Ника БАТХЕН
СТИХИ ИЗ КРЫМА

Мимо Крыма
СТИХИ ИЗ КРЫМА

Мимо Крыма
Мимохожесть. Мимо стен,
Мимо моря, величаво,
Мимо старого причала,
Мимо пьяненьких гостей,
Крепостного рубежа,
Потаенного кургана,
Жеребенка-урагана,
Суетливого ежа.
Вдоль тернового куста,
Виноградного плетенья.
По-татарски плачут тени,
У колодца тень густа.
Уколоться до крови,
Взять водицы родниковой,
И умыться, бестолковой,
И одежки подновить,
И наполнить дополна
Тугобокие кувшины,
Мимо дел спешат машины,
Мимо туч ползет луна,
В море плещется кефаль,
Тяжелее стали сети.
Мимоход всего на свете,
На гитаре нота "фальшь".
...Лишь смотритель маяка
Жжет фонарь неутомимо.
Даже если ходишь мимо,
Не заблудишься никак.
Мимо моря, величаво,
Мимо старого причала,
Мимо пьяненьких гостей,
Крепостного рубежа,
Потаенного кургана,
Жеребенка-урагана,
Суетливого ежа.
Вдоль тернового куста,
Виноградного плетенья.
По-татарски плачут тени,
У колодца тень густа.
Уколоться до крови,
Взять водицы родниковой,
И умыться, бестолковой,
И одежки подновить,
И наполнить дополна
Тугобокие кувшины,
Мимо дел спешат машины,
Мимо туч ползет луна,
В море плещется кефаль,
Тяжелее стали сети.
Мимоход всего на свете,
На гитаре нота "фальшь".
...Лишь смотритель маяка
Жжет фонарь неутомимо.
Даже если ходишь мимо,
Не заблудишься никак.
Коктебельная колыбельная
Коктебелит — были, байки,
Сладкий крымский сон.
Сняли шлепанцы и майки,
Кончился сезон.
Опустевшие прилавки
Ветер тормошит,
Бликом солнечной булавки
Старый мол прошит.
Бродят кошки, просят рыбы,
Мяса, молока.
Трут о каменные глыбы
Тощие бока.
Кошкам свой кусок положен —
Схватят и в подвал.
Говорят, старик Волошин
Их нарисовал.
Спят в пыли от крыш до спален
Домики, дворцы.
Продает шальной татарин
Сласти-леденцы.
Ни фрегатов, ни баркасов...
Наберу в ладонь
Горсть зеленых мокрых трассов,
Желтый халцедон.
Увезу с собой в кармашке
И среди зимы
Вспомню: белые барашки,
Отмель, море. Мы.
Сладкий крымский сон.
Сняли шлепанцы и майки,
Кончился сезон.
Опустевшие прилавки
Ветер тормошит,
Бликом солнечной булавки
Старый мол прошит.
Бродят кошки, просят рыбы,
Мяса, молока.
Трут о каменные глыбы
Тощие бока.
Кошкам свой кусок положен —
Схватят и в подвал.
Говорят, старик Волошин
Их нарисовал.
Спят в пыли от крыш до спален
Домики, дворцы.
Продает шальной татарин
Сласти-леденцы.
Ни фрегатов, ни баркасов...
Наберу в ладонь
Горсть зеленых мокрых трассов,
Желтый халцедон.
Увезу с собой в кармашке
И среди зимы
Вспомню: белые барашки,
Отмель, море. Мы.
Овечья песня
Даль — Галилея, Гори, Тепе-Оба
Горы на горизонте. Вода горчит.
Каждая капля, стекая с камней, звучит.
Маленькими шагами шьется в траве тропа.
Белым ягнятам хуже — вдали видней
Белые кольца, ласковое руно.
Спи беспокойно — волки придут с луной,
Если пастух не успеет зажечь огней.
Резво бегут на пламя глупые малыши —
Заполночь чьей-то шкурке пятнать траву.
