Над философскими категориями добра и зла размышляли в своём творчестве многие русские писатели и поэты. В поэзии С. Куняева эта тема наиболее ярко представлена двумя стихотворениями.
Первое стихотворение написано автором в 1959 году. Вот оно:

Стихотворение поэта, скорее всего, отражает настроение эпохи, когда ещё романтизировался революционный экстремизм. Данное стихотворение чем-то созвучно по ощущению бытия, по настроению знаменитым строкам:

Какими же средствами автор добивается такой напряжённости поэтических строк?
Это происходит за счёт звуковой выразительности рифмы: живой ритм стихотворения возникает благодаря ямбическому порядку с 9-8-сложной строкой с чередующимися женским и мужским окончаниями. Поэт использует метафорический принцип создания художественного образа. Необычные метафоры раскрывают образ добра в понимании автора. Трудно представить себе добро с кулаками, суровое добро. А метафоры "летела шерсть клоками”, “добром дробят замки оков”, “дробно-дробно, добро-добро // умел работать пулемёт”, “спокойно вышибать коленом” резки и парадоксальны в соотнесении со словом добро.
Особое настроение возникает и оттого, что слово добро, являясь тематически опорным словом в стихотворении, несёт значительную эмоциональную энергию.
Повторяющаяся анафора становится звуковым ключом стихотворения. Гармоническим аккомпанементом этому слову выступает аллитерация взрывных согласных (д, б, р) в начальной и нажимной позициях слов (дробно-дробно, дробят, удобно, добро-добро, работать, добротном), которая наблюдается в большинстве строчек стихотворения. В нём эти звуки приобретают определённый смысл, заключающийся в значимых для автора словах, составляющих ядро поэтического образа. Слова с твёрдыми взрывными согласными, стоящими, в основном, в нажимной позиции (входящими в состав ударного слога), становятся носителями смысловой оппозиции словам жалость, слабость, слякоть, святость. Здесь звукоповтор свистящих и т наблюдается в ослабленной, заударной позиции и осмысляется как отсутствие силы. Так, инструментовка стихотворения (скорее всего, не случайная) помогает постичь его художественный смысл.
По содержанию стихотворение отражает настроение молодого максималиста, ещё далёкого от христианского осмысления критериев добра и зла, отсюда строчка стихотворения:

Попробуем осмыслить стихотворение с философской и христианской точек зрения. “Проблему сопротивления злу невозможно поставить правильно, не определив сначала “местонахождение” и сущность зла”, — писал И.А. Ильин в своём сочинении “О сопротивлении злу силою” [1]. Имея в виду зло не внешнее, а внутреннее, он говорил, что зло начинается там, где начинается человек. Точнее, душевно-духовный мир человека. По словам Ильина, этот мир и есть истинное местонахождение добра и зла. И это означает, что борьба со злом достигается во внутренних усилиях и преображение будет именно внутренним. Определяя сущность добра и зла, Ильин говорит о том, что добро есть любящая сила духа, а зло -  слепая сила ненависти. В главе “О самопредании злу” Ильин пишет: “В самом деле, что означало бы “непротивление” в смысле отсутствия всякого сопротивления? Это означало бы приятие зла: допущение его в себя и предоставление ему свободы, объёма и власти. Если бы, при таких условиях, восстание зла произошло, а несопротивление продолжалось, то это означало бы подчинение ему, самопредание ему, участие в нём и, наконец, превращение себя в его орудие...” [1, с.9]. В главе “О связанности людей в добре и зле” автор вышеупомянутого философского трактата даёт однозначный ответ: “Сопротивляться злу следует, во-первых, внутренним растворением, претворением и преображением злого чувства; во-вторых, — внутренно-внешним понуждением и дисциплинированием злой воли; в-третьих, — внешним понуждением и пресечением злого дела” [1, с.9].
Но совершенно очевидно, что автор стихотворения “Добро должно быть с кулаками.” говорит о борьбе со злом внешним.
Выдающийся русский мыслитель Н. Лосский писал, что вопрос о применении силы в борьбе со злом принадлежит к числу трудных проблем этики. “Бог и члены царства Божия не подавляют зло силою. Но у них есть более высокие средства для борьбы со злом. Мы, грешные существа, по своей собственной вине не имеем в своём распоряжении этих более высоких средств и потому часто бываем обязаны прибегнуть к дурному средству для пресечения зла, именно к подавлению его силою: в таких случаях мы выбираем из двух зол меньшее. Эта печальная необходимость принадлежит к числу драм нашей нравственной жизни...”[2].
В Евангелии сказано: “Нет выше подвига, чем положить живот свой за други своя” (Иоан.15:13). Именно на войне со страшной очевидностью становятся понятны эти слова Христа. Это не только констатация факта, но и призыв, который всегда обращён к каждому христианину.
Об интересном эпизоде нашей давней русской истории рассказал однажды В. Солоухин:
“Произошло это в период крещения Руси. ...Христианские проповедники пошли в разные города и веси, в разные племена, жившие тогда на территории Руси, крестя язычников и превращая их в христиан. И вот, когда один из монахов-подвижников пришёл к языческому племени, обитавшему где-то на Севере, и убедил это племя принять христианство, произошло следующее. Вождь племени, который должен был первым пройти обряд крещения и показать, таким образом, пример своему племени, вошёл в реку, выхватил из ножен меч и, высоко подняв его над головой, трижды окунулся в воду. И когда он вышел на берег, монах-миссионер упрекнул его: что же ты, мол, сам окунулся, а меч свой не окунул? И вождь ему ответил.
— Я, говорит, прошёл обряд крещения. Я теперь христианин. Я буду соблюдать Христовы заповеди, буду жить так, как велит мне Христова вера. Я даже буду прощать врагов своих... Но меч мой. никогда не должен быть добрым...к врагам моего племени - он не для этого предназначен” [3].
Священное Писание учит смирению, покорности и кротости, и в житейских ситуациях добро - это и “жалость”, и порою “слабость”, и “святость”, и, конечно же, “отпущение грехов”.
Но “добро должно быть с кулаками”, когда речь идёт о защите отчего дома, семьи, близких, веры, Отечества. В этом случае добро должно быть защищено от сил зла.
По словам протоиерея В. Чаплина, “красных террористов” в годы революции и гражданской войны было не так уж и много. И им отчаянно сопротивлялись не только белое движение, но также участники крестьянских и казачьих восстаний, многие политики, лучшая часть интеллигенции.. Почему же они потерпели поражение? Он высказал парадоксальную мысль: “Так произошло из-за православного воспитания большинства народа. Люди, приученные любить, уступать и прощать, были попросту неспособны стрелять сразу, без разбора и по всякому поводу, как это делали красные.
В годы революции и гражданской войны победили не народная воля, а наглость и дикая жестокость.. Хорошо это или плохо? Пусть Господь судит. Духовная, а в конце концов, и историческая победа оказалась на нашей стороне. Но нам дан урок на будущее: защищать веру, защищать близких нужно бесстрашно и безжалостно к врагам. Так же решительно, как нужно подставлять вторую щёку личному недругу” [4].
Не случайно одна из самых почитаемых икон в Православии - икона с изображением святого великомученика Георгия Победоносца, воина, копьём уничтожающего змия-дьявола.
Великое воинство небесное включает и множество святых, которые при жизни были воинами. Вспомним, как преподобный Сергий Радонежский благословил благоверного князя Дмитрия Донского на ратный подвиг на поле Куликовом, и этот подвиг русского воинства был защитой чести, веры, добра и справедливости.
На Святой Руси добро всегда было синонимом правды, и правда понималась как истина. Однокоренное слово “истовый” звучит как “воинствующий”, но не разрушающий, а созидающий дух правоты. “Христианство., считая войну злом, признаёт, однако, что есть другие виды зла, ещё худшие, и потому допускает в борьбе с ними войну, например, для спасения народа, погибающего от насилий хищника-завоевателя” [2, с. 238].
Василий Ирзабеков писал, что ему как-то довелось услышать от доктора филологических наук профессора Т. Л. Мироновой, “что слово Русь значит белый, светлый. Отсюда, по её мнению, и слово русый. Иное мнение высказывает её коллега Салтыков из Свято-Тихоновского богословского университета. И заключается оно в том, что тысячелетие назад слово Русь значило вооружённый человек. И в том, и в другом случае наличествуют великие, сокрытые от иноземного уха, потаённые смыслы. Русь — во все времена - есть светлый, лучезарный воин Христов, сражающийся против миродержца, князя тьмы” [5].
Преподобный Сергий Радонежский говорил о том, что защита Отечества и родного очага - священная война. История ранней Церкви знает многих христиан, остававшихся воинами даже после принятия крещения. Многие из них были военачальниками и считали войну нравственно оправданной. В одном из своих посланий святой Афанасий Великий (IV век) писал о том, что убивать не позволено, но истреблять неприятеля на войне и законно, и достойно похвалы; поэтому отличившиеся в бранях удостаиваются великих почестей, и им воздвигаются памятники, возвещающие об их заслугах. Интересно отметить, что каноничность (то есть нормативность) данного послания была подтверждена 5 и 6 Вселенскими Соборами, обладающими в Православии высшим догматическим и каноническим авторитетом. Отношение Церкви к этому вопросу было сформулировано уже в 314 году на соборе в Арле: “Отлучаются от Причастия те христиане, которые бросают оружие...” [6].
Читая стихотворение молодого поэта Ст. Куняева, задаёшься вопросом: “А что есть добро в понимании автора?” Ведь и те, кто вершили революцию, тоже действовали во имя добра. Во имя своего понимания добра действуют у Достоевского и Великий Инквизитор, и Родион Раскольников! В поэтических строках молодого автора ещё нет границы Божеского и дьявольского. Нет меры “хорошего или дурного, данной Христом”. И оттого не ясно, от имени какого добра “.дробно-дробно, добро-добро // Умел работать пулемёт.”. В книге “Условия абсолютного добра” Н. Лосского говорится о том, что и сатана задаётся целью облагодетельствовать мир, соблазнив его следовать добру, измышлённому им самим. Такое поддельное добро вместо созидания ведёт к разрушению. И только Божественное добро есть добро подлинное.
Итак, мы видим, что идея стихотворения с христианской точки зрения может быть оправдана только в тех случаях, если “все, кто лезет на добро” и “добру не сдавшиеся добром” являются врагами Божьими, врагами Отечества или подавление их силой нужно для пресечения ещё большего зла. Тогда борьба со злом может быть прямою религиозною и патриотическою обязанностью человека, и он не вправе уклониться от неё.
А вот второе стихотворение автора, посвящённое памяти Юрия Селезнёва:

