* * *

Повинную голову меч не сечёт!
Кровавая выдалась зорька —
Постичь непреложный житейский расчёт.
Сердешный мой, что же так горько?
И день понесётся сорвиголовой
По диким степям-бездорожьям.
Не каждое слово — удар ножевой —
Излечишь целебною ложью.
Степняцкие ветры, лихие мечи
Упрятаны в ножны земные...
Ну что ж ты, сердешный, в сторонке молчишь,
Решив повиниться впервые?
С улыбкой смиренной идущий на казнь,
Не жди воздаяния — в слове!
Твою беспощадную чуя приязнь,
Я меч свой держу наготове.
Спокойно сижу у холодной реки,
Смотрю, как дрожат золотые
Кувшинки речные, вдеваю в крючки
Рыбацкие лески простые.
Мне льстивые вражьи повадки видны
В цветении болиголова...
Я чаю под вечер с речной стороны
Урочного часа улова.


* * *

За разлукою встреча, за встречей разлука,
Нет нужды называть имена...
Тополиная стылость — скупая порука —
Без вины виноватых вина.
Участь всех разлучённых взывать к милосердью
От начала библейских времён...
Отчего же бедой отдаётся в предсердьи
Свято-Троицкий ласковый звон?
И растёт, и гудёт, подпирая некрополь,
Исполиновый, как на духу,
Вечно памятный, неумираемый тополь,
И земля утопает в пуху.
Снова временный высверк внезапной любови
Гасит ненависти прямота...
Шелестит растворённое в лиственном слове
Первородное имя Христа.
День и ночь отпевает расхристанный ветер
Расставальный разлучный рассвет...
И щебечут птенцы — соловьиные дети:
“Смерти нет, смерти нет! Смерти нет...”.


* * *

В России скучной жизни не видать,
То бьём, то пьём, по-новой наливая,
Умеем с пылом, с жаром наподдать,
А если не добьём — перебиваем!
Подхваченный стихийною волной,
Поддавшись разгуляю в росном поле,
Народец залихватский и шальной
Боль терпит до потери чувства боли!
Который век выписывает дождь
Стальной автопортрет в небесной раме,
То Белобог, то князь, то царь, то вождь,
То сам Христос мелькнёт за облаками...
...Лишь избранным почувствовать дано,
Что Крыма не бывает без Нарыма...
Россия — вервие, веретено,
Что вьётся сквозь века неутомимо.
Очередной опасный поворот.
Мы снова на краю, но может статься,
Что человек заоблачный придёт
Чтоб с небом на земле не разлучаться!
Мы ждём его уже который год,
На взятки гладки, с недругами квиты.
Ведь если он однажды повернёт,
На Русь идеша — нас, хмельных найдёт —
Отъявленных, отпетых и отбитых.


* * *

Божия милость резка,
Правда — не тёмная копоть.
Ш ип от сухого бруска
Впился занозой под ноготь
И поперёк, и повдоль
Ноет, кровит, нарывает,
Но через жгучую боль
Вновь ощущаю — жива я.
Так же, наверно, в душе
Ноет заноза-приблуда,
А исцеленье уже
Уподобляется чуду?
Трепетной жизни щепа
Хищно впивается в тело.
Душу на щепки щипать —
Наше привычное дело!
В барном плену куража
Мир забывая устало,
Здесь ни к чему обнажать
Слово — пчелиное жало.
Злобным занозным речам
Верится волей-неволей.
Свойственно слову крепчать,
Душу ужалив до боли.
Чтобы сквозь боль и огонь
Пришлого, подлого, злого
Солнцем сочиться — лишь тронь! —
В жизненных сотах медовых.


* * *

Крутится с песней по детской юла,
Пляшет юла.
Сына себе — молода и кругла —
Я родила.
Только заплачет мой славный кричун —
Юлку кручу.
Сын улыбается, нежен и юн —
Мир по плечу!
Ну а про то, что великая стынь
Застит пустырь,
Пусть до поры не узнает мой сын,
Мой богатырь!
Маленький дом наш — четыре угла,
Дни да дела,
Сын подрастает, тружусь, как пчела —
Пляшет юла.
Крутится ночи и дни напролёт,
Пляшет, поёт.
Сын мой растёт, и тревога растёт
Из года в год.
Как ни раскручивай, как ни крути,
Шар наш земной —
Сын мой, надежда моя во плоти
Передо мной!
Будни — тщета, суета, маята,
Продыху нет...
Певчей юлой озаряет мечта
Детский рассвет!
Как ни юли, так созвездья легли.
Мчится волчок!
Яркий маяк ты мой, чудо земли,
Мой светлячок!..


* * *

Из редакции выйдешь на улицу — сотни машин
И мелькание фар по дорогам разбито невзрачным,
А в тиши кабинетной Василий Макарыч Шукшин
С фотографии смотрит, прищурившись неоднозначно.
Нам, Василий Макарыч, поэтам, не всё ли равно,
Что приять за роман откровенный с финалом счастливым?
А иначе-то разве бывает в хорошем кино,
Где вздыхают и смотрят искательно и сиротливо?..
Нам, Василий Макарыч, избыть бы хандру-кутерьму,
Саркастически лыбиться всем ко всему безучастным.
Только русский привык жить по сердцу, а не по уму,
Зарекаться и снова рыдать под калиною красной!
Сердце-сердце смятенное... Как быть спокойным ему,
Принимая и радость, и боль, и судьбу добровольно
И закат и восход, и навет, и суму, и тюрьму,
Хоть и крикнуть охота порой: “...Презираю. Довольно!”,
Недовольная выйдешь навстречу ревенью машин,
Мельтешению фар и неоновым вывескам злачным...
И спиной ощутишь, как Василий Макарыч Шукшин
Одиноко с портрета глядит, ухмыляясь наждачно.