Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ЕЛЕНА КРЮКОВА


Родилась в Самаре. Окончила Московскую государственную консерваторию (фортепиано, орган) и Литературный институт им. Горького.
Автор книг стихов и прозы, куратор и автор художественных проектов в России и за рубежом. Лауреат премии им. М. И. Цветаевой, Кубка мира по русской поэзии, премий журнала "Нева" за лучший роман года ("Врата смерти", 2012), им. Горького (2014), им. И. Гончарова (2015), Международной литературной премии имени А. Куприна (2016), Международной премии им. Э. Хемингуэя (2017).
Член Союза писателей России. Живет в Нижнем Новгороде.


ПРОСТИ МНЕ


Хоспис

Вы все умираете. Чем вас спасу?
Сельдей в бедной бочке - палата набита.
Стеклянная дверь тяжела и открыта.
И шприц - на весу.
Вот в легкие ветер стерильно втекает.
Разбили окно!
                        Кой-кому полегчает.
Усердно - уколы, укоры, ухваты,
Больные распяты
На позднем, полночном, алмазном снегу.
Я зреть не могу
Вас всех. Это боли последний приют.
Не вылечат? Пусть. Хотя б не убьют.
Вхожу. Обвожу не глазами, а сердцем
Вас всех. Мне от вас уже некуда деться.
Вон тот - царевал, гулевал, пировал.
То красный, то черный накатывал вал.
Пред зеркалом зло наизусть повторял,
Парадный мундир, хохоча, примерял.
Войну развязать - не шитво распороть!
Он плачет, отрезанный, жалкий ломоть,
В белеющей койке,
                                      во тьме.
Молитву он шепчет - проклятье в уме.
Вон та, ее жальче, ах, Господи, всех –
Подружку ограбила ради утех:
Буранов да вьюг кружевное белье –
Петля красоты захлестнула ее!
В тюрьму пересудов, под плетки-хлысты
Презренья - швырнули. Сожгли все мосты.
Чудовищна зависть, брильянты горят,
Живою травой вышит жалкий наряд,
Живою водою побрызгана брошь –
Острее, чем яд,
чем отточенный нож,
Тяжелая тяга: скраду! не отдам!
...Повязка на лбу. Холод кружки - к губам.
Все шепчет: прости, дорогая, прости!
Я столько взяла, сколь смогла унести.
Мне просто твои приглянулись каменья –
Украла без совести, без сожаленья,
В дыму наважденья -
Твои изумруды, агат, малахиты...
Ах, бабы, сороки мы... Время закрыто,
Защелкнуто гадкой, чужою шкатулкой...
Мне гадко! мне гордо! мне горько и гулко!
Да, гневно мне! Грозно! Я завтра умру.
Хотя б не воровкой!
                                 ...И стонет в жару.
Вон мечется странный. Язык иностранный.
Поверенный? Пленный? Железный? Нетленный?
Себе - неизменный. Кому же - изменный?!
Позорный, в трубе хохотавший подзорной,
Он здесь умирает, пацан беспризорный,
В сраженье сужденною пулей пронзенный,
На койке казенной.
И шепотом вяжет небесные нити:
"Простите! Простите! Простите..."
А эта? Старуха. Святейшего Духа
Не слышат, оглохнув навеки, два уха,
Не видят сиянья два призрачных глаза –
Боится. Бормочет: о, Господи, сразу
Возьми!., в ослепленье!., а то и во сне...
Пойду по зиме... сгорю в белом огне...
А что же дочурка ко мне не идет?..
А что же поет возле койки народ...
Не слышу... а слышу Единого Бога...
Господь... дай пожить еще каплю... немного...
Я много деньков у Тебя не прошу...
Над мискою манной я каши дышу
Твой литургией... кондаком Твоим...
Вся жизнь - Твой табачный, таинственный дым...
И тихо в окошке качнется Луна
Кадилом - над золотом вечного сна...
Ах, этот! Держите! Он рвется! Он бьется!
Предсмертно - над всеми врачами смеется!
Мальчишка, так трудно ему умирать!
Один, а восстал, будто грозная рать!
Кулак лупит воздух! Синеет наколка.
Диагноз бессонный. Глаза как у волка.
Обрита веселая - вдрызг! - голова.
Распухшие губы. Шевелит едва
