«Социальная сеть Facebook планирует к 2025 году создать «телепортирующее» устройство, с помощью которого пользователи смогут испытывать реальные ощущения в виртуальном мире. Для этого будут проведены дальнейшие усовершенствования шлема виртуальной реальности Oculus, производителя которого Facebook приобрела летом 2014 года за $2 млрд. В интервью одному из крупнейших новостных порталов Business Insider технический директор компании Майк Шрепфер заявил, что эта технология сулит неограниченные возможности».

Больше всего на свете Вера любила путешествовать. Новые города и страны, в которые она успевала заглянуть хотя бы одним глазком, множились с каждым днем и становились ей лучшими друзьями, а некоторые — любовью с первого взгляда. Много раз она провожала закат на плато Гиза возле одиноких грузных пирамид, встречала рассвет на берегу Индийского океана, любовалась вечерним Нью-Йорком с высоты птичьего полета, мысленно сравнивая его огни с отблесками на измятой фольге от подарков, позабытой под новогодней елочной гирляндой. Не имея никакой специальной подготовки, она уже неплохо ориентировалась в архитектурных стилях, отдавая предпочтение кострам пламенеющей готики перед помпезными тортами соборов ренессансного барокко...
О, она обожала Европу! Погружаясь в атмосферу старого города, сердце и память любой европейской столицы, Вера словно переживала краткий миг перерождения. На несколько спасительных часов умирало вчера, исчезало завтра. Оставалось только сладко ноющее под ложечкой сейчас, которое было вовсе не то же самое, что режим реального времени, а такое неопределенное сейчас, что с головой зарывается в седую бороду минувших веков, баюкает золотым сном древних сказаний, уводит вдаль, в глубину, избавляя от страхов и растворяя тебя в созерцании.
Она могла с утра до вечера неспешно прогуливаться по музеям, поглощая свечение полотен итальянских небожителей и чувствуя во рту насыщенный вкус сочных голландских натюрмортов, а могла бесцельно бродить по лабиринтам пустынных, вычищенных от людей средневековых улиц, которые умели рассказывать куда красноречивее любого гида… Будь ее воля, она бы опустилась на колени и поцеловала каждый камень на древней брусчатой дороге, прикоснулась к каждой щели на стыках потемневшей от времени кладки…
Невыносима мысль, что этого никогда не будет. Никогда. Никогда.
Стоило ей подумать об этом, как крылатая эйфория безвременья уносилась прочь в испуге перед разверзавшейся пастью бездонной черной дыры. Вот и сейчас. В беспамятстве протянула руку, чтобы ощутить ладонью шероховатую поверхность средневековой кладки, а в ответ — пустота.
Сорвав с головы легкий никелированный шлем и отсоединив контроллеры движений, Вера погрузила систему в спящий режим и подошла к тускло светящемуся из-под тюлевой занавески окну. Серый ноябрьский ливень хлестал по стеклам, размывая безликую мразь обросшей слякотью улицы; сквозь щель приоткрытой оконной створки налило на подоконник и удушливо тянуло сыростью. Сорвав ограничитель, Вера с силой распахнула окно и высунулась чуть не до пояса, жадно втягивая ноздрями отсыревший воздух и подставляя лицо частым холодным каплям. Но и на этот раз, как всегда. Стоило открыть глаза и оглядеться вокруг, как уже через минуту тошнотворное головокружение заставило ее быстро вползти обратно в комнату и судорожно захлопнуть окно.
Господи!
Несколько секунд посидев на углу подоконника с опущенной к коленям головой, Вера наконец совладала с дурнотой и пошла на кухню за крепким чаем.
Эта пустая, темная, неуютная квартира. Такая же одинокая и жалкая, как ее обитательница. Нет, не обитательница. Пленница. «Интересно, в каком углу я умру однажды, — подумала Вера, наливая в кружку темную струю заварки из носика фаянсового чайничка. — Может, прямо здесь, на кухне, между плитой и обеденным столом? Или там, на кожаном диване в гостиной, где расставлены все эти безвкусные безделушки из родительских заграничных поездок?..»
Опять они уехали. Загорают где-то под пальмами на чужеземном солнышке, пока она ловит ночные кошмары в равнодушной слепоте московской ночи.

Мама любила повторять, что в ранние годы Веруня была активной, жизнерадостной девочкой. Снова и снова она с надеждой и горечью рассказывала, каким отчаянным сорванцом была когда-то ее малышка и как благотворно действовал на нее здоровый деревенский воздух…
Укутавшись в теплый плед материнских воспоминаний, Вера баюкала себя золотыми грезами далекого, эфемерного детства, и по телу ее разливалась нега, как это бывает при погружении в глубокий, сладостный сон. Там, в деревне у бабушки, она по-настоящему жила. Это ощущение жизни и сейчас, спустя годы, возвращалось на волнах памяти опьяняющим запахом свежескошенной травы, бликами солнечных зайчиков на облупленных бревнах старого, покосившегося дома, сварливым квохтаньем белой курицы, с интересом поглядывавшей в ожидании хрустящей хлебной корочки. Эта курица была вериной любимицей. Все соседи ухохатывались, глядя, как пятилетняя девчушка со всей серьезностью исполняемого долга выгуливает несушку во дворе, привязав ей к ноге длинную веревку. В конце августа весь двор наполнялся запахом созревающих яблок. Пролезая сквозь дырку в заборе, две ее соседки-подружки боязливо топтались внизу, пока Вера бесстрашно лазала по раскидистым веткам на высоте трех метров и бросала им под ноги наливные, сочные плоды. А потом они прятались на чердаке и играли в кладоискателей или садились где-нибудь с детской книжкой, с изумлением слушая, как Вера, ориентируясь по картинкам, наизусть декламирует им стихи и по наивности веря, что она и вправду уже умеет читать...
Однажды на рассвете родителей Веры разбудил пронзительный детский крик. Опрометью вскочив с постели, мать кинулась в комнату дочери и увидела, что Вера в ужасе забилась в угол и распухшими от слез глазами смотрит в распахнутое окно.
— Деточка, да что с тобой? Тебе кошмар приснился?
Подняв дрожащую руку, Вера указала на подрумяненное зарей небо:
— Там женщина! Женщина в белом!
В тот день бабушка умерла на рассвете.

Вера встряхнула тяжелой копной густых, немного вьющихся на концах каштановых волос, пытаясь отогнать охватившую ее задумчивость, поставила на стол согревавшую ей руки полную чашку так и не отпитого чая и побрела обратно в комнату. По дороге она в рассеянности остановилась возле зеркала в коридоре. Из потемневшей от времени амальгамы на нее обернулась стройная девушка с тонким, бледным лицом и большими грустными глазами. Подойдя поближе, Вера склонилась к своему отражению и стала вглядываться пристально, будто хотела навсегда запомнить. Да, она была красива. «Вашей дочери в кино бы сниматься!» — как жестокую насмешку, не раз выслушивала она комплименты от случайных родительских гостей, не знавших ничего о ее жизни.
Зайдя в комнату и тихо прикрыв за собой дверь, Вера подняла на ладонях невесомый никелированный панцирь и заглянула в слепые глазницы дисплея. На секунду ей показалось, будто хищный отблеск встречного взгляда загорелся где-то в глубине. Вздрогнув, она отложила шлем в сторону, но еще некоторое время ее не оставляло ощущение, будто кто-то за ней наблюдает. И Вера вспомнила тот день, когда мир переломился для нее на до и после…

На излете 2025 года мировой рынок высоких технологий пережил настоящее потрясение. Корпорация Марка Цукерберга выпустила в массовую продажу долгожданный 3D-визуализатор нового поколения, нанеся сокрушительный удар даже по самым мощным конкурентам. Как только товар появился на рынке, масс-медиа буквально взорвались заголовками об очередной цифровой революции.
Ото всех предшествовавших разработок подобного рода сенсационная нано-новинка отличалась тем, что обладала практически безграничными возможностями. Не имевший аналогов в мире, новый шлем виртуальной реальности не только давал трехмерное изображение небывалой четкости и многоканальный объемный звук, но также дополнялся сверхчувствительными контроллерами движений и датчиками для считывания мимики. Иными словами, оказываясь в гиперреалистичном виртуальном пространстве, пользователь видел свое тело, свои руки и ноги так же, как если бы все происходило на самом деле. Он не только мог изучать виртуальный мир и взаимодействовать с каждым из его предметов, но и видел трехмерные аватары всех пользователей, находящихся в одной с ним локации. Общаясь друг с другом через встроенные микрофоны, пользователи видели движение губ во время разговора, жестикуляцию и выражение лиц своих собеседников, как если бы и вправду находились с ними в одной комнате.
— Мы создали не просто шлем виртуальной реальности, это самый настоящий телепорт, способный за долю секунды перенести вас в любую точку планеты! — сияя в телекамеры вечно детской улыбкой, вещал американский король всемирной паутины Марк Цукерберг. — Путешествуйте по земному шару или проектируйте собственные миры, работайте, развлекайтесь, навещайте своих родственников и друзей в режиме реального времени, как бы далеко они от вас ни находились — и все это не выходя из дома! Отныне не существует географических границ и расстояний. Больше не нужно платить баснословные деньги за перелеты и переезды, не придется тратить уйму времени на дорогу и общественный транспорт. Наша миссия в том, чтобы виртуальная телепортация стала доступна каждому. Теперь вам не обязательно быть миллионером, чтобы держать на ладони весь мир!
Последняя фраза быстро стала крылатой, запестрев в статусах сотен тысяч пользователей социальных сетей. Беспроигрышным маркетинговым ходом стала относительно доступная цена на вожделенную новинку. Не то чтобы ее без труда мог позволить себе каждый, но накопить нужную сумму или взять на нее кредит среднестатистическому жителю мегаполиса было вполне по силам. Ставку сделали на валовой спрос, стимулированный массовой истерией, и риск оказался оправданным. Однако основная прибыль — акулы цифровой империи отлично это понимали! — была еще впереди. Миллиарды долларов должны были принести не столько сами шлемы, сколько все новые и новые обновления и программы для них. Игры и вымышленные виртуальные пространства, изобилие которых в перспективе не имело пределов, были лишь частью будущего неисчерпаемого дохода. Еще задолго до триумфального обнародования чудо-шлема лучшие технологи компьютерного зрения начали работу над трехмерными моделями реальных достопримечательностей, городов и даже целых стран, стремительно отцифровывая для будущего виртуального телепорта устаревший аналоговый мир. Десятки, сотни, тысячи километров земной поверхности под умелыми пальцами программистов перемалывались в компьютерные коды, сжимаясь до размера пикселей и мегабайтов. Виртуальным туристам достаточно было лишь платить небольшую абонентскую плату, чтобы иметь доступ к любой точке цифровой планеты в режиме реального времени. Но и это было еще далеко не все. Не успел шлем поступить в розничную продажу, как крупнейшие музеи, концертные залы, элитарные ночные клубы, банки и коммерческие компании по всему миру обрушили шквал заказов на свои трехмерные копии, цифровые филиалы и виртуальные шоу-румы. А по мере стремительного нарастания популярности шлема-«телепорта» многие частные заведения и вовсе начали переходить на цифровой режим работы, отдавая предпочтение экономичному виртуальному бизнесу. Таким образом, ненасытное брюхо сотворенного Цукербергом мультимедийного монстра отныне и навсегда должно было быть доверху набито толстыми пачками зеленых купюр…

