Перекличка поэтов
Дети Ра БЕЛИКОВ
МИНЫ МОЛИТВ
* * *
Я — Божий. Но не раб.
И, хоть не вышел рожей
и на беспутства слаб,
но я — не ваш. Я — Божий.
Не Сын. Но и не раб.
А вы меня — за что же? —
пинком под свой масштаб.
Но я не раб. Я — Божий.
А вы — зеленкой лбы,
подставившись под дуло.
И — в Божии рабы
под камнем, чтоб не дуло.
Но соляным столпом
я встану между вами:
вы Господа — рабом,
не Он же вас — рабами?
Ваш Бог, как бык, века
на синих глинах пашет,
и верою в быка
крепки молитвы ваши.
Но Тот, кто пролил Свет,
сам мается без Света.
Бог — тоже человек.
Ему бы — человека.
И я не на этап
приду к Нему, поддатый.
И, ежели я — раб,
скажу: "Не Бог тогда ты!"
И, хоть не вышел рожей
и на беспутства слаб,
но я — не ваш. Я — Божий.
Не Сын. Но и не раб.
А вы меня — за что же? —
пинком под свой масштаб.
Но я не раб. Я — Божий.
А вы — зеленкой лбы,
подставившись под дуло.
И — в Божии рабы
под камнем, чтоб не дуло.
Но соляным столпом
я встану между вами:
вы Господа — рабом,
не Он же вас — рабами?
Ваш Бог, как бык, века
на синих глинах пашет,
и верою в быка
крепки молитвы ваши.
Но Тот, кто пролил Свет,
сам мается без Света.
Бог — тоже человек.
Ему бы — человека.
И я не на этап
приду к Нему, поддатый.
И, ежели я — раб,
скажу: "Не Бог тогда ты!"
* * *
Моя молитва все же достигала
надмирного натруженного слуха,
коль чья-то воля предостерегала,
когда во грех вступал — и шла непруха.
Как пишут "Мины!" на земле саперы,
так на небе, сгустив ультрамарин,
выводят крупно ангельские хоры:
"Намолено! Ты сам же намолил!"
Господь играет с нами в поддавки,
покуда мы играем с Богом в прятки.
Легко находит! Но Его повадки —
застукать через подворот ноги
родимой матушки, что на восьмом десятке?..
Как я не почитал своей заслугой
тревожить Богородицу в мольбе,
чтоб достучаться, Господи, к Тебе, —
вот так и Ты в грехе меня застукай,
спрямив свой гнев. Давай уж по-мужски.
Я разве против? Чистую рубашку,
гляди, надел. Иль снова дашь поблажку,
пока не встал я с пяток на носки?..
надмирного натруженного слуха,
коль чья-то воля предостерегала,
когда во грех вступал — и шла непруха.
Как пишут "Мины!" на земле саперы,
так на небе, сгустив ультрамарин,
выводят крупно ангельские хоры:
"Намолено! Ты сам же намолил!"
Господь играет с нами в поддавки,
покуда мы играем с Богом в прятки.
Легко находит! Но Его повадки —
застукать через подворот ноги
родимой матушки, что на восьмом десятке?..
Как я не почитал своей заслугой
тревожить Богородицу в мольбе,
чтоб достучаться, Господи, к Тебе, —
вот так и Ты в грехе меня застукай,
спрямив свой гнев. Давай уж по-мужски.
Я разве против? Чистую рубашку,
гляди, надел. Иль снова дашь поблажку,
пока не встал я с пяток на носки?..
Не смотри
Не смотри в газету "Культуру" —
там про Юру напишут сдуру.
Своего расспроси о нем гуру.
Я запомнил: "Мой гуру видит…"
Видно не было. Было слышно.
"Ничего из тебя не выйдет!.."
Можно смело смотреть, что вышло!
Я, набравший избыточный вес,
с горизонта почти исчез,
как на станции Кез ирокез.
По медальным моим подглазьям
догадается матушка: пил.
Стоек я к безобразьям:
стояка проводнице забил!
Разве это лицо пророка?! —
присосавшийся клещ лица:
как раздулся он от порока
и тщеславия налился!
И расскажут не те, кто живы
и раскручивают пращу,
а погибшие пассажиры,
в чьем я списке себя ищу.
…Удержав на себе взгляд гуру,
разверну его, чтоб внутри
твою ауру и фигуру
рассмотреть, да и ты смотри
в распоследний свой раз на Юру,
ну, хотя бы сквозь моря три,
ну, хотя бы глазами гуру
неотступными…
Не смотри.
там про Юру напишут сдуру.
Своего расспроси о нем гуру.
Я запомнил: "Мой гуру видит…"
Видно не было. Было слышно.
"Ничего из тебя не выйдет!.."
Можно смело смотреть, что вышло!
Я, набравший избыточный вес,
с горизонта почти исчез,
как на станции Кез ирокез.
По медальным моим подглазьям
догадается матушка: пил.
Стоек я к безобразьям:
стояка проводнице забил!
Разве это лицо пророка?! —
присосавшийся клещ лица:
как раздулся он от порока
и тщеславия налился!
И расскажут не те, кто живы
и раскручивают пращу,
а погибшие пассажиры,
в чьем я списке себя ищу.
