В последнее десятилетие журнал "Наш современник" активно "растит" себе новое поколение. Для группы молодых прозаиков даже было придумано своё название, "новый традиционализм": во главу угла поставлены психологизм письма, народность и христианский идеал. "Новыми традиционалистами" стали называть Андрея Антипина, Андрея Тимофеева, Юрия Лунина, Елену Тулушеву и других молодых авторов. Для меня "новый традиционализм" – явление, однозначно принадлежащее литературному процессу и сформированное по его принципам. Ведь если разбираться глубже, то общего между перечисленными выше писателями очень мало… кроме, разве что, принадлежности к одному поколению. Когда-то идеолог направления Андрей Тимофеев попытался назвать "новых традиционалистов" продолжателями традиции "деревенской прозы", но по гамбургскому счёту на подобное эстетически претендует только Андрей Антипин. Юрий Лунин и отчасти сам Тимофеев развиваются в русле "лирической прозы", а Елена Тулушева в своих произведениях поднимает проблемы остросоциальные, её тексты публицистически заострены и стилистически сдержанны.

Процесс обновления

Уже долгое время читатель молодёжных номеров "Нашего современника" видел в разделе прозы примерно одни и те же имена в разной последовательности. Возникало ощущение окостенения, создания некоего "молодого канона" "НС". В прошлом году на страницах журнала появились новые, незнакомые до этого читателю молодые авторы, и вновь запустился процесс обновления. Он продолжается до сих пор: в нынешнем №8 за 2020 год, помимо и уже известных имён, и только открытых в прошлом году, встречаются совсем незнакомые.
Вот одно из них: Валерия Шимаковская, ровесница века, двадцатилетняя девушка из Санкт-Петербурга, до этого публиковавшаяся лишь однажды в журнале "Юность". Её рукопись попала к нам на Совещании молодых литераторов Москвы и Подмосковья при Союзе писателей России. Выглядело всё весьма странно: Шимаковская сопроводила текст своими неумелыми рисунками-схемами, изображающими каждый уголок больницы, о которой идёт речь в рассказе. Кроме того, каждую часть произведения озаглавила примерно следующим образом: "Сказ раз", "Сказ два". Не совсем понимая, что к чему, я начала читать… Текст дышал свежестью, обаянием и юностью.
Ведь что обычно испытывает молодая девушка, которая с аппендицитом попадает в палату, полную пожилых женщин? Раздражение, что лезут со своими разговорами, скуку, желание поскорее попасть домой. Но не в этом случае: главная героиня открыта опыту, который она может получить от разных людей, окружающих её в больнице. Ей неподдельно интересны все их истории, и она с удовольствием пересказывает их читателю. "Больничные рассказы" Валерии Шимаковской – это давно забытый мир юношеской непосредственности и наивности в то время, когда все взрослеют с телефоном в руках уже к десяти годам.
Солнечный мир больницы населяют занятные персонажи. Например, баба Аля восьмидесяти с лишним лет от роду, постоянная собеседница главной героини в нелёгких больничных буднях. Её отличает чувство здорового послеоперационного голода, о еде она думает в любой ситуации: "…мы с бабой Алей вели разговоры. Бабе Але однажды меняли клапан. Сделали ниже ключиц разрез, достали двумя руками сердце, положили его, бьющееся и живое, на стерильную салфетку, поменяли клапан, вернули сердце на место. Я взволновалась: сердце! вытащить! на салфетку! На что моя некормленая баба Аля преспокойно заключила: "Аки курочку из духовки".
На страницах "Больничных рассказов" найдётся ещё много удивительных персонажей. Это и самостоятельно-деятельно пришедшая на операцию баба Вера, и трогательные пожилые сёстры, поддерживающие друг друга в трудные минуты, и молодой парень с необычной профессией из палаты по соседству, и многие, многие другие.
Ещё одна безусловная удача этого года – открывающий номер рассказ Александры Яковлевой "Игра в оленей". В №8 "Нашего современника" за 2019 год читатели журнала могли впервые познакомиться с прозой молодой писательницы, тогда была напечатана подборка рассказов "Кэку". Яковлева признаётся, что среди её предков были остяки, коренной народ Сибири, – корни во многом определили будущее творчество.
