осужденных,
Когда "помилуй" – как "прости"...

В бинтах и сыпях, в перевязках,
В захлебах брошенных детей –
Любовь моя, ты Остров ласки,
Хоть в мире нет тебя лютей!
И, посередь молвы и пьяни,
Харчевни, храма и тюрьмы –
Звучу лишь нотою в Осанне,
Плыву упрямо в Океане,
Что жизнью
                  грубо кличем мы.

О, мы верили так свято в лучезарную Звезду!
А теперь она – заклята: красным чудищем в бреду.

Змеевласою Горгоной... пятипалым топором...
...из теплушки, из вагона – песня: брат! стакан нальем!

Мы с войны кати́м! Стакашек опрокинь... бутылка – вот...
И вернемся, и попляшем, все как водится, народ.

И помянем, и заплачем – все как надо, все путем.
Вон боец вопит незрячий – с виду сам – дите дитем.

Курит вон солдат безрукий. И трясется эшелон!
...перегоны, перестуки. Плач и хохот, тихий звон.

О, мы верили так свято: мир навеки, да, навек!
Вот – за все пришла расплата. Кровь струится из-под век.

Так течет святое миро. По скуле да по губам.
Этого Святого Мiра – я за царство не отдам!

Так мы жизни отдавали, люди добрые, за жизнь.
Так орудья обнимали – ну, проклятый враг, держись!

Мы – держались... мы – сражались... жили век и жили час...
Мы в небытие срывались – хоронили мертвых нас.

А теперь об этом – песню! Пусть забудут все слова!
В этой музыке – воскреснем! Эта музыка – жива!

Это крик и хрип завода. Это вопли всех атак.
Это плач и стон народа, яркий смех наш, алый флаг!

Из времен над ним – глумитесь! Издевайтесь – издаля!
...заплетает травы-нити изможденная земля.

Заплетает снега косы. Прижимает лед к устам.
Заплетает в нитку слезы – то силки на саван нам.

В эту песню, в той теплушке, заплетает голоса –
А не хочешь, и не слушай, чернобурая лиса!

Мы не звери. Мы лишь люди. Возвращаемся с войны.
Мы во вьюге да в остуде будем видеть злые сны.

Будем видеть гибель наших красных звезд... в бою – друзей...
Воздыми повыше чашу! Брат, полней стакан налей!

Выпьем, брат, и всех помянем – всех живых, кто пал в бою –
На юру и на шихане, на обрыве, на краю,

Утонул в чужом болоте, сгас от голода в лесах,
Кто в таране сгиб, в полете, в передсмертных небесах!

Запевай ты, мой родимый! Запевай, отец и дед!
Мой святой народ, любимый! Запевай, ведь смерти нет!

Для тебя ведь нету смерти – потому ты победил!
...заплетает круговертью ветер – горицвет могил.

Только мимо, мимо, мимо пролетает эшелон –
Мимо плачущих любимых, мимо храма, что спален,

Мимо бедных и богатых, мимо правды, мимо лжи –
Мимо всех, навек распятых – детям боль их расскажи!

Да не видят... да не слышат... мимо, мимо мчит вагон...
Пьют солдаты, жадно дышат, озирают небосклон,

И не знают, что там будет, в череде иных веков:
Все такие ж войны, люди, час прошел – и был таков,

Только знают: вот – Победа! Вот – врага согнули мы!
...выпьем, брат. Идет по следу ветер – знаменем зимы.

Я незримая. Не видишь, брат, прозрачную меня.
Плачу. Пью. Ты не обидишь память воли, знамя дня.

И стучат, стучат колеса, бесконечно пьем и пьем,
До седой травы откоса, до прощания вдвоем,

До сияющего Града, как его, Ерусалим...
До небесной той ограды, где крылатый тает дым.