Желтые первоцветы блестят во рву —
Крепости больше нету. Дитя, дыши!
Путь твой промчится по склонам и ручейкам,
В горной стране тумана — белых — не увидать.
Если бы мы с тобою могли летать,
Сыпали б манну вниз с облаков, волкам.
Прочь, мой хороший — вороны начеку,
Грозные тучи ходят на Карадаг.
Ветер толкает в спины чужих бродяг.
Время решает — выжить ягненку или щенку...
Небо горит над нами — такая даль.
Люди спешат по тропам, пустые в хлам.
Трещины делят косточки пополам —
Только за этим в апреле цветет миндаль.
Горы на горизонте. Вода горчит.
Каждая капля, стекая с камней, звучит.
Маленькими шагами шьется в траве тропа.
Белым ягнятам хуже — вдали видней
Белые кольца, ласковое руно.
Спи беспокойно — волки придут с луной,
Если пастух не успеет зажечь огней.
Резво бегут на пламя глупые малыши —
Заполночь чьей-то шкурке пятнать траву.
Желтые первоцветы блестят во рву —
Крепости больше нету. Дитя, дыши!
Путь твой промчится по склонам и ручейкам,
В горной стране тумана — белых — не увидать.
Если бы мы с тобою могли летать,
Сыпали б манну вниз с облаков, волкам.
Прочь, мой хороший — вороны начеку,
Грозные тучи ходят на Карадаг.
Ветер толкает в спины чужих бродяг.
Время решает — выжить ягненку или щенку...
Небо горит над нами — такая даль.
Люди спешат по тропам, пустые в хлам.
Трещины делят косточки пополам —
Только за этим в апреле цветет миндаль.
Марточка
Хай, холмы! На мове попробуй move it.
Белых мух гладь неровностей не волнует.
Их сдувает ниже, к морскому пляжу,
А в холмах только ветер пляшет.
Бродят козы, гадят в пути коровы.
Молоко в подойник нальешь – неровно.
Старенькой кровати подставишь ножки,
Глядь – а мух заменили мошки,
Золотые, в желтых лучах толкутся.
За садами спит виноградник куцый.
Обрезал лозу да обрезал руку,
Кровь напоит корни – и так по кругу.
Кров из красной глины, кровать, коровы,
Ров и крепостной силуэт короны.
Император спит на исходе марта,
Под ногами щит, в изголовье мята.
Прохудилась синяя черепица,
Каплет дождь. Я ладонь протяну – напиться.
Было место встречи, а стало мiсто.
Хмурый пристав за ночь опишет пристань —
Не пристать. Лечу. А вокруг – холмисто.
Белых мух гладь неровностей не волнует.
Их сдувает ниже, к морскому пляжу,
А в холмах только ветер пляшет.
Бродят козы, гадят в пути коровы.
Молоко в подойник нальешь – неровно.
Старенькой кровати подставишь ножки,
Глядь – а мух заменили мошки,
Золотые, в желтых лучах толкутся.
За садами спит виноградник куцый.
Обрезал лозу да обрезал руку,
Кровь напоит корни – и так по кругу.
Кров из красной глины, кровать, коровы,
Ров и крепостной силуэт короны.
Император спит на исходе марта,
Под ногами щит, в изголовье мята.
Прохудилась синяя черепица,
Каплет дождь. Я ладонь протяну – напиться.
Было место встречи, а стало мiсто.
Хмурый пристав за ночь опишет пристань —
Не пристать. Лечу. А вокруг – холмисто.
Подорожник
Исток. Родник. И небо в роднике —
Такая близь.
Коснись его губами.
Молись, что вник — ты книга между книг.
Шершавыми верблюжьими горбами
Ползут холмы в автобусном окне.
Трясет бродяг, зато земля спокойна.
От койне уцелело лишь арго.
И рыжее руно кудрей эфебов
Напоминает — греки далеко,
И Одиссею, лотоса отведав,
Не хочется глядеть за окоем,
Он продавец в лачуге "На подъеме",
Где гвозди, жесть, где тазики с бельем
Старухи носят споро. Время в дреме.