В "Игре в оленей" интересны как детали сурового северного быта, так и завораживающие описания тундровой природы: "Летняя тундра цветёт, торопится жить. Мхи переползают с камня на камень, цветы поворачиваются за солнцем, травы стелются зелёным ковром. В тундре так: когда цветёт она, небо светлеет; когда светла от снега тундра – расцветает северным сиянием небо. Цвета кочуют между небом и землёй. Кочует солнце из мира живых в мир мёртвых. Вслед за ним кочуют на оленях и люди. Без оленя нет жизни человеку в тундре". Увлекаешься этим степенным велеречивым сказом и не замечаешь, как судорожно перелистываешь страницы в напряжении: а что же будет дальше? Всё потому, что на фоне сказочной природы, переплавляемой в знаки мифологическим сознанием героев, разворачивается серьёзная человеческая драма.
Всесильный отец семейства и хозяин тундры Хасавако оказывается пьющим тираном, загадочная старуха Хадне – сварливой свекровью, а супруга Хасавако – городской "белый оленёнок" Ксения – заложницей обстоятельств. Когда случается несчастье и срочно нужно нестись из глухой тундры в город за спасением, прорывается наболевшая ненависть, результат неразрешимого конфликта "город – деревня". Александре Яковлевой многое удалось в пространстве короткого рассказа: воссоздать самобытный национальный мир и в то же время – прописать во всех психологических тонкостях обыкновенное семейное несчастье, которое оказывается губительным для всех членов семьи.
В рассказе Ирины Иваськовой "Куриная слепота" речь идёт также о нездоровых семейных взаимоотношениях, слишком близких, чтобы ребёнок нормально в них развивался. Иваськова знакома читателям по повести "Звезда сирень", опубликованной в №8 "Нашего современника" за 2018 год. Замечу, что способ организации текста вокруг ведущей метафоры становится для молодой писательницы привычным. В случае "Куриной слепоты" такой формирующий образ-сцепка – паутина, которую мать старательно заплетает вокруг любимой дочери: "…и колдовская сеть, бывшая поначалу не крепче марли, держала всё плотней. Продольные нити обычных дней переплетались с поперечными нитками выходных; вкруговую же мать укладывала свои, секретные, почти паутинные волоконца: щепотку сухой ромашки в чай, букву "К", вышитую на изнанке платьица, кубик сахара под подушку – для сладкого, сверкающего чистотою сна". Мелкие детали повседневности, незаметные чужому глазу бисерные ритуалы, сияющие знаки мягкого материнского контроля в конце концов делают своё дело. Дочь начинает бояться бурлящего вокруг будущего, какой бы то ни было определённости. И для того чтобы сохранить тёплый кокон домашней безопасности, она идёт на самые неожиданные меры…
Подборка рассказов "Такие разные люди" дебютанта Ольги Зюкиной, юриста из Брянска, изобилует точными современными типажами. В коротком тексте "Яблони и пчёлы" мы знакомимся с чрезмерно деятельной пенсионеркой Валентиной Семёновной. Соседи по даче доставляли ей массу существенных для неё неудобств, поэтому старшая по подъезду и по жизни Валентина Семёновна затеяла громкий судебный процесс – и отсудила забор, навес, яблони и даже пчёл. И тут не поймёшь – осуждать вредную старушку или всё-таки пожалеть? Ведь до озлобления на ближнего своего её довело чувство собственной незначительности, загнанности, униженности даже: "Никто за нас не заступится, кроме нас самих. Этой жалостью своей разрешаем хамам ездить по тротуарам, собак на нас спускают – терпим, на площадке детской машины ставят – молчим, памятники разбивают – боимся, стены уродуют – махнём рукой. Вот и молчим, вот и боимся поспорить, потребовать. А надо, Соня, надо, милая!" Или вот – молодая девушка Катя из рассказа "Жозефина". Она живёт вместе с бабушкой в одной комнате, а когда наконец получает возможность побыть в одиночестве, просто не знает, что ей с собой делать… Катя смотрит на других, листает "Инстаграм", планирует фотосессию "с пледиками", но во всём этом и внутри Кати – лишь цифровая пустота.
Перечисленные публикации, на мой взгляд, наиболее заметны в молодёжном номере "Нашего современника" за этот год. Четыре автора, молодые девушки, по-настоящему видят людей и горячо интересуются ими, им важно успеть захватить настоящий момент, запечатлеть жизнь здесь и сейчас. И если номер именован молодёжным, то, наверное, такая она и есть, молодость.

На злобу дня

Есть в номере и другие достойные упоминания произведения. Единственная повесть в августовском выпуске – "Воздушная тревога" Ирины Михайловой, прозаика, выступившего в прошлом году с работой "Я не боюсь" о культуре митингов в подростковой среде. Михайлова всегда пишет длинно и быстро, из-за этой скорописи порой теряет глубину. То же случилось и сейчас: повествуя о хорошо знакомой школьной среде (Ирина Михайлова – учитель), автор недостаточно внимательно прописала второстепенных персонажей. Потому все ученики смешались в одного, буйного и характерного учащегося 8 "А". И хотя тексты И. Михайловой всегда динамичны и увлекательны, хотелось бы видеть в них контуры, детали, лица, даже если бы они стали чуть медленнее и степеннее.
Необычна задумка рассказа копирайтера Дмитрия Кутузова из Москвы "Спасение виновного". Молодой автор попробовал написать прозу по горячим следам: в основу сюжета заложен реальный случай чудовищного преступления – в прошлом году доцент СПбГУ Олег Соколов убил и расчленил свою студентку. В "Спасении виновного" убийца именован Михаилом Ивановым, а вместо истории преподаёт биологию. Дмитрий Кутузов описывает интернет-войны, которые выросли из этого дела, попытки защитить виноватого и сформировать общественное мнение: для этого создаются фейковые аккаунты в соцсетях, а дальше дело за малым – напроситься на дискуссию и обвинить всех в безграмотности и неосведомлённости.
Профессия копирайтера накладывает свой отпечаток: рассказ выглядит синтетическим (прежде всего потому, что наполовину он состоит из переписок в группе "ВКонтакте") и, кроме того, "картонным". Люди у Кутузова разговаривают как в театральном кружке. Сосредоточившись на актуальной повестке, автор не озаботился качеством литературного материала. В итоге получилась занятная сводка интернет-баталии, но не более.

Знакомые имена

А теперь об именах знакомых и знаковых. Так называемые новые традиционалисты также представлены на страницах свежего выпуска журнала. Некоторые, правда, в других амплуа. Стало очевидно, что все они повзрослели: иные сменили жанр, другие – пробуют себя в чём-то принципиально новом (Андрей Антипин, например, в последнее время печатается как поэт, а сборник миниатюр "Живые листья" видится переходной от прозе к поэзии вещью), а третьи и вовсе исчезли с радаров, видимо, перестав писать.
Поговорим о тех, кто не перестал. Осознав, что литература – больше, чем профессия, сделав волевой выбор в её пользу, писатель начинает размышлять: а что же будет дальше? Отчётливее всего эти метания просматриваются в отрывке из книги миниатюр Андрея Антипина  "Живые листья". Антипин – безусловный лидер своего поколения, состоявшийся писатель, лауреат премий и герой многих статей. Но вот среди маленьких зарисовок вдруг промелькнёт такая мысль: "…эти бабы Нади – мои читательницы. И мой крест. Искать отклика, а точнее, находить его в старых людях – дорогого стоит. Но они, эти старые люди, не сегодня-завтра умрут – и вместе с ними умру я, ведь ни в ком больше не нашёл я себе продолжения. Стало быть, на роду написано – короткий век в литературе…" Кроме обескураживающей честности и трезвости суждения удивляет, как легко писатель отчерчивает себе век, хоронит своих читателей, сдаётся…
Помимо рассуждений на литературную тему, зримых "деревенских" портретов, есть у Антипина ещё и признания в любви к Родине, попытка ухватить тайну русского характера. Осознаваемое слово "русский" звучит только в произведениях Антипина, Тимофеева и Лунина. Остальные авторы, о которых велась речь выше, будто ещё и не задумываются об этом. Что им литература и собственная русскость? Всё это ещё сильно впереди, а пока – вокруг столько людей и событий. Правда, иногда эта притча о русскости начинает быть слегка навязчивой и внезапно-обязательной. Вот, например, Андрей Антипин просто выходит полоть картошку: "Исход чего-то вдруг ясно увиделся и почувствовался в этот миг, и как в огороде было нечего сказать о наступающей будыле, так не нашлось слов и теперь, когда коршуны летели над русской землёй и тревога за неё становилась тем сильнее, тем кровоточивей". Нота патриотического пафоса, пожалуй, даже слишком высока.