— Теперь в твоих ладонях весь мир, доченька! — полушутя-полусерьезно шепнул Вере на ухо папа, вручая ей на шестнадцатый день рождения подарок, о котором мечтали тинэйджеры всех стран и континентов. Высвободившись из тесноты стильной фирменной коробки, на руки девушке легла отливающая белым металлическим блеском полусфера — тонкая, почти невесомая, при взгляде сверху она напоминала магический шар, заключивший внутри себя будущее всего человечества.

«— Дмитрий, вы входите в пятерку самых влиятельных коучеров страны. Расскажите, в чем ваш главный секрет успеха?
— Я просто всегда хотел большего. Не могу сказать, что мои родители были бедны, однако уровень жизни нашей семьи всегда казался мне недостаточно высоким. Тогда я пообещал себе, что разобьюсь в лепешку, но разгадаю формулу успеха лучших и стану одним из них. Я вдохновлялся примерами Марка Цукерберга и Стива Джобса, учился у американского гуру лайф-коучинга Энтони Роббинса, общался с ведущими бизнесменами и звездами шоу-бизнеса и в конце концов смог выработать такие формулы, которые реально работают. Я поднялся на том, что помог тысячам людей поверить в себя и сделать необходимые шаги на пути к успеху. Главное, о чем я не устаю твердить на своих бизнес-тренингах, — никогда не удовлетворяйтесь тем, что у вас уже есть. Как бы высоко вы ни поднялись, вы все еще достойны большего. Чем выше планка, тем сильнее стремление к успеху. Не оглядывайтесь на лузеров, всегда ориентируйтесь на лидеров.
— Вы говорите, что поднялись, помогая другим, но цена за курс индивидуальных занятий с вами доходит до миллиона…
— Для тех, у кого пока нет таких денег, я пишу книги и провожу регулярные вебинары. А высокая стоимость индивидуальных занятий — еще один стимул, чтобы стать лучше.
— На тренингах Энтони Роббинса люди ходили по раскаленным углям. Вы тоже заставляете своих вип-клиентов преодолевать страхи: прыгать с парашютом, если они боятся высоты, кататься на американских горках, если боятся скорости. Недавно один из них прыгнул неудачно и сломал обе ноги, как вы можете это прокомментировать?
— Вся наша жизнь череда взлетов и падений. Зато из больницы он выйдет уже с новой верой в себя.

Ловко отпрыгнув в сторону и заблокировав удар, Артур поднял меч высоко над головой и вонзил клинок в самое сердце противника. Весь взмокший от напряжения, сквозь послебитвенное похмелье он услышал, как арена взорвалась восторженным воем и рукоплесканиями. Не дослушав заключительное слово судьи, он скрылся за кулисой и вышел из системы.
Высвободив усталую голову из тисков серебристого шлема, Артур с минуту подержал его на ладонях, вглядываясь в кривое зеркало полированного металла. Расплывшаяся, перекошенная физиономия, скривившийся нос, рот съехал куда-то вниз — вот таким видел его этот насмешливый никелированный панцирь, который скрывал его от проблем и невзгод уже столько долгих месяцев…
Опять плачет. Юноша приблизился к двери и вслушался в зловещую тишину темного коридора. Повторившиеся сдавленные всхлипы заставили его отпрянуть и броситься на диван, где спасительные подушки служили надежным укрытием ушам, не желавшим ничего знать о том, что происходит в соседней комнате.
Последние годы Артур отчаянно цеплялся за умирающие воспоминания о том времени, когда все, казалось, было хорошо.
Когда-то он искренне верил, что его мать святая. Ангелоподобное лицо с мягкими голубыми глазами, длинные холеные пальцы, гитарный изгиб от талии к бедрам, что колыхались из стороны в сторону под ритмичный перестук высоких шпилек. Она была совершенством, идеально дополнявшим совершенство его отца — совсем иное, подчеркнуто жесткое, всегда как будто отстраненное, но еще более безупречное, недосягаемое. Однако теперь Артуру было семнадцать, и все давно изменилось. Мать больше не была ему другом, отец перестал быть объектом поклонения. Хотя для тысяч людей он им так и оставался. Дмитрий Левицин. Неподражаемый Левицин.
Блестящий коучер, автор популярнейших бизнес-тренингов и бестселлеров по саморазвитию. В прошлом известный блогер с сотнями тысяч подписчиков, а ныне — акула кибер-бизнеса, проводит аншлаговые вебинары на лучших виртуальных площадках страны. Чтобы послушать его советы и заразиться уверенностью в себе, пользователи системы регулярно выкладывают кругленькие суммы. Стоимость же серии «живых» консультаций, которые Дмитрий Левицин дает в своем шикарном офисе наверху башни «Империя» делового центра «Москва-Сити», и вовсе измеряются цифрами с пятью, а то и с шестью нулями.
Дмитрий относился к разряду успешных людей, которые изначально имели хороший старт: обеспеченную семью, связи, блестящее образование. Тем не менее это не мешало ему пребывать в уверенности, что все, чего он добился, было исключительно его собственной заслугой, результатом упорного труда и развитого таланта. Впрочем, во многом так оно и было. Левицин в самом деле был талантлив и отличался редкой трудоспособностью. Почувствовав запах успеха и больших денег, он мог не спать и не есть сутками, заправляясь лишь черным кофе каждые два часа. Когда Артур был еще маленьким, отец иногда не появлялся дома неделями, гастролируя с тренингами и лекциями по городам и весям, однако после того, как виртуальная телепортация захватила рынок, жизнь Дмитрия значительно упростилась, а карьера обрела новые направления. Семья по-прежнему его не видела, он появлялся дома лишь к ночи, а уходил рано утром, однако теперь он не мотался по «пырловкам», а безвылазно торчал в офисе, с комфортом расположившись в своем отделанном мягкой итальянской кожей кабинете с панорамным видом на весь город. Кабинет был оборудован по последнему слову техники и напичкан всевозможными нано-новинками, главной из которых, конечно же, был шлем-«телепорт». Высокие технологии не только позволили Левицину значительно сократить личные расходы и сэкономить массу времени, которое больше не надо было убивать на переезды, но и поймать новую волну популярности путем раскрутки свежевыведенных концепций имиджмейкинга и построения бизнеса — теперь уже внутри системы.
В системе ты всесилен. Ты можешь стать кем угодно. Мир лежит у тебя на ладони, даже если в кармане дырка от бублика. Система дала тебе безграничные возможности для самореализации — вперед, не упусти свой шанс! Найди свою изюминку, покажи людям, в чем ты крут, и завтра твоя идея может принести миллионы!
Таков был новый посыл Дмитрия Левицина к широкой аудитории его поклонников. Так он приводил в экстаз десятки, сотни тысяч людей, скупавших его книги и видеоуроки, подключавших свои аватары к его вебинарам и прыгавших в истерическом экстазе, хлопая в ладоши и вопя от счастья в предвкушении новой жизни, которую дарила им система.
Левицин обладал невероятной силой заражения. Выходя на виртуальную сцену перед многолюдной аудиторией, он превращался в непревзойденного артиста, который поднимался на своем вдохновении, как на крыльях, и был поистине великолепен, сияя в чужих глазах пламенем нового мессии. Он вещал о начале нового мира, в основе которого лежала цифра. Он по капле вытравливал из людей консервативную привязанность к аналоговой вселенной, помогая им настроиться на новую волну виртуального будущего, которое сулило более совершенную и перспективную реальность.
Последние три года Дмитрий Левицин только и говорил, что о системе, только и думал, что об открывшихся ему новых возможностях, всецело отдавая себя работе и оставляя домочадцев где-то далеко за бортом грандиозного фрегата своей головокружительной карьеры.