Итака? Так... поселок у воды,
Курортный рай для дикарей и кошек,
Лепешки-сыр-вино, аллаверды
И в полночь над палаткой звездный ковшик.
Твердили — карбонарий, лотофоб...
И не таких покоила Таврида.
Утру платком царицы потный лоб.
Обида не обет, дружок, ты ври да
Помни — где-то острова,
К которым мы не плавали ни разу.
Горит огнем волшебная трава,
Но сквозняком с холмов остудит разум.
Проехал грека, мы пойдем пешком,
Взамен имен возьмем чужие ники,
Прикинемся — торговкой, пастушком...
Пускай старик за нас допишет книги.
Такая близь.
Коснись его губами.
Молись, что вник — ты книга между книг.
Шершавыми верблюжьими горбами
Ползут холмы в автобусном окне.
Трясет бродяг, зато земля спокойна.
От койне уцелело лишь арго.
И рыжее руно кудрей эфебов
Напоминает — греки далеко,
И Одиссею, лотоса отведав,
Не хочется глядеть за окоем,
Он продавец в лачуге "На подъеме",
Где гвозди, жесть, где тазики с бельем
Старухи носят споро. Время в дреме.
Итака? Так... поселок у воды,
Курортный рай для дикарей и кошек,
Лепешки-сыр-вино, аллаверды
И в полночь над палаткой звездный ковшик.
Твердили — карбонарий, лотофоб...
И не таких покоила Таврида.
Утру платком царицы потный лоб.
Обида не обет, дружок, ты ври да
Помни — где-то острова,
К которым мы не плавали ни разу.
Горит огнем волшебная трава,
Но сквозняком с холмов остудит разум.
Проехал грека, мы пойдем пешком,
Взамен имен возьмем чужие ники,
Прикинемся — торговкой, пастушком...
Пускай старик за нас допишет книги.
Раковина
По лицам стариков читай неторопливо,
По линиям мостов гадай о декабре...
Горбами кораблей раскроен плац залива,
И бабочка сидит на мертвой кобуре.
Танцуя на костях, прощайся с каблуками,
Шарманкой закрути старательный вальсок.
Под пальцами песок, заглаженный веками,
А катер так далек, а берег так высок.
Бездонье синевы — простор для монгольфьера,
Парады площадей забыли о войне,
Жемчужное зерно, как маленькая вера,
Укрыто в перламутр и спрятано на дне.
Вот так лежит душа, ненужная соринка —
В пятне придонной мглы невидимо горит.
Скорлупка на браслет, тугая плоть для рынка.
Кто створки распахнет и скажет: Margarit...?
По линиям мостов гадай о декабре...
Горбами кораблей раскроен плац залива,
И бабочка сидит на мертвой кобуре.
Танцуя на костях, прощайся с каблуками,
Шарманкой закрути старательный вальсок.
Под пальцами песок, заглаженный веками,
А катер так далек, а берег так высок.
Бездонье синевы — простор для монгольфьера,
Парады площадей забыли о войне,
Жемчужное зерно, как маленькая вера,
Укрыто в перламутр и спрятано на дне.
Вот так лежит душа, ненужная соринка —
В пятне придонной мглы невидимо горит.
Скорлупка на браслет, тугая плоть для рынка.
Кто створки распахнет и скажет: Margarit...?
У переправы
Сласти нынче дороги. Потому
Не спешится встречать царя.
Мишуры китайской полно в Крыму —
Глянь — отсюда до января.
На базаре с чудом сплошной пардон,
Вместо ели опять сосна.
Но нежданный гость постучался в дом
И ботинки у входа снял.
В бороде запутан сухой листок,
Пахнет пряностями халат
Из одних заплат... Говорили — строг,
Обещает и мор, и глад.
Оказался скуп на слова, зато
Отыскал молоток и гвоздь.
