Видел я города — в вихрях
пыли, скученных крыш
лабиринт, пожелтелые стены и башни.
В землю уходят они.

Шатры, на одну только ночь
заснули под небом,
заслонились бесчисленным эхом
голосов умерших, разодранных
ртов колокольных, — им зябко
от старости.

И равнина проходит
по улицам их, выносит
наружу сады, задерживаясь
на площадях перед дверями
открытыми, у текущих колодцев.

А по ночам кажется, будто
несет их широким потоком,
повисли сырые туманы,
парус полощется, а выше — луна.

До краев этой ночи
ехал я с ними. И там,
на опушке лесной,
притулилась деревня, как
смуглая цыганка, — в сумерках
покачивала она котелком
над костром затухающим, дым
узко тянулся вверх —

Кабы я не хотел реального,
этого: ведь говорю-называю
реку и лес, —
(а чувства мои
связаны с темным), —
голос птицы торопкой, над оврагом
всполохи света, —

и звучащие воды, —
как хотел я назвать твое имя,
кабы нашла меня
малая слава,
я бы поднял то, мимо чего проходил:
саги темные о преступлениях
и наказании:
и как верю делам их —
ты совершал их — я верю
языку тех, кто забывает,
и в зимы я ниспосылаю
бескрылое, из камышей,
слово его.

Ветра порывы над берегом.
Мы жили в домах на реке.
По крутым берегам темнея,
звучал камыш.

Мы были дети,
и весь год пели нам наши сердца.
Как земля
приходили дожди и морозы,
молнии, тучи, — как время,

как время,
которое мы брали
и отдавали руками
красными от ягод. Зимы
к свету текли.

Это прошло.
Мы уступили деревни пескам.
Словно крик сплавщиков
был наш уход.

Отдаемся горечи лет, подкладывая
дрова в очаги чужбины,
помним одну только песню
о расцветшей когда-то яблоне.

Где же
мы остановимся?
Повсюду та же земля,
почва, куда мы ляжем.
Дети
не найдут ту деревню.

Но сады, полоса камышей на откосе —
даубас — тот берег речной —
пожелтевшие сараи —
и телега, что выезжает из леса —
ястреб в пустой синеве —

это все еще застилает нам взгляд.
Так мы вступаем под своды
нынешних лет. И знаем,
что радости наши дала нам земля, —

слышим биение крови в висках,
рукой проводя по волосам дочерей,
вечером ты говоришь: приди же,
любимая, и останься — чтобы
я перестал тосковать —
ЧТО ЭТО? В РУКАХ МОИХ ВРЕМЯ,
я считаю его, из лесов голос
исходит, бросает тень
здесь — на дорогу.

Раскрылся у ног твоих
плод, прими, о ты,
ставший чужим,
смертельное семя.

Сводчаты башни, красные,
в огражденьи крестов. Тьмой
дышит небо, Иоанн
стоит на холме, над городом
у реки. Он видит, как подступает море, несет
бревна, весла, рыб
изувеченных; рушится лес,
тонет в песке.
Перед ветром шагает
князь, факелы в его руках,
он машет ими, он сеет
огонь беззвучный —
по-над равниной.
Перевела с немецкого Галина Куборская-Айги

Иоганнес Бобровский (1917-1965) — поэт, прозаик. Писать начал в 1941 году, широкой публике стал известен в 1960 г. после выступления на заседании "Группы 47" — объединения, в которое входили многие ведущие немецкие писатели, в частности, Гюнтер Грасс. Первые сборники стихов опубликовал в 1961-62 гг., затем вышли сборники новелл и роман "Мельница Левина" (1964). Посмертно издан роман "Литовские клавиры" (1966) и сборник новелл "Предостерегающий" (1967).