Артур высунул черный кучерявый затылок из-под нагревшихся подушек и услышал цоканье каблуков по коридору.
Она даже дома носила тапочки на маленьком каблучке. С кокетливыми пушистыми помпончиками.
Тук-тук. Наманикюренные ноготочки застучали по открывающейся двери.
— Артюш, кушать будешь?
Он отрицательно мотнул головой, мрачно уставившись на мраморные колонны материнских гладковыбритых ног, лишь по бедрам прикрытых черным шелковым халатиком.
— Но пора ужинать…
— Я подожду. С папой поем.
— Он еще нескоро… Звонил, что опять работает до ночи…
А чего тогда вырядилась, дура?! Ждала ведь его. Все равно ждала.
— Ну и ладно. Я не голоден.
В тени вечереющей комнаты он не видел ее покрасневших глаз. Благодаря сумеркам весь нечеткий облик ее, казалось, помолодел, вырвался из прошлого, восстал из времен, когда она склонялась белокурыми кудрями над его кроватью, целуя на ночь в щеку или в лоб… Он ненавидел эти воспоминания, как ненавидит свое детство каждый взрослеющий подросток, но они приходили машинально, откуда-то из глубинных участков мозга, достаточно ей было по-особому склонить голову, вот как сейчас, или в задумчивости провести рукой по стене или поверхности стола, словно гладя что-то мягкое и живое.
Затемненный силуэт растворился за тихим скрипом двери, оставив ненадолго волнующий флер сладковатых духов. Цок-цок-цок. Пошла на кухню. Нальет вина, присядет на краешек стула, закинет ногу на ногу. Станет себя жалеть, пока отец не придет. А потом будет улыбаться. Или упрекать. Не важно. Все равно покорно ляжет под него, стоит тому только пожелать, закусит губы, подавляя стон, чтобы он, их сын, не слышал ее унижения.
Дура. Сучка. Подстилка.

Дмитрий Левицин женился рано, ему было немногим за двадцать, а Ирине, его счастливой избраннице, и того меньше. Она тогда только-только поступила в институт, однако в страсти к молодому супругу красотка была столь невоздержанна, что уже через девять месяцев после бракосочетания ей пришлось бросить учебу и полностью посвятить себя воспитанию сына. Да Ирина особенно и не переживала по поводу скороспелого декрета. Неколебимым условием Дмитрия перед свадьбой было жесткое разделение ролей: он строит карьеру, она занимается домом. Рядом с непотопляемым крейсером не было места хлипкой весельной шлюпке, в блестящей судьбе маниакально целеустремленного Левицина не могли присутствовать ничьи амбиции, кроме его собственных. Он хотел, чтобы в любое время дня и ночи, когда он пожелает вернуться домой после трудовых подвигов, его ждали до блеска вычищенная квартира, искусно приготовленное угощение и расслабляющие удовольствия в постели, без отказов и головных болей. И Ирина, не задумываясь, согласилась на все, ведь она любила так, как принято любить в правильных дамских романах — преданно, самозабвенно и немного истерично.
Поначалу, когда молодой супруг стал пропадать на работе и даже дома не отрывался от компьютера, она пробовала ревновать, жаловаться, устраивать сцены, плакать. Но очень скоро она заметила, что все ее попытки приводят к обратному эффекту: Дмитрий начинал от нее прятаться и на какое-то время вообще пропадал неизвестно куда. А так как больше всего на свете она боялась потерять его окончательно, ей ничего не оставалось, как мириться с существующим положением вещей.
«Он только начинает карьеру, — утешала она себя. — Когда он твердо встанет на ноги, ему не нужно будет столько работать».
Но годы шли, вектор успеха Дмитрия Левицина, как ракета, рвался к небесам, а времени на семью становилось все меньше, меньше, меньше…
— Я не пью, не балуюсь наркотиками, не шляюсь по бабам — я работаю, как вол, на благо нашей семьи. Ты должна ценить и уважать это. Помни, что очень многие хотели бы оказаться на твоем месте.
И она помнила. Блестящий Левицин. Неподражаемый Левицин.
Вскочить ни свет ни заря, быстро умыться, подвести глаза, подрумянить губы. Сварить кофе, тонко нарезать сыр и ветчину, покрошить свежую зелень, приготовить сэндвичи на завтрак. Подать чистые полотенца, отряхнуть пылинки с пиджака, завязать галстук, поинтересоваться, что приготовить на ужин. Пока ребенок спит, позаниматься йогой, сделать прическу, позвонить косметологу и назначить на четверг. Убрать. Приготовить. Позвонить в ногтевой сервис и вызвать на пятницу. Покормить. Одеть. Погулять в парке. Пообедать салатом, посчитать калории, заглушить чувство голода двумя стаканами теплой воды. Спохватиться, что не глажены мужнины рубашки…
Так Ирина и жила. Когда-то она пыталась осторожно намекнуть супругу, что при его теперешних доходах они вполне могут позволить себе домработницу, но он лишь с холодным недоумением приподнимал бровь, и она тут же умолкала, смущенно потупив подведенные веки. Дмитрий не был жадным, но не терпел того, что расходилось с его принципами. «Если бы я хотел, чтобы за мной ухаживала домработница, я бы не женился. Любовь мужа в том, что он обеспечивает семью, любовь жены — в заботе о муже. Я выполняю свой долг ежедневно, неужели ты отказываешься выполнять свой?» Испуганно поджимая губы, Ирина отрицательно мотала головой и вскоре отступилась окончательно.
Тянулись дни, летели годы. Некоторое время, пока Артур был еще крошкой, спасительным хобби для нее был фотоблог в одной из популярных социальных сетей, который она вела, желая отвлечься от рутинных домашних дел и создать для себя иллюзию общения с миром. Ее страница была всецело посвящена смысловому ядру ее бытия: домоводству, уходу за собой и, конечно, любимому сыну Артуру. Подписчиков было много. Молодые мамаши таяли от фотографий розовощекого голубоглазого малыша, плода любви двух незаурядно красивых людей, с завистью вздыхали, рассматривая продуманные детали интерьера в свитом Ириной семейном гнездышке, придирчиво изучали разноплановые селфи светловолосой красотки и старательно записывали в тетрадочку рецепты аппетитно запечатленных на камеру домашних блюд. Втайне от мужа, дрожа как осиновый лист от одной мысли, что ее поймают с поличным, Ирина даже стала немного зарабатывать на своем блоге, время от времени принимая предложения прорекламировать какие-нибудь детские товары, товары для дома или косметические средства. Но боялась она зря. Супруг не возражал против ее увлечения. Он даже не знал о его существовании. Однако постепенно ведение блога само собой стало сходить на нет. Артур начал взрослеть и все реже соглашался фотографироваться, да и фотографии угловатого школьника уже не могли в должной мере разжечь материнский инстинкт овулирующих домохозяек.
Оставалась, правда, аудитория самок в период брачного сезона, интерес которой фокусировался в первую очередь на «дамских штучках». Хорошенькая, как кукла, Ирина время от времени сопровождала мужа на светских раутах, и фотографии ее дорогостоящих нарядов то и дело оживляли новостную ленту верных «фоловеров». Изредка Ирина даже попадала в хронику деловых интернет-порталов и респектабельных финансовых журналов, впрочем, под их совместными с мужем фотографиями едва ли хоть раз мелькнуло ее имя — лишь безличностное «Дмитрий Левицин с супругой».
Но с годами кукла начала стареть. В уголках глаз появились первые морщинки, лицо уже не дышало юностью, во взгляде проступило что-то бабье, застывшее, как будто потерянное. И вечерние платья повисли в шкафу ворохом бесполезного тряпья. Для поддержания имиджа Левицину она была больше не нужна.
Давно канул в Лету ее блог, а теперь и вовсе она чувствовала себя вымирающим динозавром. Цифровая революция, наступившая с появлением виртуальной телепортации, неумолимо выживала социальные сети на задворки истории и превращала Интернет лишь в свалку всевозможной информации. Нет, конечно, одно не могло полностью заменить другое. В старую добрую «мировую паутину» по-прежнему заходили, чтобы узнать новости, навести энциклопедические справки, скачать какие-то материалы или программы, перекинуться быстрыми сообщениями. Но виртуальное общение и связи с людьми все более уходили в систему, и горе было тем, кто не успевал вовремя перестроиться.

Отец пришел к полуночи. Долго возился с ключами, с грохотом скинул обувь, чертыхнулся. Загремел дверцами бара в гостиной, видимо, извлекая бутылку скотча. Жалобное материнское чириканье оборвалось монотонным брюзжанием баритона. Быстрый стук каблучков — цок-цок-цок — в сторону кухни и обратно. В гостиной ударил телевизор, но быстро сделался тише.
Делая вид, что спит, Артур из своей комнаты ощущал, что отец чем-то недоволен. То ли устал, то ли день не задался. Хотя плохое настроение уже давно стало нормой в этом богато обставленном, забытом богом жилище.
На следующее утро мать как-то скомкано, словно впопыхах, бросила Артуру, что отец на днях уезжает в командировку.
— Надолго?
— Говорит, на две недели.
— Куда?
— Не сказал. Ты же знаешь, он не любит лишних вопросов.
— Но ведь он уже давно не выезжает, все через систему.
— Ну… Сказал, что-то важное, вроде бы куда-то заграницу пригласили… На конференцию…
А вечером разразился скандал. Безобразный, омерзительный. Молчаливо глотая обиды месяц за месяцем, такие скандалы мать закатывала крайне редко. Но если уж она давала волю гневу, то впадала в неистовство — до срыва голоса, до икоты, до потери пульса.
— Таиланд!!! — обрушивал стены квартиры ее надсадный рев из гостиной. — Таиланд-Таиланд-ТАИЛАНД!!!!!!!!!!!!!!!!!
По прерываемым всхлипами обрывочным выкрикам Артуру, затаившемуся в своей комнате, понять причину случившейся с метерью истерики было трудно. Однако постепенно на полотне разыгрывавшейся драмы стали проступать конкретные очертания.
Солгав, что едет в командировку, Дмитрий Левицин втихаря приобрел дорогостоящую путевку на один из люксовых таиландских курортов — с целью отдохнуть, так сказать, душой и телом. Жена и сын, как не трудно догадаться, в эти планы никак не вписывались. Да и вряд ли им вообще что-нибудь стало бы известно, не лопухнись он с билетом на самолет, который он зачем-то распечатал, вместо того, чтобы пройти электронную регистрацию. Уезжая утром в офис, Левицин забыл дома бумажник, и Ирина, следуя первобытной, не подвластной научному объяснению женской интуиции, немедленно полезла изучать его содержимое. Тут-то звездный коучер и был пойман с поличным.
Однако как никто другой зная все возможные выходы из кризисных ситуаций, Дмитрий всем способам защиты предпочел нападение.
Она его извела. Достала. Своими бесконечными истериками. Своей нестерпимой глупостью.
— Я работаю, как вол, — доносился лед его глухого баритона из гостиной. — Моя работа связана с людьми. Я хочу побыть один. Я хочу прийти в себя!
Замораживающе спокойный тон отца вдруг сменился резким лязганьем железа в голосе.
— Сидишь тут как цаца! На халяву! Когда я тебе что жалел?! Тебе отдыхать не надо, ты не устала. Спа, массажи, пилинги, шмотки — у тебя все есть! Когда в последний раз в Милан за тряпками моталась, два месяца назад?! А я уже не помню, когда вообще последний раз был в отпуске!
— Да мы хоть раз! Хоть раз в последние годы выезжали куда-нибудь всей семьей?! Обо мне не думаешь, о сыне подумай! — неестественно визгливо набрасывалась на Левицина супруга, метаясь по комнате, словно взбесившаяся белка. — Он неделями тебя не видит! Он без отца вырос!
— Наш сын взрослый уже, ты его сюда не приплетай! Пусть наш балбес сначала успеваемость поправит, у него выпускные экзамены на носу. Сколько на репетиторов денег ушло! Сколько порогов обито, чтобы место в Лондонской школе бизнеса ему застолбить на следующий год! А про недостаток внимания ты мне не рассказывай — сама ты им много занимаешься?! У тебя на маникюр времени больше уходит, чем на общение с ним!
Долетавшие сквозь закрытые двери крики родителей заставили Артура зажмуриться и бессильно сжать кулаки. Терпение было на исходе.
— Запомни, — вновь донесся до него голос отца, — ты сама ничего не можешь. Без меня ты — никто!
— Ну все, хватит! Хватит уже!
Не в силах больше терпеть, Артур ворвался в гостиную. Рыдавшая на диване мать резко подняла голову и испуганно уставилась на сына опухшими от слез глазами. Стоило ему войти, как он сразу почувствовал в воздухе смешанный с духами запах женского пота. Артур хорошо знал этот запах. Когда мать плакала, она так отдавалась горю, что у нее, словно у ребенка, нагревался и влажнел затылок, а затем и все тело покрывала испарина.
Отец тоже повернулся, посмотрел на него холодно, безучастно, как будто видел его в первый раз.
— Хватит! Хватит уже! — выпалил Артур, чувствуя, как от резкого прилива крови голова начинает кружиться, а шею и щеки заливает краска. — Прекрати издеваться над мамой!
Отец на мгновение замер, как и стоял, вполоборота. Взгляд стал более пронзительным, четким.
— Что ты сказал? Повтори.
— Я сказал. Прекрати. Сейчас же. И вообще — убирайся отсюда! Вали в свой офис, в Таиланд, куда хочешь! Мы и без тебя прекрасно обойдемся!
Отец слушал, не меняя позы, все с тем же непроницаемым выражением лица. Затем медленным, даже ленивым движением поставил на стол недопитый бокал виски и неторопливо приблизился к сыну. Артур понял — отец его сейчас ударит. И уже готов был, не отрывая взгляда от ненавистного лица, перехватить его руку, предупредив пощечину. Но неожиданно Левицин-старший как будто передумал.
— Значит, вот чего ты хочешь. Чтобы я ушел? Отлично.
Все так же вальяжно Левицин-старший потянулся к висевшему на спинке стула пиджаку, накинул его на одно плечо и вышел в коридор.
Поняв намерение мужа, Ирина слабо вскрикнула и с выдыхаемым «нет!» рванулась было следом. Но Артур успел перехватить ее, силой удержать за талию, пока отец, не обращая больше внимания на домочадцев, не оделся и не вышел прочь.
Когда входная дверь захлопнулась, Ирина перестала биться в руках сына, тело ее обмякло, слезы перестали течь по щекам, и Артур, боясь ее уронить, усадил мать обратно на диван.
— Что ты наделал.
Остекленевшим взглядом мать уставилась на свои сомкнутые в замок пальцы.
— Что ты наделал. Он больше не придет.
— Мама, послушай.
Артур присел рядом с ней и обхватил рукой ее ссутулившиеся плечи. Ирина не сопротивлялась.
— Я знаю, что ты его любишь. Но так больше продолжаться не может. Он же не любит тебя. Он никого, кроме себя, не любит. Ну потерпи. Ты его забудешь. У тебя есть я, я всегда буду о тебе заботиться. И деньги его нам не нужны, переедем к твоим родителям. Я буду работать. Например, могу прокачивать игровых персонажей за деньги…
— Уйди.
— Что?
— Уйди. Я не хочу тебя видеть. Ты мне минуту назад жизнь сломал…
— Ну и дура!
Артур вскочил и, хлопнув дверью, скрылся в своей комнате.

Левицин-старший вернулся через два дня.
— Собери мне чемодан, у меня самолет утром.
Уже двое суток не произносившая ни слова, Ирина некоторое время смотрела на Дмитрия с неопределенным выражением, словно не понимая, здесь ли он, что он говорит. Потом пошла на кухню подавать супругу на стол. А к вечеру тщательно укомплектованный чемодан ждал звездного курортника в коридоре. Чистые белые футболки, льняные брюки, шорты, солнечные очки, защитный крем от солнца — ничего не было забыто. Все время, пока родители не ушли спать, Артур не выходил из комнаты и с отцом не встречался. Когда же свет в квартире погас, он украдкой направился на кухню, чтобы забить случайным бутербродом замучивший его за вечер голод. Прокрадываясь мимо родительской спальни, он невольно содрогнулся. Его слух тронул сдавленный женский стон...

Счастье. Состояние наивысшего блаженства от сознания полноты собственного бытия, осмысленности жизни и реализации своего личностного потенциала. Наиболее благоприятное для человека субъективное восприятие окружающей действительности. Феномен счастья является краеугольным камнем философских и религиозных доктрин, оставаясь до конца не изученным. Современная наука объясняет состояние счастья химическими процессами головного мозга, отвечающими за выработку биологически активных веществ: эндорфинов, серотонина, дофамина, окситоцина. Подобно морфину, они действуют как болеутоляющие и успокаивающие средства, уменьшая наши страдания. Чтобы повысить выработку «гормонов счастья», человеку следует правильно питаться, много двигаться и время от времени прибегать к самообману.

— Ну почему так, доктор? — плакала в ладони верина мама, сидя в кабинете лучшего в Москве психоневролога, который угрюмо посматривал на нее из-за стола, пряча сочувствие за толстыми линзами квадратных очков. — Почему это произошло именно с нами? С нашей дочерью?
В кабинет тихо вошла медсестра со стаканом холодной воды и поставила перед ней на стол. Сделав несколько судорожных глотков, женщина высморкалась в платок и продолжила:
— Вы знаете, у нас самая обычная, вполне благополучная семья. Не было в нашей жизни никаких особенных потрясений… А тут такое… Видели бы вы, каким Верочка была золотым ребенком!..
Понимающе кивая на всхлипы и сетования, врач в десятый раз терпеливо выслушивал пространный рассказ о том, как пятилетняя Вера выгуливала курицу на веревочке и читала стихи…