…Удержав на себе взгляд гуру,
разверну его, чтоб внутри
твою ауру и фигуру
рассмотреть, да и ты смотри
в распоследний свой раз на Юру,
ну, хотя бы сквозь моря три,
ну, хотя бы глазами гуру
неотступными…
Не смотри.
* * *
О, сколько ж набирается могил,
которые мне нужно обойти!..
Друзей проведать, что "в расцвете сил…",
венки поправить, мусор отгрести.
А я ни с места. Вкопанность мою
уже ничто не поколеблет впредь.
Стою. На небо звездное смотрю.
Ни обойти его. Ни обозреть.
которые мне нужно обойти!..
Друзей проведать, что "в расцвете сил…",
венки поправить, мусор отгрести.
А я ни с места. Вкопанность мою
уже ничто не поколеблет впредь.
Стою. На небо звездное смотрю.
Ни обойти его. Ни обозреть.
* * *
Мы ели из одной тарелки одноразовой
соленые грибы и сладкий виноград…
Ты гибкую пластинку не выбрасывай —
послушай, как на ней два голоса звучат.
соленые грибы и сладкий виноград…
Ты гибкую пластинку не выбрасывай —
послушай, как на ней два голоса звучат.
Смерть Солженицына
В баньке по-черному
хорошо заниматься графикой.
Так изысканно выразилась
побывавшая в ней на двухчасовой экскурсии
художница Валя Соловьева.
Но недавно я обнаружил:
банька по-черному —
это вид лучевого оружия.
Самонаводящегося. Точечного.
Надо только вложить в нее мощный заряд
дров из ольхи (именно из ольхи —
от березовых больше треску),
и когда конура горькоглазого дыма,
из которой лает огонь,
приподымется до человечьих размеров,
выньте старую вачегу*,
коей заткнуто жерло в прокопченной стене,
да плесните из медного таза
на каменку темного пива,
а потом — взвар из вереска, дуба, березы
(вот здесь неизменна береза)
и начните дышать, сколько выдержите, и — в предбанник
лататы, чтобы там, ни с того ни с сего,
заронить свое слово о Солже.
— Он сперва скатал Россию в рулон…, —
молвит веско Вовка Никитин.
— …будто вырезанный из рамы холст, —
подыграю сравнением я.
А Никитин: — …и с этим рулоном уехал на Запад.
А когда воротился во Владивосток, —
то решил раскатать до Москвы.
— А когда раскатал, — я прикину, —
то этой картины народ не узнает…
— А Шаламов?! — воскликнет Никитин, по новой в парилку входя. — Тот России не скатывал, не увозил!..
И скажу я: — Дыру-то волоковую закрой!
Лязг двери. Залп на каменку.
Вачега в дуле.
…А наутро весь мир содрогнется
(и мы содрогнемся),
оттого, что в России скончался
работоспособный Исаич.
В баньке по-черному
(страшной, не выстывшей)
на Урале, у речки Архиповки
мы поминаем его.
хорошо заниматься графикой.
Так изысканно выразилась
побывавшая в ней на двухчасовой экскурсии
художница Валя Соловьева.
Но недавно я обнаружил:
банька по-черному —
это вид лучевого оружия.
Самонаводящегося. Точечного.
Надо только вложить в нее мощный заряд
дров из ольхи (именно из ольхи —
от березовых больше треску),
и когда конура горькоглазого дыма,
из которой лает огонь,
приподымется до человечьих размеров,
выньте старую вачегу*,
коей заткнуто жерло в прокопченной стене,
да плесните из медного таза
на каменку темного пива,
а потом — взвар из вереска, дуба, березы
(вот здесь неизменна береза)
и начните дышать, сколько выдержите, и — в предбанник
лататы, чтобы там, ни с того ни с сего,
заронить свое слово о Солже.
— Он сперва скатал Россию в рулон…, —
молвит веско Вовка Никитин.
— …будто вырезанный из рамы холст, —
подыграю сравнением я.
А Никитин: — …и с этим рулоном уехал на Запад.
А когда воротился во Владивосток, —
то решил раскатать до Москвы.
— А когда раскатал, — я прикину, —
то этой картины народ не узнает…
— А Шаламов?! — воскликнет Никитин, по новой в парилку входя. — Тот России не скатывал, не увозил!..
И скажу я: — Дыру-то волоковую закрой!
Лязг двери. Залп на каменку.
Вачега в дуле.
…А наутро весь мир содрогнется
(и мы содрогнемся),
оттого, что в России скончался
работоспособный Исаич.
В баньке по-черному
(страшной, не выстывшей)
на Урале, у речки Архиповки
мы поминаем его.
___________________________
* Вачега — рукавица (северн.) — прим. Авт.
* Вачега — рукавица (северн.) — прим. Авт.
Юрий Беликов — поэт, прозаик, эссеист. Родился в 1958 году в городе Чусовом Пермской области. Автор книг "Пульс птицы", "Прости, Леонардо!" и "Не такой". Стихи публиковались в журналах "Дети Ра", "Юность", "Знамя", "День и Ночь", "Воин России", "Зарубежные записки", "Иерусалимский журнал", "Арион", в "Литературной газете". Составитель книги "Приют неизвестных поэтов", куда вошли произведения 40 авторов из глубинной России. Лауреат международного фестиваля театрально-поэтического авангарда "Другие". Живет в Перми.