Третий Рим и Град на холме

Духовно-политическое соперничество России и США
История человечества это во многом история идей, задающих вектор развития стран и народов. В мире не так уж много государств, сумевших создать идеи, указавших миссию, размах которой превышает прагматический интерес, и еще меньше тех, кто смог сделать это с религиозных позиций, объединив национальные смыслы и идеалы с верой в Бога.
Такой страной, безусловно, является историческая Россия. Для нашей страны одной из ключевых идей, обозначившей высшую цель национального бытия, стала православная концепция Третьего Рима. Наш духовно-геополитический антипод — США также выдвинули религиозноисторический проект — протестантскую концепцию Града на холме.
Влияние обеих идей на ход развития и отношения России и США столь велико, что должно быть проанализировано для понимания не только исторических, но и текущих событий. Необходимым видится рассмотреть, в чем именно заключается суть соперничества России и США на духовном поле. Это становится тем более актуальным в годы обострения наших противоречий с глобальной гегемонией Вашингтона и все более отчетливого стремления к выходу из всемирного неолиберального проекта, центром которого являются США. В связи с этим возрождение собственного, цельного и творческисозидательного взгляда на свою миссию в мире представляется для России особенно важной задачей.

Москва — Третий Рим: рождение идеи

Идеи об особой роли России в судьбах человечества чрезвычайно ярко проявились в период XIV–XVI веков. Рост национального и религиозного самосознания русских людей и формирование централизованной государственности постепенно "поднимали" наших предков в своем мировосприятии над локальнорегиональной, мещанской по сути, психологией удельных княжеств. К концу XV века формирование русского имперского государства стремительно ускорилось, и Старый Свет с удивлением обнаружил новую силу на мировой политической и религиозной арене. Более того, падение центра восточного христианства, Византии, в 1453 году сделало Россию единственным защитником Православия на земле.
Осмысление нового положения  России в мире и замысла Творца о ней было актуальной задачей для отечественной общественнодуховной мысли, о чем свидетельствуют многочисленные сочинения и летописные сборники той эпохи1. Но, пожалуй, ключевой из этих идей стала концепция, получившая чуть позднее название "Москва — Третий Рим". Ее автором стал Филофей Псковский (1465–1542), старец и игумен СпасоЕлеазарова монастыря. Именно ему удалось дать наиболее емкое выражение миссии русского православного государства2.
Одним из основных письменных источников концепции Филофея служит написанное им в 1523–1524 годах послание "О неблагоприятных днях и часах". Оно было адресовано дьяку Михаилу МисюрюМунехину, представителю великокняжеской власти в Пскове, высокообразованному человеку с опытом дипломатической службы. Вслед за этим обращается старец и непосредственно к московскому государю — в "Послании великому князю Василию". Филофей выступает в текстах и как религиозный мыслитель, и как идеолог единства Российского государства. Это было особенно важно в то время, ведь Псков лишь недавно (в 1510 году) стал частью державы, объединенной московским великокняжеским домом.

