Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Рецензии


Давид Шраер-Петров, «История моей возлюбленной, или Винтовая лестница»
«Вест-Консалтинг», М.:2013

Давид Шраер-Петров известен как профессиональный литератор, знакомый читателям по стихам о любви. Тема любви стала ведущей не только в его поэзии, но и в прозе.
Среди многочисленных книг стихов и прозы Шраера-Петрова — наиболее известен роман «Герберт и Нэлли». Изданный в 1992 и переизданный в 2006 году, он был номинирован на литературную премию Русский Букер.
Новый роман «История моей возлюбленной, или Винтовая лестница» кто-то, возможно, уже читал, так как он был опубликован в 2012 году на страницах международного литературного журнала «Крещатик».
Героиня романа — молодая и талантливая Ирина Князева — не типична для своего времени, которое в романе охватывает период, начиная со времен хрущевской «оттепели» и заканчивая развалом Советского Союза с возникновением новой общественно-экономической формации. География его тоже не однозначна: Ленинград — Москва — американская эмиграция. Основное действие развивается в двух главных городах тоталитарного Советского Союза, основанного на ограничениях и запретах как в мыслях, так и в поведении. Нетипичность героини, да и всего ее окружения поклонников выявляется не в союзе Ирины Князевой с модным диссидентским кругом художников и поэтов питерско-московского андеграунда, к которому причастен герой-повествователь Даня — ее горячий обожатель, — а в принадлежности почти всех персонажей к привилегированной прослойке существовавшего общества — номенклатуре, вполне довольной материальной стороной жизни. Отец Ирочки Князевой — профессор и заслуженный деятель науки, директор старейшего в России учебного заведения — Лесной академии; поклонники, которых Ирочка одаривает любовью по персональному усмотрению очередности, тоже не лыком шиты. Пианист, видный чиновник, сотрудник органов безопасности и, наконец, сам герой-повествователь — литератор, подрабатывающий, помимо основной профессии школьного учителя, переводчиком поэтов братских республик.
Параллельно благополучному миру Ирочки проходит та простая жизнь, с которой сталкивается Даня — поэт андеграунда, мира диссидентов, не согласных с существующей системой общества. Окрашенная романтическим флером протеста, эта жизнь ближе к народу, к его повседневным проблемам вечного преодоления. В отличие от мира Ирочки Князевой с хрустальными люстрами, крабовыми салатами и швейцарским сыром — того, чего простые люди в СССР не ели по причине «наличия отсутствия», в быту главного персонажа другие реалии: «добровольная» ссылка в деревню, разговоры о том, что русский писатель хочет жить на родине, а не в эмиграции, и «мягкие методики» КГБ, разработанные так, чтоб отбить охоту писать и публиковаться, особенно за границей. Этот мир представлен некоторыми реальными художниками и литераторами того времени. В одном из зашифрованных имен прочитывается Генрих Сапгир. В другом персонаже — Виссарионе — кажется, узнается Бродский. Но основные думы главного героя Дани об Ирочке Князевой.
Все кавалеры достойны Ирочки и преданы ей душой и телом. Вся их жизнь сосредоточена вокруг нее и происходит только тогда, когда она рядом. А она, вряд ли даже считая себя соблазнительницей, естественно и без фальши практикует свободную любовь, не отдавая никому особого предпочтения. Она не кружит головы своим поклонникам, она искренна и такая, какая есть. Она из тех немногих женщин, которые умеют создавать доброжелательную атмосферу даже среди соперников, объединяя их в друзей, не оставляя места для открытой вражды и ревности. Естественно, они не могут не ревновать, но если ревность охватывает их, то не выносится на всеобщий показ.
Конечно, в таком клубке отношений, где женщина, с одной стороны, ставится на пьедестал королевы, а с другой — иногда шокирует нас, читателей, своим поведением, — не могло возникнуть чего-то стабильного, но и не вело к застою и рутине повседневности.
В результате это царство вечной любви и живых отношений обусловило подвижность сюжета в самом романе, и — можно не сомневаться, — что и в жизни люди, которые явились прообразами героев, не скучали.
Героиня достойна уважения в том, что концентрирует вокруг себя новые идеи, которые воплощает в жизнь, вовлекая в их осуществление весь свой круг, как мужчин, так и женщин. Она из тех людей-звезд, вокруг которых сосредотачивается движение таких же талантливых планет и планеток. Именно поэтому она так притягательна, именно поэтому ее любят.
Идей у нее море. Сначала это экспериментальное средство по борьбе с раковыми клетками, под разработку которого создается лаборатория, затем она резко меняет направление и становится не менее талантливой актрисой. Вся компания стараниями героини погружается в театральную жизнь. Потом она решает заняться режиссурой, и опять все работают только на нее. Ирочка Князева, в свою очередь, каждому находит применение: драматургу, художнику, даже капитану Лебедеву из органов, который успешно прикрывает финансовую сторону бурной и, иногда выходящей за рамки советского закона, деятельности.
Такой организаторский всеохват может восхитить кого угодно. И все это — для пользы дела. Наконец (и опять-таки, это не вызывает удивления, учитывая бешеную энергию Ирочки Князевой), она становится иностранной разведчицей, но тут, похоже, в свою орбиту вовлекает ее капитан Лебедев, за которого (для дела) она выходит замуж. И смех, и грех.
Герой-повествователь, временами уходя от своей любви, спасаясь, чтобы обрести покой, постоянно возвращается к возлюбленной, потому что понимает, что в те периоды, когда он заставляет себя покидать ее, — не живет, а существует. В мужской ли привязанности все дело, в самоотверженности его любви или в личности самой героини — читатель сам решит для себя. Предмет своей любви герой воспевает, оберегая мысль читателя от того, что Ирочка Князева что-то делает неправильно, порочно. Слов этих в книге вы не найдете.
«Да, Ирочка заслуживала обожания и благодарности за красоту и прозорливость… Ирочка слушала со вниманием и нежной улыбкой, перешедшей ей через неведомые нам ручейки виртуальной наследственности от Натали Пушкиной, Полины Виардо или Лили Брик».
Так раньше воспевали женщин поэты. Теперь это происходит в литературе не слишком часто.
Помимо литературно-художественных ценностей, — это, в первую очередь, классический русский язык, живописный срез определенной эпохи, глубокие философские размышления, — основное достоинство романа в том, что один из мастеров современной прозы воспел женщину, красоту и любовь.

Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД



Вадим Гершанов, «Дети РАды»
Казань, 2012

Татарстан — Мекка поэтов-авангардистов. Здесь, в Казани, 10 лет жил Хлебников. Здесь учились в Казанском университете Константин Кедров и Елена Кацюба. В Набережных Челнах работает мастер всевозможных версификационных форм, талантливейшая Вера Хамидуллина.
В Казани сейчас шаманит словом  замечательный мастер комбинаторной поэзии Вадим Гершанов. И вот — совместная книга Вадима Гершанова и Аркадия Перенова.
Может показаться, что два творческих человека собрались вместе и, между делом, позабавились. Один из них писал тексты, другой создавал к ним графические иллюстрации.

С нами, где тирады —
Сна миг! ДЕТИ РАды!

Это первая в книге омограмма Вадима Гершанова, проиллюстрированная Аркадием Переновым. Из сплава поэзии и рисунков и состоит эта необычная самиздатовская книжка. Под названием «Дети РАды!» авторы придумали ее и выпустили небольшим тиражом в 2012 году. С одной стороны, название книги — это аллюзия к известному журналу («Дети Ра»), с другой — приглашение поучаствовать в любопытной игре по разгадке омограмм — одной из форм комбинаторной поэзии, в которой строки идентичны друг другу, а разница состоит лишь в расположении словоразделов.
Надо отметить, что Аркадий Перенов из Улан-Удэ не только художник. Он еще и рок-музыкант, и прозаик, и поэт. (И жнец, и швец, и на дуде игрец.) Не считая трех книг в самиздате, его публикации появлялись в журналах «Октябрь», «Воздух», проходили персональные художественные выставки. Из интервью, которое он дал интернет-газете «newslab.ru» как участник 10 Международного фестиваля поэзии на Байкале, его отношение к слову выявляет в нем человека экспансивного, живущего в самом поэтическом процессе и не представляющего себе другой формы существования.
«Я действительно люблю поэзию больше жизни, — признется Аркадий Перенов. — И для меня крайне важно быть и казаться в ней фигурой значимой и одиозной. Конечно, странно, когда толстый дядька с серьгами в ушах скачет, как уж на сковородке. Но тут уж ничего не поделаешь и не изменишь. Я порой настолько умучиваюсь, сочиняя, что теряю все жизненные силы… И ночью бегаю с листками, и днем».
Но в книге он выступает в качестве художника — не менее изобретательного, чем поэт. Графические работы Аркадия Перенова к омограммам Вадима Гершанова — это видеоткань, с помощью которой творческий тандем создает единую поэтическую картину.
Вадим Гершанов из Казани известен как поэт малых форм. В публикациях «Журнального зала» можно отыскать его палиндромы. Один из них звучит, в свете недавнего трагического события в Казани, как некое ясновидение: «Нам “Боингов” огни — обман». Прозрение — это качество, которым отличается поэт от рифмоплета.
В книге омограмм, прежде всего, действует правило аллитераций, но, по сути, это не частичная, а завершенная и авторски индивидуальная аллитерация. Поэзией нельзя назвать акробатически-экспериментальные трюки со словами, если эксперименты  не несут нагрузки, которой определяется поэзия.
В книге вы найдете — лиричность:

О душе лес тел
Оду шелестел.

Душевные переживания:

Воск ли злости
В осклизлости?!

Философские заключения:

В мае тепла нет,
В себе — дым и раж.
В маете планет
Все беды — мираж!

Политические претензии с подтекстом разочарования:

Иди вождем!
И диво ждем…

Раздумья о творческом вдохновении:

Парнас. Вечереет.
Пар на свече реет.

Юмор и сарказм:

Новы борщи,
Но выбор — щи!

Подле царя — химера,
Подлеца ряхи — мера.

Наконец — есенинская бесшабашность в сочетании с приемом блоковской парцелляции («Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.»):

Иду. Хмель тешит.
Иду. Шатает.
И дух мельтешит.
И душа тает!

В омограммах Вадима Гершанова от 2 до 4 строк, а какая скрупулезная умственная работа, проделанная с точностью изобретательного математика. Нелегко, видимо, составлять словесные кроссворды, но еще тяжелее вдохнуть в них душу, что вполне удалось.

Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД