В начале 2009 года я переехал на Арбат. Открываю для себя эту великую улицу. Хотя с арбатскими переулками связан давно — в Большом Знаменском работаю уже пять лет. Первый мой собственный офис был открыт в Афанасьевском десять лет назад. Как-то жизнь связана с этими местами. Вот сочинился незамысловатый стишок.

Ходил на церемонию награждения Премией имени И. П. Белкина.
Видел божественную Беллу Ахмадулину. Легендарную и прекрасную Беллу Ахмадулину! Более того, мне повезло десятикратно — я оказался в зале рядом с ней и ее мужем художником Борисом Мессерером. Естественно, я не сводил глаз со знаменитой четы. И даже, каюсь, невольно подслушал их разговор.
Белла Ахатовна сказала:
— Я хочу остаться в середине зала, а в первые ряды не пойду — неудобно.
На что Борис Асафович ответил:
— Может быть, и неудобно. Но зато там видно лучше.
И они пересели.
Выглядит Ахмадулина прекрасно, такая же молодая, красивая и стройная. Она — мой кумир, а я ее верный поклонник.

6 марта 2009 года в Театре эстрады был концерт певца Сергея Захарова. Во время концерта прошла и презентация книги Лены Ерофеевой-Литвинской о нем, которую выпустило мое издательство "Вест-Консалтинг". Мне как издателю предоставили слово. Я минут семь говорил о моем замечательном товарище Сереже хорошие слова. Я всегда считал и считаю, что Сергей Захаров — национальное достояние, один из символов России. Талантливый, красивый, гонимый. Самородок. Гений. Я бы сравнил его с Сергеем Есениным, Эдуардом Стрельцовым… Сережа из той же когорты. Обо всем этом я и сказал. Да, нет Захарова сегодня на экранах нашего мракобесного ТВ, не звучат его зычные, истинно русские песни. Какие-то безголосые полудурки — теперь герои экрана. Но это пустая пена, она сойдет, и никто о ней не вспомнит. А Сережа — голосище и талант, и легендарная личность, и его любит страна, и страшные, может быть, скажу слова, но это хорошо, что его в свое время посадили. И хорошо, что отлучали от концертов и всячески зажимали. Нет истинного художника без такой драматической — роскошной! — биографии. А у Сережи все есть. И Богом данный могучий талант, и природная красота, и смешанная кровь, и невероятная судьба, и прекрасное доброе сердце. Главное — после его песен люди становятся лучше. А все-таки в этом одно из предназначений искусства.
На следующий день Сережа позвонил мне — мы с ним, как всегда, долго и сердечно говорили.

25 марта 2009 года ходил в Центр развития русского языка на торжественный вечер в честь Горьковской премии (одним из ее учредителей является журнал "Литературная учеба", где я довольно часто печатаюсь).
Лауреатами стали Константин Ваншенкин, Владимир Орлов, Надежда Горлова, Валентин Курбатов, Александр Васькин и Алиса Ганиева.
Увидел Людмилу Путину (она сидела в первом ряду) — раньше видел ее только по телевизору.
Лицо открытое, простое, добродушное.
В перерыве я, набравшись смелости, подошел, представился. Очень удивился, что меня не стали прогонять. Все-таки жена такого крупного чиновника.
Подарил ей книгу Елены Ерофеевой-Литвинской про Сергея Захарова. Людмила Александровна поблагодарила.
Потом я как-то совсем обнаглел и, увидев своего хорошего знакомого Максима Лаврентьева, сказал:
— Людмила Александровна, хочу Вам представить замечательного поэта и заместителя главного редактора "Литературной учебы" Максима Лаврентьева.
Макс не растерялся и галантно поцеловал даме руку.
Охранники стали смотреть на меня с удивлением. Кто такой? Что за фрукт? Неужели он из ближнего круга? Почему он представляет жене премьера поэтов?
В общем, забавно и странно, что меня не прогнали взашей.

1990 год. Бахыт Кенжеев говорит мне: "Обрати внимание, в Саратове появилась очень интересная поэтесса — Светлана Кекова. Напечатай ее у себя в газете "Семья", у вас ведь тираж 5 миллионов. Света будет счастлива!"
Я как-то по глупости пропустил мимо ушей.
2004 год.
Издаю журнал "Дети Ра". Через одного своего знакомого прошу известную поэтессу Светлану Кекову дать стихи в саратовский номер журнала.
Отказ.