Россия как христианское царство в концепции Филофея

Филофей в своих посланиях отталкивался от задачи опровергнуть опасения скорого конца света и по ходу повествования переходил к формулированию концепции истории, анализируя библейские пророчества о судьбе человечества с истинно православных позиций. Итоговой задачей послания было объяснение роли России в этих событиях и процессах.
Что же именно выразил старец? Сразу стоит сказать, что вокруг его текста за без малого пять веков накоплено множество штампов, закрывающих порой его суть и смысл. Справедливо мнение известного историка и политолога Н.А. Нарочницкой, которая подчеркивает: "Послание Филофея относится исключительно к эсхатологической литературе, оно совершенно не может трактоваться как призыв к господству над какойто территорией в нем нет ни слова о мировой гегемонии или поощрении территориального расширения, отсутствует даже сама формула “Москва — Третий Рим”"3. И это действительно так. В словах Филофея нет призывов к глобальной экспансии нашей идеи или страны. Зато в них четко указана всемирная по значению роль России — стать последним оплотом православного христианства. Выполнить эту даже не задачу, а миссию, кроме России, некому, констатирует монах. Причины — крах двух предыдущих христианских империй — Старого Рима и Рима Второго (Византии), а также отступление западного христианства от Православия. Н.В. Синицына (Институт российской истории РАН) отмечает: "“Третий Рим” — это не только и даже не столько Москва, сколько царство, держава, функция которой — служить гарантом длительности земной истории человечества"4. Эта функция — результат не глобальной претензии, а конкретной исторической ситуации. Она формируется в результате потери независимости всеми православными царствами, включая не только Византию, но и славянские государства на Балканах.
При этом в послании Филофея речь идет обо всем русском государстве. Значение града Москвы как священного центра не затеняет значение всей Руси как православного царства. У русских людей той эпохи меняются понимание и восприятие картины окружающего мира. Происходит отказ от оптимистических настроений по отношению к нему. Гибель Византии, предварившая получение Русью независимости от Орды, и религиозные войны в Западной Европе, совпавшие по времени с написанием Филофеем своих посланий, показывали кризис всего остального христианского мира. Это было особенно заметно на фоне возвышения православной России. Концепция Филофея не только комментировала природу этих фундаментальных изменений, но и соотносила свершившиеся и грядущие события мировой и русской истории с эсхатологическими пророчествами Нового и Ветхого Завета (пророков Исаии, Даниила и др.)
На взгляд русских мыслителей конца XV — начала XVI века, с падением Константинополя в 1453 году наступила последняя эпоха и пора последнего земного царства — России. Отныне она несет ответственность перед Богом за сохранение истинной веры. Такого же мнения придерживается и Филофей. Старец пишет в послании к М.Мунехину: "Все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать"5.
Здесь важно отметить, что сам образ Рима в данном контексте обозначает не конкретный город или политический механизм, а идеал христианской державы, воплощение божественного замысла в государствехранителе. Рим был первой империей, в которой было принято христианство (императором Константином Великим в IV веке), поэтому имя города приобретает особый, сакральный смысл. Римское государство — носитель возложенной на него свыше миссии защитника веры. Россия тем самым наследует Риму и Константинополю, как бы "подхватывая упавшее знамя".
Поэтому преемственность священного образа и функций Римского государства очень важны для концепции Филофея. Старец опровергает претензии католиков ("латинян") на римскоромейское имя6. Как отмечает историк А.Н. Боханов, "Филофей ясно и определенно отрицает за “латынянами” какоелибо право на преемственность с “Ромейским царством”, оставляя это право исключительно за Москвой"7. Именно Россия — преемница многовековой римсковизантийской христианской традиции.
Ключевое событие эпох — падение Второго Рима — Византии в 1453 году, — согласно мысли послания, следствие не столько военнополитического, сколько духовного поражения: взятие Константинополя признается Филофеем Божьей карой за отступление державы ромеев от веры и согласие с католиками на ФеррароФлорентийском соборе 1438–1939 годов. Грех подточил и разрушил два первых Рима, но Россия, будучи третьим, и последним, Римом, пасть не имеет права. Так развивается идея о России как хранительнице и защитнице Православия.

Третий Рим и развитие Российского государства

Стоит отметить, что концепция Третьего Рима является религиозномонархической. Филофей, как и многие его современники, подчеркивает особую роль самодержца России, который является не просто правителем государства, но и основным исполнителем его миссии по защите веры. Роль монарха приобретает тем самым не только военную и управленческую, но и религиозную функцию8.
Идея о Руси как Третьем Риме вообще сыграла важную роль в развитии российской самодержавной государственности. В.В. Колесов (Институт русской литературы РАН) отмечает: "Немаловажным моментом оказывается употребление старцем Филофеем терминов “царь” и “царство” приобретение титула “царь” вместо прежнего “великий князь” стало позже одной из забот Ивана Грозного"9. Филофей подчеркивает, что русский царь является духовным наследником как древнерусских святых князей, так и римских и византийских императоров.
Еще один ключевой критерий оценки правления и государства, используемый в посланиях, — соответствие Православию и его ценностям. Историк З.С. Лапшина пишет: "Филофей решительно настаивает именно на нравственном очищении Русского царства, с судьбой которого связаны судьбы Вселенной, на избавление от всякого зла и неправды. Его послания полны наставлений великому князю о том, как тому подобает властвовать"10. По мнению публициста О.А. Платонова, старец показал, что "власть самодержцу нужна не сама по себе, а чтобы быть щитом “правой веры”, защищать Православие, сохранять духовные ценности Святой Руси — добротолюбие, нестяжательство, соборность от посягательств сил мирового зла"11.
Таким образом, объединяя религиозные, исторические и государственные стороны бытия, Филофей формирует концепцию отечественной государственности, указывая одновременно цель ее существования, отличительные ценностные особенности и главный принцип организации русской власти.
Известный британский ученый А. Дж. Тойнби признавал (причем в годы существования атеистического СССР) огромную важность принятия идеи Третьего Рима для будущего развития России: "Зерно, посеянное на русскую почву, дало серьезные исторические последствия, которые и сейчас, в середине XX века, возможно, еще не развернулись в полной мере"12. Любопытно, что британский историк во многом противопоставлял крах надежд на римское возрождение Византии возвышению, как он выражается, "русской боковой ветви православия". Русский мыслитель К.Н. Леонтьев, еще до Тойнби обратившийся к цивилизационному подходу при понимании исторического процесса, напротив, подчеркивал византизм идеи "Москва — Третий Рим". По его мнению, воспринятое русскими византийское мироощущение сплачивало для борьбы с любыми иноземными вторжениями. Философ пишет, что под знаменами византизма Россия "в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы"13.
М.Б. Смолин (Российский институт стратегических исследований) также проводит параллели в судьбе православной России и Византии. Он пишет: "Крушение Российской империи в 1917 году было равнозначно уходу в небытие Византийской империи в 1453 году. Православие как определенная геополитическая сила, как и тогда, в XX столетии на время перестало играть очень важную роль удерживающего мир, с одной стороны, от анархии и варварства, а с другой — от какой бы то ни было однополярности и мирового диктата"14. Это были трагедии не только огромного государственного размаха, но и невиданного религиозноисторического масштаба.
И все же идеи о русском православном государстве оказались необычайно устойчивыми, пережив последствия отечественного "1453" года. Православие продолжает существенно влиять на судьбу России. Более того, сохраняется и притягательность того образа России, который позволил ей привлекать на свою сторону братские нам народы. Сербская писательница Радмила Войнович отмечает: "Концепция “Москва — Третий Рим” — пространство без границ... Мы, сербы, тоже живем в Третьем Риме. Сербия — это Южная Россия. И наши враги это знают"15.
И потому можно согласиться с тем, что влияние концепции Филофея еще не развернулось в полную силу. Нарастание разрушительных процессов, вызванных неолиберальной глобализацией и в целом духовным кризисом современного человечества, будет все больше вызывать к жизни образ России как хранительницы традиционных ценностей, центра русского мира и православной цивилизации, а также своеобразного Ноева ковчега, призванного устоять даже перед самым всеобъемлющим кризисом мироустройства.

Пуританизм — источник американского мессианства

Неудивительно, что страна, элита которой стремится к удержанию глобальной гегемонии и рассматривающая Россию как преграду на пути к этой цели, также руководствуется идеей о своем особом предназначении. Причем в случае с США эта идея приобретает выраженное мессианское наполнение. Американский мессианский проект появился намного раньше концепции распространения демократии, став ее прямой предтечей. Он был создан за полтора века до появления самого государства Соединенные Штаты Америки и на столетие позже рождения концепции Филофея.
Религиозное мессианство появилось в Америке (поначалу на северовостоке нынешних США — в Новой Англии) с кораблями первых переселенцев, среди которых ключевую идейнообразующую роль играли пуритане. Истоки их учения начинаются с чуть более ранних времен — европейской Реформации и зарождения кальвинизма. Именно это религиозное учение можно считать основой идей об особой миссии Америки.
Пуританство сформировалось в 70х годах XVI века как одно из движений внутри протестантизма, много позаимствовав из учения Жана Кальвина. В Англии пуритане требовали продолжения реформ англиканской церкви по типу кальвинизма, видели своей целью полное устранение наследия римского католичества из туманного Альбиона16. Их отличали жесткая морализаторская позиция по вопросам общественной нравственности и экономическая независимость от британской короны.
Напряженность в отношениях пуритан с английскими властями стала чувствоваться еще в годы правления Елизаветы I и постепенно нарастала. Советский и российский американист Л.Ю. Слёзкин описывает их как упрямых оппозиционеров, считавших себя "истинно верующими"17. Он отмечает: "Основное расхождение пуритан с англиканами шло не по вопросам вероучения, а по вопросам удешевления церкви и ее организации"18.
По сути, пуритане в религиозном плане были антитрадиционалистами. Их учение носило обновленческий характер, ведь для них процесс реформации церкви виделся незаконченным. С учетом того, что англиканская церковь была связана с королевской властью и, в целом, с феодальной элитой Англии, критическое отношение к устройству общества в Британии эпохи Тюдоров и Стюартов также быстро стало их характерной чертой. Больше того, отношение пуритан к порядкам Старого Света в принципе было отрицательным.
Их противоречия с правительством и англиканским духовенством привели к тому, что логичным выходом для многих из них стал отъезд за океан. Однако намерения пуритан выходили за пределы простого переселения. Их целью было строительство принципиально нового общества. Создание его началось бы "с чистого листа" на новом континенте, в той его части, что еще не была заселена европейцами. В ходе известного путешествия на корабле "Мэйфлауэр" в 1620 году переселенцы обозначили в числе своих целей распространение христианской веры и создание справедливых и равных для всех законов. С убежденностью в этом ими было начато строительство нового общества.

Америка как "Новый Сион"

Более того, пассажиры "Мэйфлауэра", пуританские "отцыпилигримы", видели себя новым избранным Богом народом — "Новым Израилем". Земля Северной Америки, как они полагали, была дарована им Всевышним. В этом им виделась прямая аналогия с Ветхим Заветом: подобно древним евреям, бежавшим из Египта, они покинули Англию, и подобно тому, как ветхозаветному народу божьему, ведомому Моисеем, по воле Господа был дарован Ханаан, пуританам по воле Божьей досталась земля Северной Америки. Колонисты отвечали тем, кто обвинял их в бегстве из Англии, что Бог послал избранных для строительства "Нового Сиона"19.
Наиболее доктринальное выражение идеи американских пуритан получили в концепции "Града на холме" — совершенного общества, которому предначертано стать примером для всего остального человечества, погрязшего в грехах, заблуждениях и деспотии. О "Граде на холме" писал и говорил духовный лидер пуритан Джон Уинтроп (1588–1649). Он был теологомконгрегационалистом, религиозным и политическим деятелем, участвовавшим в парламентской оппозиции английскому королю. Будучи ревностным пуританином, Уинтроп считал своим долгом противостояние продвижению католицизма в Северной Америке и организовал большую переселенческую экспедицию в Новую Англию, возглавив колонию пуритан в Массачусетсе.
Свои взгляды Уинтроп выразил в проповеди "Образец христианского милосердия" (1630); с ее помощью он вдохновлял переселенцев на перенесение тягот новой жизни во имя прекрасного будущего, которое нужно создать своими руками: "Мы будем подобны Граду на холме, взоры всех народов будут устремлены на нас; и если мы обманем ожидания нашего Господа в деле, за которое взялись, и заставим Его отказать нам в помощи, которую Он оказывает нам ныне, мы станем притчей во языцех всему миру"20. Губернатор и проповедник ссылался на пророчества Исаии: "...гора дома Господня будет поставлена во главу гор, и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы... и будем ходить по стезям Его. Ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне — из Иерусалима" (Ис. 2, 2–3)
Таким образом, в словах Джона Уинтропа читалась претензия, вопервых, на строительство нового общества, а вовторых, на распространение его принципов в будущем на все другие народы. Так им была сформулирована, возможно, главная дихотомия американского идейного самосознания — исключительность и универсализм.
Идея избранности, являясь "стержневым корнем" самосознания пуританских переселенцев, оказала впоследствии колоссальное влияние на ценности североамериканских колонистов и будущего государства США.

Град на холме и самосознание американцев

Это ощущение избранничества, почти революционное по отношению к традиционному христианскому миру, усиливало чувства пуритан. Оно как бы давало им шанс на идейный реванш за "унижения" жизни в Англии21. Тем самым, несмотря на прямое культурное и этническое родство с Европой, с самого начала американский мессианский проект был направлен против консервативногосударственных ценностей Старого Света, неся в себе жажду будущего первенства в историческом споре с ними.
Э.Я. Баталов пишет: "Обобщенным выражением представлений американцев о своей избранности (уникальный континент, дарованный Всевышним, уникальный народ, ведомый Богом, уникальный политический строй, уникальная империя, необыкновенное будущее, уготованное Америке...) стала концепция американской исключительности (American exceptionalism)"22.
Пуританский проект стал тем самым катализатором формирования идентичности будущих США, источником представлений американцев о себе. Лишившись идеологической монополии в североамериканских колониях уже к началу XVIII века, пуританизм успел проложить мировоззренческую колею для дальнейшего идейнодуховного развития американцев. Не имея длительной единой истории, они объединялись через ощущение собственной исключительности, сочетавшейся с универсализированным, отошедшим от традиционной национальной культуры образом жизни23.
Профессор истории Дж. Ф. Джеймсон (Институт Карнеги, Вашингтон) в 1920 году, на праздновании 300летия прибытия "Мэйфлауэра" к берегам Северной Америки, восклицал: "Поистине, не избранный ли мы народ? Я хочу, чтобы мы сделали всегдашней привычкой думать о своей собственной истории как о священной истории"24.
М.Гофман (Колумбийский университет) также писал о важности исторического протестантского фундамента в развитии такого рода взглядов американцев: "Американская идея изначально была идеей религиозной. Английские протестанты, прибывшие в 1620 году на новый континент, не мечтали о богатстве, их целью было построение Царства Божьего на земле"25. В подчеркнутой праведности пуритан виднелось устойчивое ощущение себя "на светлой, правильной стороне истории", противопоставляемой "темной". Политолог В.Ю. Крашенинникова пишет: "Американский протестантизм подразумевает фундаментальную оппозицию добра к злу, правоты к неправоте. Космология пуританства не несет в себе никаких оттенков, в ней есть только сражение между Светом и Тьмой"26.
Это "чернобелое", принципиально бинарное мышление в будущем не раз покажет себя и в американской внешнеполитической риторике. Оно проявит себя и в восторженных речах В.Вильсона о февральском перевороте в России, и в заявлениях Р.Рейгана об "империи зла", и в словах Дж. Бушамладшего об "оси зла". Даже такой далекий от религиозного консерватизма президент США, как Б.Обама, в 2014 году "признался", что "верит в американскую исключительность всей душой". Это самоощущение американцев надпартийно и является неотъемлемой частью американской идеологии. Черты пуританского влияния отчетливо видны в мессианских императивах Вашингтона, направляемых за пределы Соединенных Штатов. Американский исследователь А.Голдфингер признавал: "Пуританское влияние очевидно на национальном уровне нашей внешней политики".
Отметим и еще один принципиальный момент. Позиция пуритан сводилась к необходимости упрощения религиозного культа, что понималось ими как возвращение к его "чистым", библейским первоистокам. В этом стремлении проявилось то, что в XIX веке будет названо протестантским фундаментализмом27, то есть учением, опирающимся на "Фундамент" — непосредственно текст Библии28.
Однако попытка опереться на Фундамент, отказавшись от Традиции, привела к дальнейшей показательной эволюции. М.Гофман пишет об изменениях духовных взглядов американских протестантов: "Библейская заповедь “все люди братья” уступила свое место заповедям Успеха, который стал своеобразной формой национальной религии. Америка создавала новую цивилизацию с новой моралью — моралью труда, моралью всеобщей конкуренции, в которой успех — знак любви Бога"29. Современный российский философ В.Можегов уточняет характер этой новой морали: "Свобода американского общества не имела ничего общего с прежней христианской свободой Средних веков... Это была сугубо внешняя свобода, прежде всего — свобода предпринимательства"30. Пройдет три века, и США станут с упорством навязывать эти взгляды всему миру.
Таким образом, именно последователи Кальвина, пуритане, заложили основы будущего американоцентричного Запада. Пуританизм стал подлинным ядром американского варианта евроатлантической цивилизации.
Безусловно, идеи Просвещения также оказали сильное влияние на создание государства США в конце XVIII века, однако основы американской идентичности были заложены раньше — еще в середине XVII столетия. Парадигма пуританского проекта "Града на холме" навсегда вложила в США ощущение собственной правоты и превосходства в отношениях с остальным миром. Американский исследователь У.Р. Мид (БардКолледж) признает: "Религия объясняет и ощущение американцами самих себя как избранного народа, и их веру в то, что их долг — распространять свои ценности по всему миру"31.
Изначальный модернизм, присущий американскому мессианству, позже ярко проявился и в идеях республиканизма, подхваченных и реализованных политической элитой ранних США, и в стратегиях глобального распространения либеральной демократии в наши дни. Американские политики, как консервативного, так и либерального толка, мыслят в рамках парадигмы "Града на холме", используя ее то в светском, то в религиозном варианте. В каждом из них Америка выступает как избранная страна, перед которой стоит задача изменения "неправильного" мира по "правильному" образцу. Из этой предпосылки во многом и формируется внешняя политика Соединенных Штатов.