Чувство тревоги за Родину и русскую литературу испытывает и герой рассказа Андрея Тимофеева "Последняя страница". Некий писатель-патриот, главный редактор газеты, отправляется на ежегодную книжную ярмарку. Там он продаёт своё издание, а попутно невесело думает: "Решили подкормить, с ненавистью думал он, хотят, чтобы мы забыли ту осень. Или чувствуют, что, кроме нас, патриотов, опереться им не на кого. Человек не верил власти, и в том, что он, бедный русский писатель, стоит здесь и стоит по праву, ему чувствовался вызов". Всё происходящее на ярмарке кажется писателю фантасмагорией: волосатые руки покупателей тянутся к "фэнтезятине", а мнимые соратники по писательскому цеху ведут себя словно городские сумасшедшие. Затем случается искусственный катарсис, писатель видит счастливых людей, но это уже как будто и неважно: в борьбе за литературу и человеческие души в этот день на ярмарке побеждает массовость, развлекательность. Рассказ "Последняя страница" – довольно сумбурная и преувеличенная попытка передать образ мыслей убеждённого писателя-патриота. Вереница лиц, перемещений, вихрь случайных мыслей "размывают" главного героя: автору хотелось сказать через него очень многое, но это оказалось сложно расслышать.
Юрий Лунин в рассказе "Дневная луна", в отличие от своих коллег, только отталкивается от факта литературной биографии. Умирает дальний знакомый героя, молодой поэт. Трагическое событие запускает цепочку воспоминаний и размышлений: о любви, предательстве и смерти. Рассказ выполнен в эпистолярной форме, в нём есть много точных и парадоксальных философских замечаний, но они не складываются в крепкую историю. Лучшие произведения Лунина, увидевшие свет на страницах "Нашего современника" ("Три века русской поэзии", "Через кладбища"), продолжают оставаться высшей мерой сравнения.
Так или иначе, а Андрей Антипин, Андрей Тимофеев и Юрий Лунин, судя по представленным произведениям, сосредоточены на себе и своей среде. Наверное, это тоже цена взросления: мир уже изучен, хватать его руками нет никакого смысла, приходит время задуматься и перетоптать. Но прочитанное оставляет впечатление раннего разочарования и отсутствия энергии. В своём рассказе Юрий Лунин называет ожидание ужасного волей к трагедии, а я бы определила вычитанное ощущение как трагедию без воли.
В разделе публицистики в №8 за 2020 год представлены Елена Тулушева и Дмитрий Филиппов, также яркие авторы поколения. У Тулушевой – всего две страницы материала на тему. "Весна. Карантин" – скорее набросок будущей прозаической работы. А вот очерк Дмитрия Филиппова "Таня Савичева. Девять страниц" о блокадном дневнике, документе эпохи, определённо заслуживает внимания. Хороший прозаик, Филиппов излагает публицистический материал с максимальным включением, пользуясь художественным арсеналом, которым умело владеет: "Одиннадцатилетняя девочка вдруг решает писать некролог собственной семьи. Эту мысль нам надо вместить в наше светлое и спокойное настоящее и понять одну простую вещь: сам Город пишет свою короткую и страшную летопись Таниной рукой". В прошлом году Дмитрий Филиппов также печатался с очерком "Ольга Берггольц. Голос блокадного Ленинграда", а в этом закрепил успех. Думается, это другой вариант литературного пути: Филиппов нашёл свою тему в публицистике и сделал перерыв в публикации прозы, а читатели получили качественную и осмысленную работу.
Всегда очень интересно видеть процесс роста, который происходит прямо на твоих глазах. Надеюсь, что у всех молодых авторов журнала он продолжится и завершится самыми смелыми творческими удачами. А мы с удовольствием продолжим наблюдать.