Несколько лет непрерывного ада. Лежа в ночи и глядя в слепую черноту потолка, Вера отсчитывала тиканье часов, вновь и вновь прокручивая в голове предстоящее ей непосильное испытание. Мозг взорвется звоном будильника. Мать с наигранной веселостью ворвется в комнату и начнет радостно щебетать, пытаясь «настроить дочуру на позитивный рабочий лад». Боже, пусть она заткнется, пусть заткнется! Высокочастотные звуки бодрого голоса в этот миг были так же невыносимы, как скрежет ногтя по стеклу.
— Нет, я не пойду, ну пожалуйста, умоляю, только не сегодня!
— Ты каждый день это говоришь, давай, вставай, быстро!
— Мне плохо, меня тошнит, я заболела!
— Ты уже на прошлой неделе занятия пропускала, больше нельзя!
— Я не пойду! Нет! нет! нет!!!
— Мы опаздываем, одевайся, немедленно!..
Даже спустя годы при воспоминании о школе Веру прошибал холодный пот и учащалось сердцебиение. Крики, скандалы, наказания. Гул в ушах, дрожь в коленях, тошнота, спазмы. Только в выходные и на больничном, когда можно было не выходить из дома, она чувствовала себя человеком. Какими бы тяжелыми ни были грипп или ангина, какая бы высокая ни была температура — все лучше, чем то, что она испытывала, выходя за порог квартиры и направляясь к ненавистному желто-кирпичному дому, от одного вида которого у нее сворачивались кишки.
Долгое время родители Веры не желали признавать, что их ребенок болен. Ежедневные истерики — до икоты, до срыва голоса — они упорно списывали на чрезмерную избалованность и нежелание дочери привыкать к школьной дисциплине, пытаясь воздействовать на нее уговорами, внушениями и даже физическими наказаниями. Ничто не действовало. Единственным человеком, который мог успокоить Веру и на какое-то время вернуть ее в нормальное состояние, была бабушка. Всю жизнь прожившая в деревне, у самой земли, не знавшая удобств цивилизации, с десятью классами образования, эта седая, как лунь, сухонькая старушка чувствовала внучку на уровне души. Веру отправляли к ней каждые каникулы — остекленевшую, разбитую, с мутным, рассеянным взглядом, и бабушка выхаживала ее парным молоком, свежими яйцами, раскатистыми народными песнями, которые она хранила в памяти еще со времен своей бабушки, и под воздействием ее волшебства Вера приходила в себя, переставала метаться по ночам, начинала играть во дворе с цыплятами и кроликами и первое время по возвращении домой светилась здоровым розовым румянцем. Но когда бабушки не стало, Вера окончательно забилась в свой черепаший футляр и, как русалочка, страдала от каждого шага, сделанного за пределами дома. Даже учителям становилось не по себе от того, как она молча сидела за партой, глядя перед собой округлившимися, застывшими глазами, и, когда к ней обращались, отвечала сбивчиво и невнятно.
Отчаявшись справиться самостоятельно, родители начали таскать Веру по врачам. Ее осматривали, расспрашивали, заставляли рисовать дурацкие картинки, проходить какие-то тесты… К началу восьмого класса, несмотря на отчаянное сопротивление родителей, врачи настояли на домашнем обучении. Самостоятельно осваивать материал, получая задания on-line, и каждый месяц сдавать проверочные работы на дому поначалу было очень сложно, но это было все же лучше ежедневной пытки паническими атаками, которые накатывали при каждом непосредственном столкновении с социумом. Привыкнув к новому формату обучения, Вера выправила успеваемость и перешла в разряд отличниц. Отрезанная от внешнего мира, она только и могла, что учиться, обновлять миниатюрный сенсорный «ридер» новыми книгами и прокручивать бесконечные киноленты, заменявшие ей общение с людьми.
Поначалу две бывшие однокашницы, дружившие с Верой, то и дело забегали ее навестить, принося на хвосте свежие школьные сплетни. Но со временем эти визиты становились все реже, а потом и вовсе прекратились. Девочки поняли: Вера ушла навсегда. Единственным средством общения со сверстниками для нее остались социальные сети, но «зависать» приходилось украдкой, втайне от родителей. Они боялись, что у дочери разовьется интернет-зависимость. Как смешно теперь было вспоминать об этом...
Нерешительные попытки хотя бы время от времени выводить Веру на свежий воздух постепенно сошли на нет. Ни ее нервы, ни нервы родителей не выдерживали такого напряжения. Панические атаки начинались уже в нескольких десятках метров от подъезда. Вера задыхалась, садилась прямо на тротуар и затыкала уши, иногда непроизвольно начинала кричать или вовсе теряла сознание.
Когда Вере исполнилось пятнадцать, врачи наконец решились озвучить диагноз. Вырвавшись раз, он пошел кочевать из кабинета в кабинет, звучал все увереннее и четче. Неумолимее. Прогрессирующая агорафобия.

— …Самая обычная, вполне благополучная семья. За что нам такое, скажите, доктор?..
— Пожалуйста, успокойтесь. Может, водички еще?
Верина мама отрицательно покачала головой и опустила взгляд на свои плотно сжатые колени.
 — Вы должны понимать, ваш случай не исключительный. В последние годы наметился значительный рост нервных расстройств среди подростков. Каждый четвертый уже нуждается в коррекционной психотерапии. Геймерство, социофобия, немотивированная агрессия, аутизм… Как на дрожжах растут. И в результате — бум суецидников. Медиа хоть об этом и помалкивают, но…
Врач снял очки и не спеша, со всей солидностью высококлассного специалиста, протер толстенные линзы уголком своего белоснежного халата.
— Агорафобия, кстати говоря, за последние десять лет очень помолодела. В классической психиатрии этот диагноз принято ставить обычно не раньше 20-25 лет, но на практике я все чаще вижу, что от нее стали страдать подростки. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Боязнь открытого пространства и мест скопления людей, бессознательный страх находиться вне дома, судороги, удушье, немотивированный страх смерти… Картина безрадостная.
— И чем же вы это объясняете?..
— Да… сложно сказать. В общественной атмосфере что-то… не то. Нехорошее. Все эти технологии новые вредят очень. Впрочем, все есть яд и все есть лекарство. В вашем случае как раз технологии могут помочь.
Верина мама подняла взгляд и насторожилась. В глазах проснулась надежда:
— Что вы имеете в виду?..

Решено было испробовать еще один метод коррекционной терапии, на этот раз при помощи высоких технологий. Смысл в том, пояснил врач, чтобы постепенно, в формате игры вводить пациентку в стрессовые ситуации и таким образом шаг за шагом вырабатывать к ним «иммунитет».
На все, что давало хоть какую-то надежду, родители Веры не жалели денег. В кратчайшие сроки для нее были приобретены очки виртуальной реальности и сенсорный симулятор перемещения в пространстве, внешне напоминавший беговую дорожку, но при этом чутко реагировавший на каждое движение пользователя. Дорожка останавливалась, поворачивалась, меняла направление и скорость в зависимости от желания и естественных реакций того, кто на ней находился, и это позволяло, не сходя с места, полноценно ощутить себя в динамике. Сам же процесс лечения сводился к тому, что под наблюдением медсестры Вера надевала очки, подключалась к аппарату и оказывалась внутри трехмерной модели набитого людьми супермаркета. Ее задачей было ходить по торговому залу, складывать виртуальные покупки в корзину, стоять в очередях. Достижением цели испытания должен был стать выход за пределы супермаркета в 3D-локацию, имитирующую уличное движение.
Благодаря детальной четкости и подвижности виртуального пространства разработчикам удалось добиться впечатляющего аудиовизуального эффекта. Мешанина лиц, шум голосов, гулкое цоканье каблуков по кафелю — все, что вызывало спазмы в животе и прилив холодных токов к позвоночнику, в считанные минуты засасывало Веру в тугую воронку, заставляя забыть, что все это лишь иллюзия.
Поначалу эксперимент проходил с большими осложнениями. Как и в реальности, Веру преследовали тошнота и головокружение, накатывали приступы страха, она срывала очки и отказывалась продолжать занятия. Но неожиданно все переменилось. Как-то раз, уже не питая особых надежд на результат, Вера вошла в изученный вдоль и поперек торговый зал, спокойно обошла все отделы, набрав по списку полную корзину продуктов, выстояла длинную очередь и, равнодушно расплатившись с сердитым кассиром, шагнула из распахнутых дверей в кипящую уличную жизнь.
— Вера! Это победа! — донесся извне возбужденный голос медсестры, когда девушка перешла нагруженную транспортом дорогу и достигла конца программы.
Но для Веры то оказалась не победа. Это было начало новой формы существования.
К тому моменту, как шлемовая истерия достигла российских просторов и закружила Златоглавую в вихре виртуального безумия, Вера уже много месяцев подряд вела неравный бой с болезнью, шаг за шагом преодолевая страх в лабиринте прилавков иллюзорного супермаркета. Не один и не два, а уже десятки раз она с успехом проходила все испытания, вновь и вновь переступая заветный порог в воображаемую свободу, но ожидаемого избавления затянувшийся эксперимент так и не принес.
Как бы легко ее ноги ни летели по виртуальному пространству торгового зала, как быстро ни уносили бы ее прочь, минуя бутафорские улицы, дороги и светофоры, стоило Вере лишь распахнуть реальную дверь своей квартиры и выйти в звенящую пустоту лестничного пролета, как знакомый ужас немедленно заползал холодной змеей под одежду, взбираясь по позвонкам до самого сердца.
Окончательно убедившись, что лечение с помощью 3D-визуализации не принесло желаемого результата, родители Веры готовы были впасть в отчаяние. Но время шло, а безысходность выматывала все силы, и наконец они стали задумываться о том, как из сложившейся ситуации извлечь хоть какую-то пользу для дочери.
— В конце концов, человечество стремится к оптимизации, — осторожно, как бы между делом, начал поговаривать верин отец, украдкой поглядывая на супругу из-под полуопущенных век. — Может, зря мы так уж оберегали Верочку от интернет-зависимости? Сейчас люди предпочитают вести дела виртуально, это экономит время, деньги и вообще... Век высоких технологий дал нам столько возможностей…
— Для инвалидов сейчас тоже стало куда больше возможностей, чем раньше, но от этого они не перестают быть инвалидами! — с трагическими нотками в голосе парировала мать. — А я не хочу, чтобы моя дочь была инвалидом! Не хочу!
— Нет. Конечно, нет, — Примирительно погладив жену по руке, верин отец делал выжидательную паузу. — Просто Верочка у нас человечек особенный, и ей нужны особые условия. И сейчас, слава богу, есть все для того, чтобы она чувствовала себя полноценной. Да мы ведь и сами интернет-зависимые. Последние лет двадцать уже не представляем жизни без социальных сетей и электронной почты. Вон, пока мы с тобой разговаривали, ты уже несколько раз заглянула в свой смартфон. За утренним кофе — новости в сети, за обедом переписка в сети, за ужином видео в сети. Да что там, даже наш холодильник, и тот был заказан в сети!..
— Мы — это совсем другое дело. Я, между прочим, специалист по связям с общественностью, и постоянное общение — это моя работа. Кто виноват, что Вера больна и из-за этого мне половину вопросов приходится решать on-line, вместо того, чтобы ехать на встречи лично?..
— О том я и говорю. Если ты можешь, почему не может она?.. Ведь велика вероятность, что мы так и не сможем ее вылечить…