Почему неизбежно духовное соперничество России и США

Как видим, духовногосударственные проекты России и США по основным своим признакам словно подчеркнуто противоположны, "зеркальны" по отношению друг к другу.
В историческом смысле само появление кальвинизма, частью которого было и европейское, и, впоследствии, американское пуританство, проходило в годы окончательного формирования Русского царства и русского религиозногосударственного проекта. Оба проекта появились в ходе "длинного шестнадцатого века" — тяжелого, кризисного периода в истории христианского мира. И оба они во многом являлись реакцией на проблемы традиционных центров европейского христианства — падение православного Константинополя в 1453 году и вызов, брошенный М.Лютером римскому папе в 1517 году. Однако сама эта реакция была кардинально различной. Россия, устами Филофея Псковского и других православных мыслителей, продолжила многовековое дело Византии и Рима, опираясь на христианскую имперскую традицию. Будущая Америка, в проповедях Дж. Уинтропа и других пуритан, обозначила свой разрыв с европейской духовной традицией. Консерватизм пуритан был, как уже отмечалось, фундаменталистским.
В геополитическом измерении эта "зеркальность" также заметна. Даже чисто внешне государства, вдохновлявшиеся в своей территориальной экспансии национальнодуховными идеями, расширялись в основном в диаметрально противоположных направлениях: Россия — преимущественно с запада на восток, США — преимущественно с востока на запад. При этом русская экспансия часто носила оборонительный по отношению к себе или союзникам характер (что признается даже западными исследователями), в то время как американская была исключительно наступательной.
Но главное, что исторический процесс словно предопределил для нашей страны противостояние новой форме западного мира, зарождавшейся в XVI веке, поскольку именно формирование сильной централизованной государственности сберегло Россию от необратимого геополитического поражения в соперничестве с США — продуктом и будущим лидером этой новой формы западной цивилизации. Однако без наличия собственной идеи стремление к независимости вряд ли бы было осуществимым. Понимание Россией своей исторической миссии, безусловно, способствует устойчивости перед мощным давлением американского глобализма.
Диаметрально противоположно и ощущение времени, отраженное в концепциях Филофея и Дж. Уинтропа и в самосознании двух народов. Отчасти это происходит оттого, что к моменту формирования американского мессианского проекта (XVII век) и государства Соединенных Штатов (в конце XVIII века) Россия уже была мощной империей, ощущавшей свое государственное величие и историческое предназначение. Однако важен здесь и другой аспект. "Град на холме" Джона Уинтропа заявил о претензиях пуритан Новой Англии стать первым правильным христианским обществом. Напротив, Русское Православное Царство было названо игуменом Филофеем последним защитником и хранителем христианской Истины.
Из ощущения времени естественным образом вытекает и еще одно противоположное свойство идей России и США — отношение к христианской традиции. Третий Рим наследовал христианскому прошлому, став последней его твердыней. Революционный, модернистский, несмотря на весь практический консерватизм, дух американского "Града на холме" создал образ Америки как общества, противопоставленного прошлому, устремленного вперед — к "земному раю", немыслимому с точки зрения традиционного христианства.
Кстати, этот подход во многом переносится и на отношение к культурным традициям других народов. Мы видим готовность ниспровергать их как якобы "устаревшие" или "авторитарные" в политике Вашингтона и уважительное отношение к ним в политике Москвы (как и ранее, в имперский период, в политике Петербурга).
