Я кидался с кулаками на всех, кто сально смотрел на тебя. Я выкуривал в одну затяжку пачку сигарет, если ты не улыбалась мне. У меня выскакивало сердце из ребер, когда ты рассказывала о своих бывших любовниках.
Я ревновал тебя даже к тем, с кем ты говорила, даже к твоему любимому Кортасару, которым ты восхищалась, даже к нашему общему другу Гонзалесу-Жаботинскому, который читает стихи лучше, чем я. Я совершал глупость за глупостью. Я бежал за тобой (а если ты бежишь за женщиной, она по всем законам природы должна убегать). У меня ехала крыша. Ты видела это. Ты меня хорошо понимала. Ты доставала гвозди и вбивала их в мои чакры. Порою ты мне говорила:
— Теперь у тебя нет никаких шансов быть со мной. Я не хочу давать тебе ни малейшей надежды. Я люблю другого. Я хочу его вернуть. Но он не возвращается. А ты... Ты неталантливый, толстый, нервный... С тобою как на вулкане. А хороших стихов у тебя раз два и обчелся.
Я слушал тебя молча. Я вспоминал, как ты приезжала ко мне, как мы изощренно <…>, как мы часами говорили по телефону, как ты читала наизусть мои стихи своему брату, как мы — ...
Я ничего не понимал. Я только приказал сам себе: не думать ни о ком плохо, не говорить ни о ком плохо, не иметь отрицательных эмоций, не повышать ни на кого голоса, не претендовать ни на чьи души и тела.
Я должен работать, только работать. У меня очень много недоделанных дел.

Я возвращался с дачи. Ехал в метро с "Беговой" до "Рязанки". Уставший, голодный, небритый. Из-под ногтей торчала несмываемая холодной водой черная земля. Никто не обращал внимания на мой вид — все понимали: перед ними дачник, кулак, шестисоточник. И вдруг в вагон вошла девушка, о которой я мечтал, может быть, всю жизнь. Длинная, худая, голубоглазая. Она села напротив меня, достала книжку "Язык жестов" и начала читать. Потом достала из сумочки бутылку пива. И, читая, весьма сексуально попивала "Клинское". Иногда она отрывалась от книги, и я имел возможность заглянуть в ее очень умные, пронзительные глаза-рентгены.
Заговорить с ней — в таком-то виде! — я не мог. Я просто глядел на нее, точно загипнотизированный. Я был поражен тем, что идеальный женский образ, сложившийся ранее у меня в голове, Всевышний опять являл мне в действительности. Гипотеза о материализации мысли находила очередное подтверждение.
Мы вышли вместе на "Рязанском проспекте". Она пошла в другую сторону. Не в ту, в которую надо было мне. Однако я вместе со своими громоздкими дачными сумками засеменил за ней, точно собачонка за хозяйкой. Потом она села в автобус. И уехала. В какую-то непостижимую страну реализовавшихся грез.

Много лет назад я написал незамысловатое стихотворение "На эскалаторе".

Почему девушки легкого поведения за маленькие деньги делают именно то, что хотят от них мужчины, а женщины серьезного поведения за большие деньги делают то, чего мужчины вообще не хотят?

Замечательный актер Семен Морозов ("Семь невест ефрейтора Збруева", "Три дня в Москве") поведал мне однажды любопытную, совершенно неизвестную историю о Владимире Высоцком, с которым он вместе снимался в картине "Как царь Петр арапа женил".
— Эта история очень огорчительна для меня по сей день, — рассказывал Семен Михайлович. — Однажды я, сам не желая того, оттолкнул Володино приглашение к общению... Возможно я это слишком высоко оцениваю, но судить, как говорится, не мне...
Шли съемки очередной сцены  фильма "Как царь Петр арапа женил". Закончились они  только поздней ночью. Как добираться домой? Метро уже не работало. А студийные машины — так получилось — все уехали. Володя предложил меня подбросить. И вот мы на его знаменитом "Мерседесе" поехали. Что меня сразу поразило? Невероятной плотности запах табака. Курил Володя, конечно, очень много.
Я был в ту пору молод, мне исполнилось двадцать шесть лет. Я торопился к даме. Она жила на Комсомольском проспекте. Мы ехали, Высоцкий рассказывал о своей жизни, о вещах глубоко личных — о том, что ему не хватает денег, о проблемах в театре, об отсутствии нормальных условий для концертной работы, о вызовах в КГБ, где его обвиняют в том, что он зачастую на концертах поет незалитованные песни. Я слушал и... боялся пропустить дом моей дамы сердца.
И мы его действительно проехали, о чем я и сказал Володе, перебив его. Он замолчал. Конечно, обиделся. Хотя виду особенно и не подал. Задним ходом проехал метров четыреста. Прямо к дому моей возлюбленной.
И буквально прорычал:
— Пока, Говоров. (Так звали героя Морозова в фильме. — Е.С.) Удачно покувыркаться!
Конечно, я никогда себе не прощу ту свою невнимательность к великому человеку. Но что делать? Я был молод и легкомыслен. И вообще, так уж мы, люди, устроены — живущих рядом гениев не замечаем...
Кстати говоря, после этого случая отношения у нас с Высоцким остались спокойные и добрые. Но приглашений к доверительному общению с его стороны более не поступало.  Он был очень ранимым человеком.