Более двадцати лет назад я дебютировал как стихотворец на страницах солидного журнала "Дружба народов" — помогли Т. А. Бек и Н. Б. Иванова. Они работали в отделе поэзии. Сейчас, честно говоря, мне весьма неловко за те давние, чудовищно несовершенные сочинения, но тогда я, разумеется, был на седьмом небе от счастья — надо же, напечатали, признали...

Впрочем, речь сейчас даже не о тех старых стихах. Речь совсем о другом. А именно — о замечательном русском писателе Сергее Баруздине, который многие годы редактировал журнал, а помимо этого делал много хороших дел, в частности, помогал детям.
Сразу после выхода моей подборки Сергей Александрович прислал мне, зеленому дебютанту, трогательное письмо. Воспроизвожу его сейчас полностью.

1 марта 1989 г.
Дорогой Евгений Викторович!
Поздравляю Вас со стихами в № 3 нашей "Д.Н."! Не забывайте нас и впредь! Одновременно большая просьба к Вам. Пошлите мне, пожалуйста, в редакцию одну-две любых книги из Вашей личной библиотеки с Вашими автографами для нашего подшефного Нурека: "Интернациональной дружбинской библиотеке в славном Нуреке от одного из авторов "Д.Н..." и т.д.
Хорошо?
Очень жду!
Всего Вам самого-самого доброго!
Искренне Ваш Сергей Баруздин

Сейчас я печатаюсь очень активно, но просьб о книжках для подшефного детского дома ко мне, увы, больше никогда не поступало.
Все понимаю: и то, что письмо было типовое, и то, что Баруздин был не ангел, но все же…