Стоило Вере впервые надеть шлем, и она поняла: очки виртуальной реальности, с которыми она тренировалась долгие месяцы, были просто жалкой подделкой, бездарным куском металлолома, недостойным даже быть выставленным в музее «допотопной» техники. В шлеме она не наблюдала виртуальную реальность — она жила в ней. Да и у кого повернулся бы язык назвать этот мир иллюзией? Над головой то же небо. Те же люди на улицах. Не бездушные запрограммированные роботы, как в опостылевшем супермаркете, а настоящие, живые люди — такие же пользователи, как и она сама. Перед Верой внезапно открылся вход в большой мир, о котором она грезила, сидя в душном заточении ненавистной квартиры. Но только, в отличие от мира за окном, этот мир не вызывал у Веры приступов панического страха, не заставлял ее чувствовать себя беззащитным моллюском в бурлящем море чужой жизни. Здесь не реальность командовала ею, здесь она управляла реальностью. В любой момент она могла отключить систему и отсидеться в безопасности родных домашних стен. Всегда, стоило только пожелать, можно было перевести программу в приватный режим и оказаться в гордом одиночестве там, где хочется — будь то родная Москва, Париж, Бостон, Пекин или даже Северный полюс. Но самое главное, здесь у нее всегда был еще один шанс. Даже сорвавшись в пропасть, разбившись во время гонок или пав на игровом полигоне, можно было перезагрузиться и начать игру сначала... Нет, не игру. Жизнь.
— Наступила эра домоседов, — с довольной улыбкой пошучивал верин отец, наблюдая за успехами дочери в освоении виртуального пространства. — Можно никуда не выходить и при этом быть полноценным самостоятельным человеком. И раз у Верочки все налаживается, пора бы и нам перестать горевать и вернуться к нормальной жизни. А, как думаешь, мать?
И они вернулись к давно позабытому образу жизни нормальных людей. После многолетнего перерыва они снова начали ходить в гости, посещать театры и концерты, ездить в отпуск и в рабочие командировки. Вера же все глубже и глубже погружалась в виртуальную реальность, чувствуя себя в ней, как рыба в воде. Она училась, подрабатывала, покупала еду и одежду с доставкой на дом и путешествовала по цифровой вселенной. Так прошли два года.
И теперь, в пустоте осиротевшей без родителей квартиры, Вера не могла заниматься ничем более, кроме как снова и снова нырять в безбрежное виртуальное пространство. Чувствуя на себе незримый взгляд своего нано-шлема, Вера все время думала только о системе, стремилась к ней, подобно заключенному, который мечтает о побеге из тюрьмы.

Заблуждение. Умозаключение или представление, которое не соответствует действительности, несмотря на уверенность субъекта в том, что ход его мыслей единственно правилен. В психологии заблуждение является в высшей степени субъективным или несовершенным толкованием чувственно воспринимаемого явления, действия или другого субъекта. Источниками заблуждений могут быть поспешность в выводах, недопонимание, ограниченность мышления, неблагоприятные объективные условия, физическое и духовное состояние субъекта и т.п. Заблуждение является неотъемлемой частью любого опыта, но нередко приводит к трагическим последствиям.

Ольга нажала кнопку «Сохранить» и вышла из системы. Сняв тесно сдавливавший полные щеки шлем, она с силой потерла затекшее лицо, и подступивший кровоток забегал под кожей тысячью иголок.
Она взглянула на часы. Девять вечера. Ольга с досадой вздохнула и слегка поежилась. Каждой клеточкой своего грузного тела она ощущала, как неприятное подташнивание украдкой подползает к горлу и медленно, мучительно заполняет все ее сознание. Она прекрасно знала это чувство, жила с ним, но так и не могла привыкнуть.
Чувство нарастающего голода.
Нет, она после шести не ест. Она дала зарок. Очередной зарок…
Сейчас надо было просто отвлечься. Тем более, было на что. В сумке лежало так и не открытое за вечер домашнее задание, и если она его не выполнит, завтра снова будут проблемы. Да ладно, пустое. Она прекрасно знала, что не будет ничего делать. А дальше…
Через два часа она ляжет спать, насильно влив в себя стакан кипятка, чтобы подавить аппетит хотя бы на полчаса. Но заснуть ей так быстро не удастся. Еще через час-полтора озверевший желудок заставит ее встать и пойти на кухню. Она откроет холодильник, вдохнет его вожделенные запахи, постоит с минуту и, собрав всю силу воли, захлопнет дверцу, так ничего и не взяв. И так несколько раз за ночь. Пока она в конце концов не поддастся искушению. Или просто не сойдет с ума.
Сколько Ольга себя помнила, она всегда была полной. Хотя семейные фотоальбомы хранили память о том, что родилась она заморышем и поначалу ела очень плохо, так что врачи всерьез опасались за ее здоровье. Но бабушка рьяно принялась за спасительную операцию. Ее заботами к двум годам малышка заметно поздоровела, к трем стала умильным розовым пухликом, а к первому классу уже имела проблемы с лишним весом. Но семья ничего не замечала, радуясь тому, что ребенка удалось «выкормить», и маленькая Оля, чувствуя себя совершенно счастливой и довольной собой, за обе щеки наворачивала двойные порции картошки, домашних котлеток и шоколадных пончиков. Само собою, аукнулось все это ближе к пубертатному периоду, когда дети начали дразнить Олю жирдяйкой и стали стесняться дружбы с ней.
Поначалу она просто удивлялась, потом принялась рыдать. Она приходила домой в слезах каждый день, кричала и выла, перечисляя обескураженным и расстроенным взрослым всех своих обидчиков.
— А ты бей прямо в глаз! — однажды дал добрый совет дедушка.
Конечно, Оля не приняла всерьез его слова, да и бабушка тут же возопила:
— Оля, Оля, это дедушка шутит!..
Несколько дней спустя на школьной перемене к ней подкатились двое одноклассников. Они регулярно обижали Олю, и она уже знала весь их сценарий, как по нотам. Вот сейчас они встанут в полуметре от нее, надуют щеки, потом начнут спускать набранный ртом воздух, издавая неприличный звук, и в конце заорут: «Оля Перова — жирная корова! Лопнет скоро брюхо, жирная свинюха!».
Но на этот раз они, похоже, придумали что-то другое. Оля не сразу заметила, что эти двое тащат за собой третьего. Он тоже был из их класса, но никогда не дразнил ее. И никогда с нею не общался. Он вообще был как-то странно отстранен от всех, задумчив и молчалив. Худенький, голубоглазый, с вьющимися темными волосами, он очень нравился Оле. Она любила украдкой наблюдать за ним на уроках, то и дело бросая косой взгляд на его склоненный над планшетом вихрастый затылок, чувствовала странное волнение при звуках его звонкого голоса во время ответа у доски и мечтала, что когда-нибудь он подойдет, пристроится на вечно пустующем соседнем стуле у ее парты и они станут друзьями навек...
И вот теперь его тащат к ней ее злейшие враги и, конечно, с целью навсегда ее перед ним опозорить.
— Эй, Перова! — заорал один из забияк, осклабившись во весь свой зубастый рот. — А, Перова?
Оля насупилась и почувствовала, что краснеет, но не сдвинулась с места и ничего не ответила.
— А знаешь, что думает о тебе Турик?
Голубоглазого мальчугана слегка подтолкнули вперед, и он тревожно оглянулся по сторонам, словно пытаясь найти выход из затруднительного положения.
— Ну давай, Турка, чего молчишь?! — подключился второй и тоже растянул ухмылку до ушей, предвкушая удовольствие.
Сжав губы в нитку, мальчик еще с полминуты постоял, переминаясь с ноги на ногу, напряженно подобрав дыхание, и вдруг резко, с неожиданным остервенением заорал во все горло:
— Оля Перова — жирная корова! Твоя жопа килограмм сто, потому тебя не любит никто!!!
У Оли зазвенело в ушах. Сквозь багровый туман, накативший на глаза, она уже не различала лиц своих обидчиков. Она лишь успела почувствовать, как невидимая рука швырнула ее вперед, вплотную к кричавшему оскорбления мальчику…
От сильного удара кулаком в лицо тот со стоном, как подкошенный, упал на пол. Двое его сопровождающих, за мгновение до того сиявшие нахальными улыбками, замерли на месте, растерянно уставившись на поверженного товарища. Так они и стояли, глядя, как он лежит, закрыв скулу ладонью, а потом, не сговариваясь, пустились наутек. Когда ее враги убежали, Оля перевела прояснившийся после приступа бешенства взгляд на скорчившийся у ее ног объект недавних мечтаний и, резко развернувшись, пошла прочь, быстро утирая рукавом нахлынувшие слезы.
На следующий день Оля не пришла на уроки. С утра сделала вид, что мучается животом, и пролежала целый день, с головой зарывшись в одеяло.
Возвращаться в школу было страшно. В класс она входила на ватных ногах, ожидая скандала и выговоров за драку, но вскоре поняла, что классный руководитель ничего не знает о происшествии.
«Не сказал», — мелькнуло в голове.
Артур сидел мрачный, угрюмо смотря в окно. Разглядев желтоватый след от сходящего синяка возле его виска, Оля вновь почувствовала нежность к нему и щемящие сердце муки совести. Захотелось подойти, первой попросить прощения, пусть даже это он был виноват, но…
Уже во время первого урока от благородного порыва Оли не осталось и следа. Злобный мальчишка повернулся в ее сторону и украдкой начал строить рожи, без конца крутя пальцами у рта и округляя губы трубочкой, словно давая понять, что она жирная, потому что жрет все подряд без разбору. Так горько Оле не было даже в тот злополучный момент, двумя днями ранее, когда он впервые оскорбил ее.