Убирал посуду, играл с котом,
Как обычный хороший гость.
Как же славно с ним преломить пирог,
Выпить чаю, достать конфет.
...Все снежинки в мире придумал Бог —
Двух похожих на свете нет.
До поры до времени быть зиме
С красной пылью снега мешать.
В Вифлееме Сын побеждает смерть.
Мы поможем ему дышать.
Двух прохожих надо найти в порту
И купить билет на паром.
Я протру со стола, а потом пойду.
Вспоминай обо мне порой...
Штормовое время зимой в Крыму,
Валит стены, крушит кресты.
Трое к вечному свету плывут сквозь тьму,
Сквозь пустыню, где "пусть" и "ты".
Не спешится встречать царя.
Мишуры китайской полно в Крыму —
Глянь — отсюда до января.
На базаре с чудом сплошной пардон,
Вместо ели опять сосна.
Но нежданный гость постучался в дом
И ботинки у входа снял.
В бороде запутан сухой листок,
Пахнет пряностями халат
Из одних заплат... Говорили — строг,
Обещает и мор, и глад.
Оказался скуп на слова, зато
Отыскал молоток и гвоздь.
Убирал посуду, играл с котом,
Как обычный хороший гость.
Как же славно с ним преломить пирог,
Выпить чаю, достать конфет.
...Все снежинки в мире придумал Бог —
Двух похожих на свете нет.
До поры до времени быть зиме
С красной пылью снега мешать.
В Вифлееме Сын побеждает смерть.
Мы поможем ему дышать.
Двух прохожих надо найти в порту
И купить билет на паром.
Я протру со стола, а потом пойду.
Вспоминай обо мне порой...
Штормовое время зимой в Крыму,
Валит стены, крушит кресты.
Трое к вечному свету плывут сквозь тьму,
Сквозь пустыню, где "пусть" и "ты".
Куколка
Бабушка вяжет варежки,
Мажет вареньем булочки,
Пишет открытки — Валечке,
Юрочке, Дусе-дурочке.
Бабушка ходит, шаркает,
Гладит фланель халатика:
— Лето, мол, будет жаркое,
Ходит внучок патлатенькой.
Сучка щенится истово,
Яблоня пустоцветится,
Дома альбом пролистывай —
Как еще с нами встретиться?
Хлоркой несет, больницею.
Лето старушье минуло.
Время спешит за спицею,
Гнутою, алюминиевой.
Спится несладко, муторно,
Хрипы, шаги да шорохи.
Бабушка вновь на хуторе
В сенном душистом ворохе.
Плечи гудят и пальчики
В черной земле — не счистится.
Будут смеяться мальчики,
Все на подбор плечистые.
В клубе гулянка с танцами,
В кадке опара пыжится,
Мама бредет со станции,
Дышится... ды-ши... дышится.
Летней щербатой баночкой
С тумбочки — дзынь — варенье.
Бабушка стала бабочкой.
Легкого ей парения!
Мажет вареньем булочки,
Пишет открытки — Валечке,
Юрочке, Дусе-дурочке.
Бабушка ходит, шаркает,
Гладит фланель халатика:
— Лето, мол, будет жаркое,
Ходит внучок патлатенькой.
Сучка щенится истово,
Яблоня пустоцветится,
Дома альбом пролистывай —
Как еще с нами встретиться?
Хлоркой несет, больницею.
Лето старушье минуло.
Время спешит за спицею,
Гнутою, алюминиевой.
Спится несладко, муторно,
Хрипы, шаги да шорохи.
Бабушка вновь на хуторе
В сенном душистом ворохе.
Плечи гудят и пальчики
В черной земле — не счистится.
Будут смеяться мальчики,
Все на подбор плечистые.
В клубе гулянка с танцами,
В кадке опара пыжится,
Мама бредет со станции,
Дышится... ды-ши... дышится.
Летней щербатой баночкой
С тумбочки — дзынь — варенье.
Бабушка стала бабочкой.
Легкого ей парения!