О Евгении Евтушенко написано, пожалуй, не меньше, чем написал он сам.
И все-таки несколько штрихов к его портрету.
В конце 1988 года я был стажером отдела литературы журнала "Огонек". Коротичевского. Отдел был очень сильный. Заведующий Олег Хлебников, сотрудники — Владимир Вигилянский, Андрей Чернов, Людмила Наточанная, Жора Елин, Миша Пекелис... Подвизались и мы с Илюшей Мильштейном. Я, в основном, рецензировал стихотворную почту, за что получал какие-то деньги, а Илюша писал мудрые литературоведческие статьи, которые, как правило, доводил до ума прекрасный человек Владимир Вигилянский, он теперь священник. Не удивительно.
Работали мы очень много, засиживались допоздна. Люди к нам в отдел приходили замечательно-интересные. Берестов и Сарнов, Рыбаков и Богуславская... Со многими я тогда познакомился.
А Евтушенко фактически работал у нас. Он вел рубрику "Муза двадцатого века". Весь отдел ему помогал. Особенно Мильштейн.
Актерские способности знаменитого поэта и его чувство юмора меня восхищали. Пример. Звонят Хлебникову. Трубку снимает Евтушенко.
В трубку говорят:
— Это Олег Никитович?
Евтушенко отвечает:
— Что вы, что вы! Это его помощник. Я сейчас за ним сбегаю, извините...
Ну, мы все хохочем.
Евтушенко тогда все время придирался к моей одежде. Я ходил в полосатых полувоенных штанах за 32 рубля. Хорошие, удобные штаны. На другие денег не хватало.
Евтушенко говорил:
— Если бы ты приехал в Штаты, тебя могли бы арестовать, решив, что ты милитарист.
Я отвечал:
— Когда поеду в Штаты — переоденусь.
Однажды вечером Евтушенко сказал:
— Сегодня мы поработали хорошо. Поехали отдыхать.
Хлебников позвонил своей жене Анне Саед-Шах, Евтушенко — жене Маше.
Хлебников, Мильштейн и я влезли в евтушенковский "Мерседес", и мы поехали в ЦДЛ. Водителем у нас был Поэт.
По дороге я спросил его:
— Евгений Александрович, раньше в книжечках библиотечки "Огонька" все время указывалось, в каких странах вы побывали. Раньше было просто перечисление. Затем стали сообщаться точные цифры. В последней книжечке указанных стран оказалось шестьдесят две. А на сегодняшний момент?
— Восемьдесят пять! — гордо выпалил Евтушенко.
По дороге я рассказал, что до сих пор храню книжку "Куда ведет Хлестаковщина?". В ней Борис Панкин клеймит позором тридцатилетнего Евтушенко за интервью западным СМИ.
Поэт стал выпрашивать у меня эту книжку:
— У меня ее нет. Подари!
Я пообещал.
Приехали в ЦДЛ. Жены поэтов находились уже там. Евтушенко тут же заказал банкетный зал. Стали выпивать. Евгений Александрович произносил тосты за всех присутствующих. Очень много сказал добрых слов об Олеге Хлебникове, Мильштейне. Сказал несколько слов и в мой адрес. Захвалил. Даже было неудобно. Я промямлил что-то невразумительное. Типа того, как я счастлив быть в такой компании! А потом — не знаю, как у меня вырвалось?! — я вдруг сдуру ляпнул:
— Евгений Александрович, извините меня... Я вас очень уважаю как человека, старшего товарища, фотографа, журналиста, путешественника, но считаю: все, что вы написали после двадцати пяти лет в стихотворной форме, очень слабо. Во всяком случае, мне это не нравится. Искренности стало меньше, а политики больше. И вообще, все ваши стихи можно пересказать прозой. А значит, это не стихи.
Возникла длительная, тревожная пауза.
— Он плохо кончит! — только и сказал грустный Евтушенко.
Потом инцидент был как-то замят. Выпили мы тогда немало. И помирились. Стали говорить друг другу комплименты.
Неожиданно меня окликнула какая-то девушка. Оказалось — это моя знакомая певица Х. Вид у нее был весьма раскованный. Декольте. Длинные распущенные волосы. Ярко накрашенные губы. Мы стали болтать. Евтушенко подошел к нам. Я их познакомил.
Потом Илюша Мильштейн стал долго и протяжно читать стихи Германа Плисецкого, чем привел в восторг и Евтушенко, и всех остальных.
Во время банкета почему-то поднялся вопрос: еврей ли Евтушенко?
— Ни грамма еврейской крови у меня нет. Я — латыш, — просветил нас Поэт. — По отцу Гангнус, во время войны фамилию сменил, а вот брат мой родной (сводный) по отцу еврей. И очень хороший человек. Как и его папа.
Под занавес сего мероприятия все мы целовались и обнимались. Евтушенко сказал мне:
— Ты мой друг. Теперь все новые года встречаем вместе!
Я чуть не прослезился. Меня приблизили!
Интересно Евгений Александрович расплатился.
— Плачу я! — гордо крикнул он. И полез в сумочку к своей очаровательной жене Маше.
Потом мы не виделись примерно полгода.
Я уже работал в газете "Семья" литературным редактором и корреспондентом, куда попал по рекомендации Владимира Вигилянского. И должен был брать интервью у Бориса Егоровича Панюкова, тогдашнего заместителя министра Министерства гражданской авиации. Я сидел, ждал в приемной, когда меня пригласят.
Вдруг вошел Евтушенко.
Я чуть ли не кинулся к своему знаменитому "другу".
— А мы разве знакомы? — спросил Поэт.
Он меня не узнал…
…Не буду скрывать: я к Евтушенко с юных лет испытываю симпатию. Он, конечно, написал немало рифмованной чепухи, но и много первоклассных лирических стихов. Удивительное дело: его публикаций практически нет в "Журнальном зале". Это невероятно.
Недавно я написал письмо Евгению Александровичу, сказал, что готов его печатать в неограниченном количестве. К сожалению, мэтр не ответил.

Пишу диссертацию о современной поэзии, в частности, о поэзии ХХI века. Изучаю поэтические публикации в толстых журналах.
В "Новом мире" ситуация такая. Кто ни разу не печатался как поэт с 2001 года в "Новом мире"?

Живые классики:

1. Андрей Вознесенский
2. Юнна Мориц
3. Белла Ахмадулина
4. Василий Казанцев
5. Евгений Евтушенко

Лидеры авангардной поэзии:

1. Ры Никонова
2. Сергей Сигей
3. Елена Кацюба
4. Константин Кедров
5. Сергей Бирюков
6. Анна Альчук (умерла)
7. Виктор Соснора
8. Борис Гринберг
9. Валерий Шерстяной
10. Юрий Милорава

Прекрасные региональные поэты:

1. Юрий Беликов
2. Вячеслав Дрожащих
3. Сергей Сутулов-Катеринич
4. Андрей Санников
5. Сергей Ивкин
6. Владимир Ярцев
7. Владимир Монахов
8. Александр Петрушкин
9. Сергей Ивкин
10. Елена Карева

А еще Марина Кудимова, Михаил Ерёмин, Аркадий Драгомощенко, Юрий Влодов, Евгений Даенин, Валерий Кислов… Десятки имен первоклассных авторов...

А кто печатается весьма активно?

Весьма активно печатаются сами сотрудники "Нового мира". В частности, главный редактор Андрей Василевский.
Вероятно, критик и главный редактор Василевский считает, что его стихи интереснее стихов перечисленных авторов.
Как это мило и трогательно.

Лет двадцать назад редактор газеты "Авто" Валерий Агасиевич Симонян предложил мне вести на страницах его издания юмористическую рубрику. Я, разумеется, согласился. И тут же приехал за помощью в "Московский комсомолец", где отделом сатиры и юмора тогда заведовал Лев Новоженов. С Лёвой у меня были хорошие отношения, он меня печатал как автора ироничных стихов в "МК", давал подзаработать на первоапрельских юморинах, которые организовывал.
Лёва предупредил:
— Старик, заведовать юмором очень трудно. Новых имен днем с огнем не сыщешь. Но я тебе, конечно, помогу. Все закрома открою.
И действительно стал мне показывать все свои загашники — рукописи самых различных авторов.
Выбирал я несколько часов. И, в самом деле, ничего особенно смешного не обнаружил. Лёва уже, наверное, был не рад, что вызвался мне помочь. Он пошел обедать, а меня великодушно оставил в своем кабинете, чтобы я искал интересные сочинения самостоятельно.
— Все, что найдешь интересного, — твое! — сказал добрый Лёва.
Я опять стал читать бесконечные рукописи.
И нашел. Маленькие, смешные, странноватые рассказы... Я читал и смеялся. Мне стало интересно — кто же их автор? Посмотрел в конец рукописи. Имя и фамилия автора мне тогда ничего не говорили — Дмитрий Дибров...
...Не зря в народе говорят — талантливый человек талантлив во всем. Только жалко, что свой писательский дар знаменитый ныне тележурналист Дмитрий Дибров пока полностью не реализовал.

Андрей Максимов — по-моему, один из лучших ведущих на ТВ. Во всяком случае, он (в отличие от большинства других телеинтервьюеров), прежде всего, интересуется своими собеседниками, а не самим собой.
...Много лет назад у меня произошел с ним досадный конфликт. Я тогда учился в ВКШ при ЦК ВЛКСМ, а Максимов работал заведующим отделом культуры еженедельника "Собеседник". Я писал Максимову тексты, он их охотно публиковал. Однажды в ВКШ выступал знаменитый тогда редактор "Огонька" Виталий Коротич. Я на этой встрече, разумеется, присутствовал. Записал все на магнитофон. Сделал обработку его выступления и, созвонившись с Виталием Алексеевичем, принес ему его текст на визу. Коротич текст довольно долго правил, вписывал туда большие куски. И завизировал. После этого я отдал текст Максимову.
Когда интервью вышло в свет, Максимов (узнав о выступлении Коротича в ВКШ) меня отчитал:
— Это же выступление Коротича в ВКШ, а не ваше интервью...
Я не мог согласиться с Андреем. Не согласен с ним и теперь. Ведь я же обработал текст, показал его Коротичу, тот сделал большие дополнения.
И все же, все же, все же... Стопроцентной уверенности, что поступил я тогда честно, у меня нет. До сих пор.

По заданию редакции "Совершенно секретно" я делал в 1990 году интервью со знаменитым писателем, поэтом, а ныне дипломатом Олжасом Сулейменовым. Говорили обо всем. Я записал несколько кассет. Потом несколько дней расшифровывал их, готовил материал к печати. Принес Олжасу Омаровичу в его (не его?) офис в Хамеровском центре на визу. Он сказал:
— Текст оставь, я немного с ним поработаю, приходи завтра.
На следующий день я пришел. Олжас Омарович показал мне текст интервью, аккуратно набранный на компьютере. И хотя в финале интервью было написано, что беседу вел Евгений Степанов — я не обнаружил там ни о д н о г о моего слова.
Сулейменов сам себе задал вопросы, сам же на них и ответил.
А вот гонорар за интервью потом получил я. Олжас Омарович уверил меня, что я имею на это право.
— Ты же работал! — объяснил он мне.
Мне до сих пор неловко.

Сотрудничая с ежемесячником "Совершенно секретно", я неоднократно готовил материалы к публикации в соавторстве с милейшим человеком Богданом Андреевичем Дубенским. Мы с ним даже как-то ездили вместе в командировку в город Иваново, где брали интервью у одной из героинь газеты...
Богдан Андреевич охотно одаривал меня своими беседами, рассказывал о своей дипломатической работе в Греции, Норвегии.
— Не раз афинские газеты, — вспоминал не без законной гордости Богдан Андреевич, — писали о том, что молодой дипломат Дубенский присутствовал на званом ужине (не помню уже каком. — Е.С.) с неподражаемо-красивой женой...
Когда же я спросил у коллеги-журналиста, где он учился дипломатическому искусству, Богдан Андреевич, удивив меня, ответил, что окончил физкультурный институт.
При этом он как-то загадочно улыбнулся.
Когда Артем Боровик пригласил меня перейти в штат "Совершенно секретно", Богдан Андреевич уже работал там начальником отдела кадров. И трудовую книжку у меня принимал именно он.
...Спустя годы я прочитал книгу Кристофера Эндрю и Олега Гордиевского "КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева". Там были указаны имена советских резидентов в различных странах. В частности, в этой книге оказались перечислены наши резиденты в Норвегии. Я не поверил своим глазам, когда прочитал: "Резиденты КГБ в Осло. Богдан Андреевич Дубенский 1957 — 1962".
Честно говоря, я очень горжусь, что сотрудничал с резидентом. Мало у кого были такие соавторы...

Когда я работал в журнале "Столица" начальником отдела рекламы, то набирал огромный штат рекламных агентов. Если они вырабатывали свою норму — я платил им еще и небольшую зарплату. Вырабатывали норму очень немногие. И, в общем, работать с агентами было довольно выгодно.
В то время — в девяносто третьем-девяносто четвертом годах — у известного поэта и журналиста Олега Хлебникова сложилась весьма сложная жизненная ситуация. Его журнал "Русская виза" разорился, поэт сидел на мели. Олег частенько забегал ко мне в редакцию, денег подзанять, на жизнь пожаловаться. И вот Хлебникову — члену Союза писателей с двадцати двух лет — я предложил поработать рекламным агентом. Больше, увы, я предложить ему ничего не мог.
Олег с радостью согласился.
Я пошел к нашему боссу Андрею Мальгину и стал хлопотать за кандидатуру Олега — мы тогда как раз надумали расширять штат рекламных агентов и менеджеров.
Неожиданно для меня Мальгин сурово произнес:
— Хлебникова не бери!
Я говорил, что поэту надо помочь, что он в непростой ситуации. То есть напирал на чувства.
Однако Мальгин был непреклонен, доказывая мне (как я сейчас понимаю, совершенно справедливо!), что каждый должен заниматься исключительно своим делом. Так Мальгин Хлебникова на работу в отдел рекламы и не принял. Это при том, что именно Андрей одним из первых стал поднимать Олега как поэта на щит, написал о нем в "Юности" огромную хвалебную статью, печатал рецензии на его журнал в "Столице"...
...Видимо, Мальгин и есть настоящий герой нашего времени. Он всегда четко знает, кто на что способен. И никогда не путает божий дар с яичницей. Интересые дела для него всегда превыше любых человеческих отношений. К сожалению, надо признать, что с точки зрения бизнесмена это совершенно правильно.
Кстати говоря, я сейчас постоянно читаю в ЖЖ блог Андрея Мальгина. Это настоящая, высокопрофессиональная и современная журналистика. Не устаю повторять: литератор Мальгин — это уже СМИ.

