в кровоподтеках нажитых болезней
в рубцах исчерпанной любви
лежу на диване
крошащимися зубами пережевывая стихи
слушаю
как седыми волосками
из меня выползает время

Стекут года...

не отыщут нас —
даже по карте
безымянные улицы как

В детстве меня посещали
Пушкин,
Баратынский, Шефнер
и кто-то еще — не известные в школе.

Потом Маяковский, Рубцов, Пастернак
открыли меня (были еще БГ и Мартынов).
После армии шумной концепт-
уальной ватагой ввалились
Всеволод Некрасов, Искренко,
Бонифаций и Холин,
зачем-то прихватив с собою карточного шулера
Рубинштейна (Кибиров опять опоздал).
на огонек царственной походкой захаживали
изысканно-строгие дяди
Куприянов и Бурич,
"Воум!" Сафранский сидел в уголке,
ложным призраком недобитого коммунизма
мерцал где-то Пригов Д.А.,
отменивший все
это

И вот, спотыкаясь,
я сам вошел в эту дверь

подо мною Космос
надо мною небо
а посередке я —
обезвоженный
пустынник,
соблазненный крошевом звезд

В одной литературной газете
похвалили мои стихи —
и радостно так мне стало
захотелось писать еще больше
таких же
хороших
стихов
и дарить свои книжки
красивым
девушкам —
обязательно с автографом и
телефончиком внизу
титульной страницы
а потом в журнале другом
о моих стихах написали плохо
ох и гнусь же на душе
обра-
зовалась
депрессия нахлынула водкой
захотелось плюнуть
на все
и всех
бросить писать и дарить
красивым девушкам
книжки с автографом
и телефончиком
  (внизу титульного листа)
накинуть петлю горизонта
на шею
и уйти в монастырь нафиг
но потом
в альманахе
про мои стихи
снова написали хорошо
и я опять стал дарить девушкам
свои книжки
(от 250 экземпляров тиража
как раз осталось десятка полтора)
а потом плохо написали
но я был уже заматеревший
и наглый
поэтому решил — наплевать
не на всех
а только
на критика-
дурака
потом хорошо написали
потом опять плохо
потом гением назвали
потом прикнопили
ярлыком "графоман"
а потом опять хорошо
а потом снова пло...

а потом я взял
и умер вообще
и больше уже никто не писал
про мои стихи:
ни хорошо (как о покойниках)
ни плохо (как о живых)
про меня все
забыли
такая вот судьба —
не пушкинская
совсем

Романы — повести — стихи —
пишем вроде
вроде пишем и понимаем
вроде:

мы —
всего-то мотыльки
суетливо одноразовые
скоротечно великие
быстрокрыло талантливые —

греемся и сгораем
под зеленой лампой Классики

за свою жизнь мужчина должен:
                         — посадить дерево
                         — построить дом
                         — вырастить сына.

Посадил дерево.
Построил дом...

...родилась дочь.

И что,
скажете, я уже не мужчина?

Люди —
волны
люди —
цунами
брызги —
люди
на-
катывают
сминая
оди-
нокий
кораблик

махонький кораб-
лик = человеч-
ишко
такая малость для волны
но каждая капля челоцунами
такая же несчастная
смята-
Я
малость

дыши в такт человолне
выжить сумеешь возмож-
Но если
посмеешь

Господи,
не истязай меня
Своим терпением

странные люди
в кумачовых рубашках
ровным строем пришли на поляну
спелая земляника соком
кровоточа умирала
под кирзовым сапогом кумачового строя

серый мышонок забился в норку
испуганно-тихо глядел —
это я.

Вот так же
струйкой воды из другого крана
сбегают дни,
становясь всего лишь
неизвестными фактами
истории человечества