Он ими: искусаны ночью, в бреду.
Вчера он - в Раю, а сегодня - в Аду.
Он вместо молитвы плюет изо рта
Тяжелую скверну - прости, чистота!
А мать у него?., одинокий, бедняга?..
Какая потребна чумная отвага
Для мощного шага - туда, за порог,
Во мрака безвидного черный чертог!
Вбегают сестрички,
все иглы да капли,
Ногами - балет перламутровой цапли,
Сиянье стекла, милосердье перчаток
Резиновых, наг синяков отпечаток –
Да, кровоподтек - это значит - ЖИВОЕ,
Ну дай я над ним ослепленно повою,
Над ней, над патлатой ее головою –
Ну что, ну и что, пусть убийцы и воры,
Преступники, пьяницы из Зазеркалья –
Пускай вы вчера самогонку лакали,
Вчера - шуры-муры, вчера - трали-вали,
Умрете вы скоро!
И каждая жизнь ваша - мне в сердце жало.
За каждого слезно молюсь.
И целую Босую ступню, что из-под одеяла
Торчит, синеву показуя худую,
Дрожит из-под мятой, в крови, простыни...
Не бойся! Не дергайся!
Мы здесь одни.
Вы все - и одна.
На меня все глядите!
Да это не я уже. А небеса,
Болота, протоки, речная коса,
Созвездья играют в небесном корыте,
Я руки по локоть во тьму окуну –
Она станет солнцем.
Одну
Меня, перед смертью, больные, простите –
Святые! мне, блудной, грехи отпустите!
Да, мир - это хоспис, огромно гудящий,
Где каждый умрет смертью, о, настоящей,
О, нежной ли, грубой - не знаем в ней броду,
Как, молча уйдем? иль вопя, будто в родах?
Щипля, обирая края одеяла, -
Воровка, да что же ты жизнь не украла,
Хоть горсточку, крошечку, капельку... ну!..
Себе!., да и мне!., я над койкой нагну
Гордыню, хребет, несогбенную шею:
Еще поживи... я стащить не сумею –
О, дура я, дура!.. прости мне, Господь! –
Тебе - лик в разводах рыдального клея –
С больничной столовки - ржаного ломоть...
Все грешники, все, кто лежит на кроватях
В безумной, бесснежной, бесслезной палате, -
Патлатые, лысые, неуловимо
Текущие нежными лицами мимо,
Горящие лбами, зрачками слепы –
Ввиду нашей общей, известной судьбы, -
Все - каждый! - зовут напоследок живое,
Чтоб - не одному уходить, чтобы - двое,
Обняться так крепко, да что там Сиам,
Я смерти, да, смерти тебя не отдам, -
И рты жизнь-любовь ошалело зовут
На пять потрясенных, последних минут...
Я всех вас люблю! Да, вы все - мои дети.
Пригрудить. Слезами облить. Обласкать.
Я мать. Я всего лишь несчастная мать.
Не руки свисают вдоль тела, а плети.
И только глаза... они вихрем идут
В накат, разбивают мензурки, пипетки,
Ломают стекляшки, решетки и клетки,
Взрывают под кожей блаженный салют!
Впускают в палату крик, ярость и вой!
И Бога впускают! Он^смертнику в уши
Кричит: "ТЫ ЖИВОЙ!" -
И так обнимает усталую душу,
Как будто расстрелян проклятый конвой,
И стяг окровавленный - над головой.
О дети мои. Вы моя чудо-рать.
Повоевали. Закончилась битва.
Я, мать, прошепчу вам простую молитву:
НАМ ВСЕМ УМИРАТЬ.
И в чистой палате, сияющей, белой,
Мы, грешники, все перед Богом равны –
Все души, летящие в небо из тела,
Все луны всех лиц, от любви онемелых,
Герои, бандиты, старухи, пострелы,
Солдаты грядущей огромной войны.
Народ, ты уходишь?.. Прощай. И прости.
Дожди по лицу. Кто стоит за спиною?
Он в белом халате. Он рядом со мною.
Мне руку сжимает в горячей горсти.
Кудлатый костер. Обжигающий дым.
Всем Царство Небесное. Воля полета.
Младенцы родились?., мать! много заботы.
Живое - живым.
И врач - или враг - или вор - не уйти! –
Мне руку ледащую жмет до кости,
А слез не унять! И соленая влага
Весь мир залила, и судьбу, и отвагу, -
А я все шепчу: о, последний бедняга,
Бродяга,
Да, ты, бедолага, -
                               прости мне... прости...


Мiръ

Огнем и мечом.
Тит Ливий

Мой выжженный дьявольски Рим.
Сдери золотую коросту –
Все тысячелетья горим:
Так страшно и просто.
Летит изумленно снаряд.
Рвет воздух чудовище-мина.
Дома исступленно горят.
Смерть, мимо!
Дымящийся адом Донбасс.
Изрезан огнем, весь изранен,
Один - перед нами - из нас –
Ефрем Сириянин.
Искуплен, откуплен Дамаск.
Средь пепла исходит Пальмира
Оставленной музыкой ласк,
Отъятых у мира.
Грохочет обвалом оркестр.
Меж диких боев - замиренье.
А в амфитеатре нет мест!
Нет слуха и зренья!
О снайпер, прицел оботри!
Слеза или дождь по стекляшке
Ползет?!
Что у мира внутри –
Гляди! это страшно.
Что там, под рубахой в грязи,
Под тельником потным?
...кулак, ты грози не грози
Всем силам бесплотным...
Там пламя на весь белый свет,
На пол-окоема.
Там счастью прощения нет.
Там гонят из дома
Разрывы, раздоры, пожар,
Кровавым штандартом встающий,
Сражения пьяный угар,
Кострища вселенские кущи!
И на пепелище, один,
В гудящее злато стреляя,
Кто - Бог? человек? господин?..
Любови личинка слепая?.. –
Средь ужаса угольных гор,
Хвостов этих огненных, лисьих... –
Сгораешь, взойдя на костер
Войны, и безумья, и жизни!
А Рим полыхает вокруг.
Воплю, так ору заполошно:
Держись, ты живой еще, друг!..
Жить - яростно!.. выжить - возможно!..
Любить - непреложно!.. пускай
Исходят лукавством и злобой,
Кто мир наш, потерянный Рай,
Пнул в лодку дощатую гроба!
Иконы и книги поджег,
Могилы, и детские косы,
И яркий брусничный пирог,
И памяти рвы и торосы!
Ах, Рим мой, ты мир мой, моя
Провинция, пашня, столица,
В дымах и прибое жнивья
Горящая горем граница!
Гробница, клеймо ты мое.
На коже?!. - на сердце ожоги.
Пылает и рвется белье –
Бураном у нищей дороги.
Да, красная эта метель –
Гудит, обнимая руины!
Да, огненной шкурой - постель,
И лава клокочет перины!
И красный истерзанный флаг –
Лоскутным, в крови, одеялом
Над полымем римских атак
Взвивается - Фениксом алым!
Да, села горят! Города!
Огонь пожирает без меры –
Что будет; что было тогда...
...а легионеры
Ступают, идут тяжело,
И падают, и умирают,
И слез ледяное стекло
Ладонью – тверда как весло –
В ревущем огне
                          утирают.
Старик, обними, сизый дым.
Согни раскаленной подковой.
Горю я. Пылаю.
                          Я - Рим.
Нет места живого.
До жил, потрохов, черных дыр –
Воскресни, прощенный! –
Сжигают. Сжирают!
                                Я - Мир,
Огнем окрещенный.


Возвращение

Все, что было, пусть исчезнет, как слепящий снеговей.
Я стою в конце дороги среди Родины моей.
Путь окончен мой железный. Радость дивно велика –
Та, что рот мне зажимает комом снятого платка.
Отзвенят вагонов звоны. Отгорчит грузинский чай.
На разъездах енисейских отворчит собачий лай.
Всю на станциях заштатных бабы снедь распродадут...
А в вареную картошку черемшу они кладут!..
Выхожу я из вагона. Дым курится в вышине.
Вы, попутчики, - бессонно вспомяните обо мне!
Дорогие, золотые, - то в картишки, то молчком,
То признания ночные торопливым шепотком...
Долго ехала я с вами. Обжигаясь, чай пила –
Горькое глотала пламя, плача, на краю стола.
Перестук колес, и тряско, станции держу свечу...
Мой народ, тебе за ласку - страшной болью заплачу!
Прохожу перроном. Люди веселятся, слезы льют.
На вокзальном дымном блюде сон дорожный - пять минут.
Прохожу вокзал навылет. Мощную толкаю дверь.
Не идущий - не осилит ни дороги, ни потерь!
А на площади широкой - все товары на лотках –
Лица в кепках пропыленных, лица в расписных платках,
Лица, словно снег холодный, в жизнь летящие мою –
Поименно, принародно вас, любимых, узнаю!
Я стою на Комсомольской, весь пройдя в короткий срок
Путь, которым эшелоны шли на Запад и Восток.
И, от счастья прозревая, от рыданья став слепой,
Я лицом одним сливаюсь с беспредельною толпой.