Мой товарищ, поэт и журналист Миша Поздняев рассказывал:
— Когда я работал в журнале "Сельская молодежь", то решил подготовить к публикации подборку стихотворений опального тогда поэта Бориса Чичибабина.
Позвонил ему в Харьков, на работу. К трубке подошла какая-то женщина. И бойко протараторила:
— А Борис Алексеевич сейчас на складах.
Работал замечательный поэт бухгалтером в трамвайном депо...
Как только не приходилось поэтам зарабатывать на хлеб насущный.

Писатель, журналист, а теперь и видный коммерсант Сергей Абрамов вспоминал:
— Пошел я как-то очень давно на хоккей. Играли СКА МВО и "Динамо".
Уселся на трибуне. Стал смотреть. Динамовцы владели преимуществом. Диктор объявил: "Вместо выбывшего с поля игрока команды СКА МВО Иванова (кажется, такую он назвал фамилию) в игру вступил Абрамов".
Какой-то поддатый мужик, сидящий рядом, прокомментировал: "Хреновые, значит, настали времена, если в СКА теперь приглашают играть абрамов..."

Тот же Сергей Абрамов:
— Писатель Вадим Михайлович Кожевников нередко дарил меня своими беседами. Мужик он был преинтереснейший, очень колоритный...
Однажды он спросил у меня: "Ты видел когда-нибудь, как поросята едят из кормушки?" "Видел", — ответил я.
"Прекрасно, — заключил Вадим Михайлович, — тогда ты представляешь, что такое советская литература... Увы, это — кормушка. И мест возле этого корыта вроде бы уже и нет. Поросята стоят очень плотно — жопа к жопе. Никого близко не подпускают. Но вдруг находится какой-нибудь маленький, наглый, пробивной поросенок, подбегает к корыту, расталкивает всех и тоже утыкается рылом в корыто. И — жрет, как все. И — опять свободных мест нет, опять поросята никого к корыту не подпускают..."

Встретил как-то в редакционном коридоре одного из талантливейших современных поэтов, журналиста из газеты "Подмосковье" Юру Куксова.
Он обнял меня и радостно сказал:
— Старик, читал твое интервью в "Подмосковных известиях" со священником Владимиром В. Мне очень понравилось. Вообще-то я твои интервью читать не люблю, они, как правило, легкомысленные и совсем не злободневные, а это оказалось очень глубоким и содержательным.
Он еще раз поздравил меня с творческой удачей.
Я поблагодарил Юру за весьма теплые слова. А сам немножко загрустил. Дело в том, что священник сделал это интервью фактически самостоятельно, а я только помог его опубликовать. Ну а поскольку интервью с самим собой делать не принято, пришлось мне грешным делом соврать и написать, что беседу со священником вел Евгений Степанов.
Подобные истории в моей журналистской практике встречались, увы, нередко.

Помню, поздравлял Татьяну Александровну с пятидесятилетием. Она сказала: "Знаешь, какой самый странный вывод я сделала к этим годам? Не надо переоценивать чувство любви. Оно далеко не всегда продуктивно и светло. Есть гораздо более высокие понятия. Например, такие, как дружба, книги..."
Я, в принципе, с этим согласен. Но я настроен еще более пессимистично. Я весьма скептически расцениваю и дружбу, и, тем более, книги.
Почему-то в последние годы я все чаще вспоминаю слова моей былой возлюбленной, прекрасной Ирочки Ф.: "Мои товарищи прекрасны, только лучше с ними не встречаться в ущелье на узкой тропинке".