в концепциях Третьего Рима и Града на холме кардинально различным было иотношение к своим "предшественникам" — Византии и Западной Европе. И московское православие, и англоамериканский пуританизм ответили на продолжительный кризис христианского мира в XV–XVII веках мощным ростом. Однако по отношению к "материнской цивилизации" этот рост был разнонаправленным. Москва вместе с имперскими регалиями принимала беглецов из византийского мира, включая знаменитую Софью Палеолог. Американские пуритане сами были беглецами, покидавшими Западную Европу.
С точки зрения общественной структуры России и США, отраженной, а во многом и заложенной двумя проектами, обращает на себя внимание не менее явное противопоставление. "Горизонтальный" по своим ценностям американский социум впитал, во многом от пуританства, настороженное отношение к государству, он обладает высокой деловой корпоративностью общества и семейственностью элиты (куда большей, чем в нашей стране). Напротив, "вертикальное" в своих ценностях российское общество, с характерной поддержкой традиционных ценностей, обладает идеалом государственного имперского служения — неотъемлемой чертой концепции Третьего Рима.
При этом "вертикальность" в случае с Россией вовсе не отрицала форм низовой народной самоорганизации, веками присущей нашей стране. Однако община не считала себя создателем чегото принципиально нового, не мыслила себя вне Православного Царства. Даже казаки, уходящие от централизации, отдаляясь от империи, в итоге расширяли ее. Характерный пример — Ермак, который в конце XVI века "преподнес" Сибирь Ивану Грозному, а вовсе не пожелал стать ее самовластным правителем. Напротив, пуритане Новой Англии именно в конце XVI века выразили мечту порвать с традицией Старого Света. Еще через двести лет их наследники потребовали государственного отделения от Британии.
Как следствие кардинально различался и идеал государственного устройства. Для русского православного общества ключевой была роль царя — правителя, защищавшего свой народ, вверенный ему Богом, что отмечает и Филофей. Пуритане же были глубоко антимонархичны. В обществе этих духовных "отцов" Америки ключевое место занимал договор с Богом ("ковенант благодати"), который, как им казалось, выбирал их своим избранным народом, давая им и Свою землю, и Свое благословение. Думается, что традиционная русская община вряд ли могла представить себе заключение с Богом некоего подобия юридического документа, да еще и дефакто в одностороннем порядке.
Как уже отмечалось, пуританская идея была основана на учении Кальвина, включая доктрину о предопределении судьбы, поэтому неудивительно, что развитие США мыслилось в парадигме Града на холме, как явление, определенное свыше. Позднее, в XIX веке, демократ Джон О’Салливан так и называл экспансию Соединенных Штатов на североамериканском континенте — предопределение судьбы. А республиканец Альберт Беверидж — "Марш флага". Они, как и многие их соотечественники, верили в особую миссию Америки переделывать мир.
В отечественной истории мы видим такое стремление к переустройству мира лишь в советский период, особенно у ранних большевиков. И это неслучайное совпадение.Между американским и коммунистическим мессианизмом существуют значительные сходства. Сразу оговоримся, что речь идет не о поколениях людей, живших в СССР или США, а об идеях, сформировавших исходные основания государств.
На первый взгляд советская и американская идеологии жестко противостояли друг другу, и серьезным аргументом в пользу этого служат различия в отношении веры в Бога. Однако при более пристальном рассмотрении открывается глубинное совпадение коммунистического видения мира с американским. Оба проекта являются модернистскими, революционными по своей природе, отвергающими предшествующую им традицию. Оба стремятся к всемирной экспансии и способствуют глобализации, оба считают свои ценности универсальными для всего человечества, называя национальные идеалы пережитками прошлого. Это неудивительно, ведь коммунизм, являясь жесткой версией глобализма, сходится вовсе не с русским православным мировоззрением, а с американским (и вообще западным) либерализмом, то есть с мягкой версией глобалистской идеологии.