Стихотворение “Вызываю огонь на себя.” написано в 1986 году, когда поэт отошёл от максимализма юных лет, оно отражает своеобразную эволюцию автора. Это путь от молодости к зрелости, от экстрима к мудрости, к пониманию того, что не всё в жизни так просто, что “махание шашкой” — не всегда утверждение истины. Здесь даётся уже попытка духовного осознания границ, самой проблемы добра и зла. Это стихотворение отражает мышление художника, знакомого со святоотеческим наследием, осознающего, что безоглядная удаль, молодечество, выгодно отличающие героя стихотворения от (трусливой ли?) дружины, - возможно, следствие его гордыни, самоутверждения победителя, предвкушающего:

Мы видим, что происходит смещение акцентов: я сражаюсь не столько во имя утверждения добра, сколько во имя самоутверждения: я сражаюсь!
Общеизвестно, что именно от такого самоутверждения до бездны с адским пламенем - один шаг!
В стихотворении “Вызываю огонь на себя...” присутствует глубокая и тонкая попытка автора разобраться уже не только в том, что есть добро и зло (понимание Божьего и дьявольского здесь присутствует: “С адским пламенем трудно сражаться.”). Здесь уже наблюдается попытка поэта понять с духовной точки зрения, что является движущим мотивом того или иного поступка человека. Если я совершаю доброе дело, но при этом думаю, что я с этого буду иметь, или думаю при этом, что я чем-то лучше других, - доброе дело обесценивается. Очевидно, что поступок лирического героя стихотворения совершается и во имя самоутверждения тоже. Слова его самооценки говорят сами за себя:
Я иду — победитель огня,
Предвкушаю...
Победа породила гордыню, и дьявольский её огонь опалил лицо героя:

Согласно христианскому миропониманию, верховное зло есть гордость. При внимательном прочтении строчки: “Я иду — победитель огня.” возникает и ещё одна мысль: герой стихотворения, как считает он сам, — победитель адского пламени. Вдумайтесь в это утверждение. Обратите внимание на то, что лирический герой стихотворения вызвал сам огонь на себя, и при этом он был уверен, что друзья подойдут на подмогу. Почему же всё-таки они не только не пришли, но и “шарахнулись” от “победителя” после его победы?
У А.С. Пушкина есть удивительное стихотворение, которое помогает нам в какой-то мере попытаться ответить на эти вопросы. В нём говорится о том, что победить зло, оказывается, можно отнюдь не добром, а только злом ещё более мощным - высшим злом. Об этом пишет В. Кожинов. Вот это стихотворение:

В. Кожинов подчёркивает, что Пушкин даже любуется сатаной, потому что Иуда омерзителен. “Абсолютное зло “с веселием на лике” карает другое зло, воплощение предательства” [3, с. 208-209]. В этом стихотворении великий поэт демонстрирует своё убеждение в том, “что добро не может победить зло, ибо цель добра-оборона, противостояние злу, борьба с ним, но не уничтожение” [3, с. 208-209]. Нападать, убивать, уничтожать — прерогатива зла. Добро может только защищаться, и только в этом случае оно имеет право на “кулаки”.
Но удивительная и почти непостижимая человеческим умом мысль есть у философа И.А. Ильина, который говорит, что возможность победить у добра всё-таки есть. Вот она: “Победим тогда, когда наш меч станет как любовь и молитва, а молитва и любовь наша станет мечом!” [3, с.4]. Но до этой духовной вершины (или тайны?) нам ещё предстоит дорасти, чтобы она открылась всем в полной мере. И тогда, может быть, расслышим призыв Слова Божьего, отеческий зов Самого Христа: “Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо, да слышит...”. (Апок. 3: 21).