Это было в 1988 году — я тогда учился на отделении журналистики ВКШ при ЦК ВЛКСМ.
Кстати говоря, заведовал кафедрой в то время Геннадий Николаевич Селезнев, который потом много лет возглавлял Государственную Думу.
Времена в Школе царили веселые, весьма раскрепощенные... Наш геройский комсорг Юра Раптанов (удивительно похожий на Че Гевару) то и дело устраивал различные веселые акции.
Однажды он пригласил к нам в Школу опального тогда Бориса Николаевича Ельцина.
И Ельцин приехал. И выступил.
Держался он очень бойко, отвечал на все вопросы. Освещал и "крамольные" стороны политической, околополитической жизни. Помню, например, последовал вопрос:
— Правда ли, что Михаил Сергеевич Горбачев строит дачу в Крыму со взлетной площадкой?
Последовал — после профессиональной, театральной паузы — ответ:
— Дача уже построена...
У Бориса Николаевича тогда установились теплые, дружеские отношения с редактором нашей институтской газеты "Комсомольская искра" Юлией Николаевной Вишневской. Она решила опубликовать фрагменты выступления Бориса Николаевича в ВКШ. А когда поехала к будущему президенту визировать этот текст, то по дружбе взяла и меня с собой.
И вот мы на Пушкинской улице, в здании Госстроя СССР, где тогда работал Борис Николаевич. Его помощник провел нас в солидный, просторный кабинет. Ельцин галантно поцеловал ручку Юлии Николаевне. Мне дружелюбно протянул руку. И как-то пронзительно посмотрел на меня в упор. Потом начал расспрашивать. Кто, мол, такой? И откуда?
Я ответил:
— Москвич, раньше работал в музее Николая Островского, а также в школе.
Видимо, ответ Бориса Николаевича удовлетворил. И больше он у меня и у Юлии Николаевны ничего не спрашивал. Начал рассказывать сам. Разные невероятные, весьма грустные истории из своей жизни. Оказывается, Госбезопасность его постоянно тогда преследовала.
— Вот недавно сюда в этот кабинет, — откровенничал Ельцин, — приходили люди из ГБ. Из сочувствующих мне. Они просили меня быть осторожнее. Оказывается, в ГБ изобрели такое оружие, которое может уничтожать людей на огромном расстоянии... И при этом не оставлять никаких следов. Вот, например, вы едете в набитом троллейбусе, а где-то в далеком кабинете какой-нибудь секретный агент нажимает на кнопку — срабатывает дистанционное электронное оружие — и вы убиты. Следов насильственного воздействия — нет. Сердце... Вот такая, понимаешь, загогулина.
Я перепугался. Даже начал опасливо озираться по сторонам, как бы именно сейчас ужасная машина ГБ не пришла в действие. Слава Богу, обошлось.
Когда мы уже завершали беседу, Ельцин протянул Юлии Николаевне толстенную папку с бумагами:
— Здесь в с е мое выступление в ВКШ.
Я пошутил:
— Борис Николаевич, если сейчас эту папку бросить вниз — она не долетит. Кто-нибудь перехватит.
Будущий президент рассмеялся.
…О Ельцине и его эпохе я много пишу в своем романе "Застой. Перестройка. Отстой.", который сейчас из номера в номер печатается в "Крещатике", а скоро выйдет отдельной книгой в моем издательстве "Вест-Консалтинг".

Геннадий Николаевич Селезнев был моим педагогом в ВКШ при ЦК ВЛКСМ. У него двадцать с лишним лет назад я защитил диплом и получил рекомендацию в Союз журналистов. Именно Селезнев (тогда еще не спикер Государственной Думы) проводил с нами, студентами, семинары в "Комсомольской правде" (он тогда работал и главным редактором "Комсомолки", и заведующим кафедрой у нас). После окончания Школы я устроился в газету "Семья" и по совместительству стал преподавать в ВКШ, которая к тому времени уже гордо называлась Институтом Молодежи.
Три года я вел семинары по журналистскому мастерству, иногда читал лекции, ко мне прикрепили студентов-практикантов, которые по возрасту, степени одаренности, да и по опыту работы нередко меня превосходили.
Посещаемость у меня на семинарах была невелика. Впрочем, не только у меня.
Частенько на заседаниях Кафедры мы, преподаватели, прорабатывали наших студентов именно за плохую посещаемость. Одна же студентка — назову ее имя позднее — и вовсе не баловала нас своим вниманием.
И однажды Кафедра во главе с Геннадием Николаевичем чуть было не приняла суровое решение отчислить нерадивую слушательницу. Но за нее активно вступились начальники с ТВ, где наша студентка проходила практику.
Все обошлось. Не исключили.
Сейчас нашу подопечную знает, наверное, вся страна. Это Елена Старостина, диктор и ведущая Центрального телевидения.

В 1992 году — по воле счастливого случая — я умудрился поступить на учебу в Женевский университет Христианского образования!
Представляете — после ВКШ при ЦК ВЛКСМ угодить в такое учебное заведение. Но репортеры на то и репортеры. Недаром нас называют представителями второй древнейшей профессии.
...Ректор и преподаватель Университета всезнающий профессор Патрик де Лобье устроил нам, группе русских студентов, весьма насыщенную программу — мы не только штудировали философию и аспекты социального христианского образования, не только денно и нощно под руководством бдительного отца Фроста изучали Библию, но и посещали (иногда) светские рауты.
...На одном из таких раутов выступала молоденькая аспирантка из Сорбонны. Не помню точно, о чем был ее доклад. Но ужин потом состоялся хороший. С выпивкой. Я поддал. Захотелось, как водится, поговорить. Рядом со мной сидел весьма скромный, элегантный мужчина. Я как-то сразу проникся к нему симпатией. Его ненавязчивое достоинство очаровывало. Мы познакомились. Моего собеседника звали Кристиан. Разговорились. Я сказал, что учусь в Университете у Патрика де Лобье, но вообще-то приехал в Женеву из Москвы.
— А я — австро-венгерского происхождения, — сказал Кристиан.
— О, так вы почти из нашего социалистического лагеря, можно сказать, земляк! — обрадовался я.
— Ну, не совсем, — вежливо ответил Кристиан. — Но у Патрика де Лобье в Университете я скоро буду читать лекции по международному праву.
— Что ж, тогда скоро увидимся, — сказал я, — тут же протрезвев и сообразив, что несколько фамильярно разговаривал со своим будущим преподавателем.
Прошло недели две. И вот на одной лекции мы опять встретились. Уже как студент и преподаватель. После лекции наши заинтригованные девицы попросили Кристиана рассказать немножко о себе. Он и рассказал.
Оказалось, что Кристиан — внук последнего императора Австро-Венгрии. А фамилия у него — Габсбург!
Я, честно говоря, когда это услышал, то чуть со стула от удивления не упал. С принцами я ранее не общался.
Судьба у Кристиана, да и у всех других представителей этой монаршей династии, непростая.
Долгое время Габсбурги повсюду в Европе были персонами нон-грата. И только Бельгия дала им приют. Именно в Бельгии Кристиан получил образование, потом работал в США в банках...
Женат Кристиан на представительнице королевской семьи государства Люксембург (если не путаю).
Я спросил:
— Есть ли у Габсбургов родственные отношения с русской царской династией?
— К сожалению, нет, — ответил Кристиан. — Но это, я думаю, можно исправить.
Он улыбнулся.
Потом мы неоднократно общались с принцем. Он оказался необыкновенно скромным, я бы даже сказал простым человеком. Но при этом, конечно, всегда чувствовалось, что рядом с тобою человек с голубой кровью.
Узнав, что я работаю в России журналистом, Кристиан спросил меня:
— А вы не хотели бы получить журналистское образование в Европе?
— Почему бы и нет! — нагловато ответил я.
— Хорошо, — сказал принц. — На нашу следующую встречу я постараюсь принести вам адрес одной журналистской школы в Бельгии.
И вы знаете, внук императора слово сдержал. Именно на следующую встречу он принес листочек с адресом и телефоном и сказал, к кому я должен обратиться.
— Вы сможете отрекомендоваться от принца Люксембургского (так он сказал, по-моему), это мой родственник. Мы с ним договорились. Вам во всем помогут.
Я, конечно, по глупости и лености никуда не позвонил, никуда не поехал. Но с тех пор знаю хорошо, что люди с голубой кровью (в отличие от нас, простых смертных) слов на ветер не бросают.
А листочек с телефоном и адресом, куда мне следовало обратиться, у меня хранится до сих пор. Берегу — принц писал!