"Плавильный котел" людей из разных народов стал ключевым этнодемографическим подходом к строительству гражданской нации в США. Аналогично предполагалось создать и новую историческую общность "советских людей" — по сути, тоже гражданскую нацию. И большевики, и американские пуритане назвали свои государства первыми в своем роде. И советские коммунисты, и американские либералы провозглашали главенство разума над мистицизмом. При этом же оба проекта дефакто поставили своей цельюпостроение "рая на земле". Наконец, и коммунистическая идеология, и американский универсализм, продвигаемый политикой Вашингтона, характеризуются материализмом, акцентом на экономических началах в жизни общества. Мессианизм условного Ленина и мессианство условного Вильсона — по сути, две стороны одной всемирной унифицирующей идеологии.
Противоречия русской традиционной национальной идеи с американским мессианизмом — это противоречия двух принципиально разных систем, стремящихся к разным идеалам. Конкуренция социалистического мессианизма с американским — это противостояние двух систем, претендующих на одну и ту же всемирную роль, имеющих схожие идеалы, но воплощающих их в жизнь различными средствами.Неудивительно, что С.Хантингтон признал в своей программной статье "Столкновение цивилизаций": "Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И если русские, перестав быть марксистами, не примут либеральную демократию и начнут вести себя как русские, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдаленными и враждебными"32.
Американский мессианский проект был, как отмечалось выше, направлен на создание некоего "рая на земле", под которым понимается создание общества "избранных" со всего мира, где каждый сможет реализовать свои таланты. Русский проект лишен обещаний земного рая, его задача — не допустить если уж не в мире в целом, то хотя бы на территории Святой Руси земного ада. В этом заключается его фундаментальная честность, лишенная как цинизма, так и неоправданно оптимистических ожиданий.
Филофей призывал строить вовсе не вселенскую империю, а скорее крепость, последний остров Добра в тонущем мире. Эта идея возлагает всемирную роль на Россию, но не призывает к какойлибо форме глобализма. Напротив, глобалистский посыл изначально заложен в идее американского мессианства, основанного на стремлении пуритан стать практическим примером для всех народов. Правда, первые американские президенты трезво оценивали положение своей страны, понимая, что влиять на Старый Свет нет чисто физической возможности, и потому склонялись к определенному изоляционизму и в целом внешнеполитической осторожности, завещанной еще в прощальном послании первого президента США Джорджа Вашингтона. Зато его политические наследники, управляющие Америкой из города, названного в его честь, развернули в полную силу заложенное в США прозелитское рвение, убеждая планету в неизбежности торжества американского образа жизни.
Нам же, гражданам России и всем представителям русского мира, важно помнить, какие ценности заложены в основание нашего народа, государства и цивилизации. Без обращения к ним, древним и актуальным одновременно, Россия не сможет быть самой собой. Поэтому не может не радовать то, что, все больше осознавая происходящие на планете разрушительные процессы, наша страна возвращает себе ощущение нравственной правоты и ищет пути возвращения к своей лишь на время утерянной миссии — последнего защитника Истины на земле.