Через неделю в школу вызвали олину маму. Причиной стала драка в женском туалете. Одноклассница сказала Оле какую-то гадость — то ли опять про вес, то ли про прыщи на подбородке — а та в ответ вцепилась ей в волосы и стала таскать обидчицу, шарахая спиной о стены и дверцы кабинок.
Спустя еще некоторое время история повторилась. На этот раз жертвой стал один из забияк, третировавших Олю на протяжении долгих месяцев. Физически тот был сильнее, поэтому она подождала окончания уроков и, подкараулив его в раздевалке, с силой ударила сзади по голове зонтиком. Чудом обошлось без сотрясения мозга. По настоянию родителей пострадавшего, в школу вызвонили полицейского инспектора. С неохотой был составлен протокол, олину маму вяленько помотали по инстанциям, угрожая поставить девчонку на учет, пригрозили, что если такое повторится, им придется искать другую школу, да так ничем дело и кончилось.
Мать и бабка с дедом лишь руками разводили, не представляя, что тут можно поделать. Поведение их девочки изменилось кардинальным образом, они перестали ее узнавать.
Ольга все более отдалялась от родных, не только в школе, но и дома стала вести себя враждебно и вызывающе. Не проходило дня, чтобы она не обвинила домочадцев во всех обрушившихся на нее несчастьях, не заявила, что это по их вине она стала уродом. «Оля, да что ты, ты симпатичная девочка», — пробовала поначалу лепетать бабуля, но вызывала еще больший приступ ярости и раздражения. «Заткнись-заткнись-заткнись-затнись!!! Что ты мне гонишь?! Ты меня с пеленок пичкала своими котлетами сраными!!! Меня все теперь ненавидят! Я вас теперь ненавижу!». Она хлопала дверями перед носом родных, мать бессильно хлестала ее по щекам, пытаясь «выбить дурь», дед, уже слишком старый для того, чтобы ввязываться в семейные разборки, лишь слабо кричал из своей комнаты, дескать, все из-за ее папаши-ублюдка, вот полюбуйтесь, гнилые гены теперь вылезли наружу…
За шесть последующих лет за Ольгой закрепилось звание грозы всей школы, бандитки, не знавшей жалости ни к сильному, ни к слабому. Одна она, конечно, ничего не смогла бы сделать. Однако вокруг нее сформировалась целая группа учеников из ее и параллельных классов. Многие из тех, кто прежде дразнил Ольгу, теперь превратились в ее свиту. Парни, жаждавшие примкнуть к «волчьей стае» агрессоров, и девчонки, искавшие либо покровительства сильных, либо внимания входивших в банду ребят, с энтузиазмом теперь дружили с Ольгой против всего мира, устраивая самую настоящую травлю тех, кто, по их мнению, был «белой вороной».
Никто теперь и вообразить не мог, что Ольга — эта мощная, тяжеловесная бомба со здоровыми кулачищами все так же, как и годы назад, рыдает по ночам в подушку, мечтая лишь об одном — быть легкой и воздушной и нравиться, нравиться, нравиться…
Отогнав нахлынувшие воспоминания, Ольга в десятый раз перевернулась с боку на бок в тщетных попытках заснуть. Нет, она не пойдет к холодильнику за хлебно-колбасным снотворным. Но и мучиться в перегревшейся постели, воюя с подушками и влажными от пота простынями, она тоже больше не желает. Тем более, теперь ей есть, что явить миру. Она не зря потратила столько времени и сил. Она будет такой, как хочет — и никто не сможет ей в этом помешать!
Накинув махровый халат, она придвинула любимое кресло к новенькому двигательному симулятору, который выцарапала с боем из материнского кармана на семнадцатый день рождения, водрузила на голову хищно отблескивавший огнями городской иллюминации шлем и вошла в систему.

Агрессия. Деструктивное поведение, направленное на нанесение физического или психологического вреда другому человеку; мотивируется гневом, враждебностью, ненавистью. Несмотря на разнообразие подходов, отражающих ту или иную грань агрессии, полного и исчерпывающего определения для данного явления до сих пор не существует. Зигмунд Фрейд изначально рассматривал агрессию как проявление сексуальности, однако его всегда одолевали сомнения, не является ли агрессия самостоятельным инстинктом. В 1920 году в статье «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд радикально разрешил свои сомнения, выдвинув постулат о существовании «инстинкта смерти», который вызывает у человека подсознательное влечение к разрушению.

Отец уехал. Все-таки уехал.
Если бы не слезы матери, украдкой утираемые уголком фартучка над кастрюлей с грибным супом-пюре, который она по привычке продолжала варить даже теперь, едва ли стены их просторной, фешенебельной квартиры заметили бы его отсутствие.
Артур старался не встречаться с матерью глазами. Швырнув школьный рюкзак в угол комнаты, он прошел на кухню и, через губу поздоровавшись с материнской спиной, стал быстро давиться обедом, не отрывая глаз от дымящейся тарелки.
У него был тяжелый день. У него была тяжелая неделя. И тяжелая жизнь. Роль последней капли в этом тягостном вареве нескончаемых будней неизменно брала на себя его одноклассница. Перова. Словно кровожадная крокодилица, она поджидала его в глубине школьного болота, чтобы сцапать в момент наибольшей слабости. Он проклинал тот день, когда впервые сам, по собственной глупости, привлек к себе ее маниакальное внимание, пусть и по наивному ребяческому недомыслию.
Он хорошо помнил ту злополучную среду, хотя это было больше шести лет назад, и ему тогда едва исполнилось десять. Двое его одноклассников где-то разжились паролем от школьного Wi-Fi, и теперь на радостях, ныкая смартфоны под парту, рубились по сети в «Буркозла» прямо во время уроков, и от страха быть пойманными с поличным приходили в особенное возбуждение. Артур, как всегда витавший где-то в облаках, слегка вздрогнул, когда его айфон внезапно ожил и на экране засветилось сообщение: «Ау, Турка, третьим будешь?» Артур украдкой сунул айфон в рукав и осторожно посмотрел назад. Ребята сделали ему знаки на языке жестов, что сейчас скинут пароль. В груди волнующе зашевелилось предвкушение риска. Черт дернул его кивнуть. «Будем играть на желание», — послали вместе с паролем сообщение соперники. Весь урок математики они резались, как остервенелые. От того, что впервые нарушает школьную дисциплину, Артур испытывал такое эмоциональное напряжение, что с трудом различал светившиеся на экране карты. Да и правила он знал не слишком хорошо, так что сам не заметил, как продулся в пух и прах.
Нависшее над его головой желание победителей не сулило ему ничего хорошего. Они потребовали раздразнить Перову — пухлую белобрысую девчонку, которая по непонятным Артуру причинам была негласно объявлена аутсайдером и регулярно подвергалась насмешкам и издевательствам. Артур долго и энергично отбивался от них, не желая даже слышать о такой гадости. Он сам был довольно зажат и нелюдим, и мысль оскорблять того, кто чем-то похож на него самого, а, главное, ничего плохого ему не сделал, была ему глубоко отвратительна. Но парни зажали его в углу: «Карточный долг — священный долг!». Они были крупнее и сильнее его, и, что еще хуже, он чувствовал, что они были в своем праве.
Артур плохо помнил, как они тащили его, упиравшегося, через школьный коридор, как вытолкнули вперед под мощный кулак Перовой, он даже не помнил, что он ей в отчаянии кричал, словно звук шел откуда-то со стороны. Он лишь запомнил увесистый удар, обжегший скулу, и болезненный ушиб плечом об пол под взглядами бездействующих карточных дружков.
Он был в ярости, он был унижен. Но в душе он знал, что сам виноват, а потому не стал никому говорить о случившемся. Матери он сказал, что получил удар мячом во время урока физкультуры, а поскольку она всецело была поглощена глажкой отцовских брюк со стрелочкой, то даже не вспомнила, что физкультура у сына только по понедельникам. Что сказал вечером отец, Артур и вовсе не помнил. Возможно, он просто ничего не заметил.
Через день он снова увидел Перову. Мрачная, раздутая как лягушка, она сидела, опершись подбородком на сжатые кулаки, и неподвижно смотрела в одну точку. Артуру стало совестно. Ведь он первый начал. Пусть и не по своей воле. А значит, ему следует извиниться, и сделает он это прямо сейчас, на уроке, не откладывая благородную, но неприятную миссию в долгий ящик. Будь у него номер ее мобильного, он скинул бы ей сообщение. Но номера он не знал и решил действовать по-другому. Привлекши ее внимание цыканьем и незаметно брошенным в ее сторону клочком жеваной бумаги, он поднес указательные пальцы к уголкам рта, потом, убрав один палец, округлил губы трубочкой, убрал палец, оставив на пару секунд губы в прежнем положении, затем согнул большой и указательный пальцы в полукруг, указательный другой руки опять подставил под вытянувшиеся в струнку губы и в довершение показал рукой знак «peace», напоминающий латинскую «V». На школьном языке жестов это были буквы: П-Р-О-С-Т-И.
Но не успел он закончить, как Перова в ответ злобно сверкнула глазами и, показав ему средний палец, отвернулась. «Ну и пошла в задницу!» — решил про себя возмущенный Артур.
С тех пор минуло шесть лет. И шесть лет Перова не давала ему прохода. Вернее, она по большей части руководила травлей, которая велась коллективно. Среди ее верных орудий теперь были и эти двое. Удачливые картежники... Не сказать, чтобы Артур был размазней. Он был в неплохой физической форме, хотя от природы не обладал особыми спортивными преимуществами: слишком худощав, легок, недостаточно широк в плечах. Но зато ловок и с хорошей реакцией. Однако члены этой шайки не нападали поодиночке. Они наваливались сворой, замыкали жертву в кольцо и вдоволь наслаждались своим превосходством. Часто их нападения были больше на словах. Говорили гадости, хамили, упражнялись в остроумии — на это Артур обычно молчал, отстраненно глядя в сторону, и, внешне спокойный, ожидал, когда им надоест и они отвалят. Но бывало, что и…

Это было два года назад. Ему на мобильный пришел вызов. Понятное дело, его «брали на понт», мол, приходи под лестницу, если не трус. Было очевидно, что его в любом случае будут караулить. Конечно, оставался вариант удрать через окно в спортзале. Но он хорошо помнил завет отца — один из немногих, которые тот нашел время ему дать в короткий перерыв между неотложными делами: «Никогда не беги от противника. Убежишь один раз, будешь бегать всю жизнь».
И он пошел.
Их там собралось шестеро. Трое парней (двое из них — все те же картежники), Перова и еще две девчонки. Парни накинулись скопом, без предупреждения, двое спереди, один сзади, норовили заехать кулаком в лицо, дрались ногами в тяжелых ботинках, несколько раз удары приходились прямо под дых. Артур отчаянно сопротивлялся, сколько было сил, временами отбивался практически вслепую — тот, что сзади, все пытался накинуть ему на голову куртку. Драка продолжалась недолго, возможно, всего несколько минут, но они показались вечностью. В конце концов Артур выбился из сил и утратил бдительность. В глаза бросилась направленная камера телефона Перовой, которая стояла с девчонками в полуметре и с садистским удовольствием снимала происходящее. В долю секунды, по какому-то наитию, Артур последним рывком высвободился из сцепивших его потных клешней и быстрым ударом выбил телефон из рук ненавистной девахи. Отлетев в стену и стукнувшись о каменный пол, телефон разбился вдребезги. В этот миг чей-то увесистый кулак со всего маху опустился Артуру на затылок, в глазах побагровело и холод школьного кафеля обжег разбитую щеку…
Артур потерял сознание. Парни, избивавшие его, отступили, словно внезапно испугавшись дела рук своих, и, тихо буркнув друг другу «пошли!», стремительно ретировались. Но стоило им оставить в покое обмякшего и неспособного больше сопротивляться Артура, как разъяренная Перова накинулась добивать лежачего, сыпала ногами мелкие и частые удары в живот под округлившиеся, влажные взгляды двух замешкавшихся товарок, которые уже давно были не рады, что влипли во всю эту историю — пусть даже лишь как безучастные свидетели.
— Что там такое? — вдруг долетел до них из-за угла голос приближавшегося охранника, который обычно мирно спал у входа и перемещался по школе лишь в случае крайней необходимости. Сообщниц как ветром сдуло. Неуклюжая Перова и сама проявила небывалую прыть, в мгновение ока взлетев по лестнице и скрывшись за дверями туалета.
 — Опять расшалились, — с напускной суровостью проворчал охранник вслед прытко удалявшимся теням и, не заметив в темноте подлестничного закутка распростертое тело, покряхтывая, продолжил свое величественное, неспешное шествие в сторону столовой.

Артур очнулся. В школе было темно и тихо. Остатки угасающего вечернего света уныло пробивались сквозь немытое лестничное окно. Похоже, было уже довольно поздно. Десятки людей, наверное, прошли мимо скорчившегося под лестницей Артура, десятки ног пробегали в метре от его сгорбленной спины, но ни один человек так его и не заметил. Возможно, в том повинны были его темные джинсы и черная куртка, сливавшиеся со стеной под густой тенью лестницы, возможно, — веселенькие разноцветные смартфоны, в которые ученики, да и учителя тоже, не отрываясь, смотрели каждую свободную минуту, прямо на ходу… Впрочем, Артур был даже рад этому обстоятельству. С трудом он расшевелил окоченевшие конечности, с трудом, не с первой попытки поднялся и, хромая, побрел в туалет к раковине. Там он включил свет и посмотрел в зеркало. Щека была разбита, но это было еще ничего. Куда больше пострадало тело — подняв свитер, он содрогнулся, увидев почерневший от синяков живот и спину. Очень сильно болел затылок, к нему было даже больно прикасаться. Правая нога сильно ныла, Артур прощупал ее — вроде бы не сломана. Кое-как умывшись и приведя себя в порядок, насколько это было возможно, он спустился на первый этаж, пробрался в спортзал и выбрался через окно на пустой школьный двор.
Домой он ковылял с вымученным сердцем, лихорадочно пытаясь сообразить, что ему теперь делать. Сказать или не сказать? И если сказать, то что? Скрыть факт драки он не сможет, но раскрывать ли всю серьезность положения — этого он не знал. Он пытался понять, какое решение примет отец, узнай он все как есть. Обратится в полицию? Оставит без внимания? Обвинит во всем сына — дескать, сам виноват, не смог создать себе правильный имидж?.. Артур пытался предугадать и не мог. Мысленно перевоплощаясь, он машинально пытался повторить отцовское выражение лица, его движения, хотя из-за хромающей ноги второе получалось плохо.
Так ничего и не решив, он не заметил, как оказался на пороге дремлющей в темноте родительской квартиры. Внезапно дверь гостиной резко распахнулась, ослепив Артура ударом яркого света в глаза, и мать кинулась к нему навстречу.
— Где ты пропадал?! Я тебе столько раз звонила, твой телефон выключен!
Только сейчас Артур сообразил, что мобильный его подозрительно молчал все это время. Сунув руку во внутренний карман куртки, он нащупал осколки разбитого айфона. Вот черт!
— Прости, мам, батарея сдохла.
— Господи, а с лицом у тебя что!..

Придя в ужас от вида своего мальчика, но так и не добившись от него вразумительных объяснений, она побежала к Левицину-старшему, и тот вскоре пришел к сыну в комнату на мужской разговор. Артур лежал на кровати, не зажигая свет, но и не раздеваясь, и с появлением отца напряженно замер, словно готовясь к новым ударам в почерневший живот.
Левицин не стал включать верхний свет, он зажег лишь небольшую настенную лампу возле кровати и сел рядом с Артуром, внимательно глядя на его разбитую щеку.
— Сын, скажи, если у тебя проблемы. Уверен, мы найдем правильное решение. Пойми, я не хочу раздувать скандал, но будь уверен — никто не может ударить тебя и остаться безнаказанным. Ты ведь знаешь, я всегда хотел сделать из тебя мужчину. А свои проблемы настоящий мужик решает самостоятельно. Но… Тебе всего пятнадцать. И если ты не справляешься, то твой отец — Дмитрий Левицин. Те, кто виновен, серьезно поплатятся, им не будет места ни в твоей школе, ни в одном московском вузе, ты знаешь мои связи.
Артур по-прежнему молчал, напряженно глядя на жесткую линию отцовских скул, и тщетно пытался найти слова, чтобы рассказать ему, что произошло. Он намеревался признаться ему во всем, рассказать, как все эти годы в его душе копились обиды — на школьных недругов, на родителей, на себя самого. Он хотел сказать ему, как сильно у него наболело, как несколько раз он почти всерьез размышлял о самоубийстве, глядя из окна своей комнаты на чернеющий лужами асфальт, но вместо этого губы произнесли совсем другое:
— Все в порядке, отец. Небольшая драка, ничего серьезного. Пара идиотов разбили мне мобилу. Я не стерпел и начистил им физиономии.
— Ну, вид у тебя у самого, прямо скажем, помятый, — возразил Левицин-старший, и в нотках его голоса что-то больно кольнуло иглой под ребра…
Что? Оттенок презрения?..
— Да брось, папа, — Артур натужно, неестественно рассмеялся. — Ты бы посмотрел, какой видок теперь у них!..
Отец ухмыльнулся и одобрительно похлопал сына по плечу, от чего тот с трудом не перекосился, потому что плечо саднило, как и все тело.
— Молодец, сын. Похоже, ты парень с яйцами. Я рад, что вырастил тебя таким самостоятельным.
Левицин встал, посчитав разговор оконченным, и, еще раз одобрительно кивнув сыну на прощанье, вышел из комнаты.
Артур с облегчением выдохнул. Он был благодарен судьбе, что родители не догадались более тщательно его осмотреть. Он бы не пережил позора перед отцом, что позволил кому-то так зверски себя избить. Особенно если бы тот узнал, что под конец добивала девчонка. Отец не простил бы ему и того, что этот скандал, выйди он наружу, мог нанести вред его карьере, дав журналистам неприятный повод для сплетен.
Артур никак не мог уснуть, продолжая и продолжая бесконечный внутренний диалог, в котором называл все новые и новые аргументы в пользу своего молчания. Наконец под утро, уже сквозь наплывающий сон, в воспламененном мозгу прозвучал четкий и ясный ответ, почему на самом деле он ни слова не сказал отцу о том, что произошло.
Он ненавидел его. Ненавидел. Ненавидел! Ненавидел так, как только один человек способен ненавидеть другого.
С тех пор ни на секунду Артур не смог забыть о своей ненависти к отцу, вырвавшейся той ночью из плена подсознания. Все, чего он желал, это избавиться от него. Никогда больше не видеть его лица, не слышать его голоса… Тогда Артур и начал дни напролет пропадать в виртуальном пространстве системных игр, переходя из тела тролля в тело храмовника, а из тела храмовника в тело мага или подземного гнома…
Но теперь Артур знал, что настало время действовать. Так больше не может продолжаться, он должен вырвать маму из лап этого хладнокровного чудовища, день за днем отравлявшего ее кровь парализующим волю ядом… Он разрушит этот образ безупречного героя, даст пищу злым языкам, заставит ее посмотреть правде в глаза — пусть даже для этого придется прибегнуть к обману…
Сейчас он радовался, что еще несколько месяцев назад по какому-то наитию подсадил «трояна» на отцовский ноутбук, когда тот по рассеянности забыл его включенным на столе в гостиной, и с тех пор имел доступ практически ко всем его данным. Тогда, правда, он думал лишь вскрыть его почту и поискать какие-то компрометирующие письма. Найти тогда ничего не удалось. Только переписка с клиентами, счета, ничего личного. Артур не сомневался, что отцу есть, что скрывать. Но Левицин-старший был гением конспирации. Зато теперь Артур придумал кое-что получше.
Просмотрев архивные записи программы-шпиона, он отыскал нужный пароль, затем подключил двигательный симулятор и контроллеры, опустил на голову блестящий металлический шлем и вошел в систему.