Выдающаяся оперная певица, народная артистка России, профессор Московской консерватории Галина Алексеевна Писаренко рассказывала мне о гениальном певце Иване Семеновиче Козловском, с которым многие годы пела дуэтом:
— Его отношение к своему пению, концерту было святым. Если он ехал на концерт, то тепло ли на улице, холодно ли — всегда горло наглухо закутывал шарфом... И почти ни слова не произносил за всю дорогу. Возле церкви всегда останавливался.
Но зато после концерта... его всегда окружали дамы, поклонники, люди, влюбленные в него и в его искусство. Он уже со всеми разговаривал, любезничал, признавался в любви, много шутил. Причем, шутил часто весьма оригинально.
— Ну, кого мне сегодня вызвать на дуэль? — частенько говаривал замечательный и безобидный певец.

Познакомился в Саратове с главным врачом Железнодорожной больницы Олегом Васильевичем Касимовым. Молодой, энергичный, деятельный, обаятельный. На таких людях земля держится. В его подчинении 1600 человек. Спрашиваю:
— Как же Вы с ними управляетесь?
— Главное — научиться управлять пятью. Потом — легче.

Николай Сванидзе показывает свою очередную передачу. Рассказывает об Андрее Белом. На экране фотография Игоря Северянина.

Тайсон — величайший боксер. Ни одного лишнего движения. Каждый удар нацелен на поражение... Никаких прелюдий, красивостей. Удар — это скорость мысли, а не только мощь кулака. Тайсон (Каспаров бокса) соображал быстрее всех. Смотрю кассету "Лучшие бои Тайсона" и понимаю: лучше бойца не было.

Мой старинный приятель, менеджер по PR Володя Х., рассказывал мне как-то:
— Вчера звонил шеф. Сказал, что предстоит много работы. Кого-то надо будет поднимать в СМИ, кого-то опускать. Компромата на врагов накопилось много.
От предвкушения новой работы и надвигающейся лавины денежных знаков Володька потирал руки. Потом на некоторое время задумался, стал жаловаться на жизнь:
— Ты знаешь, только построил замечательный загородный дом — с бильярдной, сауной! — сгорел. Видимо, подожгли.
Да не подожгли, Володя, нет. Ты сам его поджег. Ты сделал зло — оно вернулось. Бумеранг стремителен и беспощаден.
Эти слова я говорю, прежде всего, себе самому.

Моя подруга Д. жалуется мне по телефону:
— Моего мужа обманули. Представляешь, какой наш приятель Вася, сотрудник страховой фирмы, оказался подлый. Он порекомендовал Сергею (это ее муж. — Е.С.) врача, сказал, что лечение будет стоить копейки. Сергей стал посещать доктора. Спрашивает у Васи: "Во сколько мне обойдется лечение?" Вася отвечает: "Сущие гроши". Сергей долечился по полной программе. Говорит: "Василий, сколько все же это стоит?" Вася отвечает: "Семьсот долларов". Сергей обиделся, сказал, что его обманули. И отдал ему двести долларов.
Д. продолжает возмущаться. Я не мог ей не возразить.
— В этой ситуации, — сказал я, — по-моему, виноваты обе стороны. Сергей должен был с р а з у  выяснить, сколько стоит данная услуга. И только после этого начинать лечиться. И обижаться ему надо, прежде всего, на себя самого. По сути, Сергей также обманул Васю, как и Вася — Сергея. Ведь Вася имеет право считать, что семьсот долларов — сущие гроши. Все, как известно, относительно. А Сергей посчитал, что гроши — это двести долларов...
Неумение договариваться, хитрость подвели здесь обоих. И обижаться не на кого. Оба хороши. В этой ситуации меня больше всего поражает, как мы, люди, обожаем все сваливать на других.

Я переехал в новый в офис. В центр города. Начал обживаться.
Пришла в гости одна небедная поэтесса. Говорит:
— А ты стал похож на чиновника… Раньше, когда офис и печатные станки были на квартире, как-то чувствовалась в тебе сермяжная правда. А сейчас все как у всех. В моем понимании это регресс.
Потом она предложила для публикации свои новые стихи. Стихи очень хорошие.

Пригласил знакомую на работу. Обговорили с ней обязанности, зарплату.
Обо всем, как мне казалось, договорились.
Через три дня началось.
— А мне это неинтересно. А я не хочу другие заказы терять. А я такие деньги за два дня заработаю.
Я сказал:
— Если не нравится, давай сразу прекратим сотрудничество.
— Да, давай. А сколько ты мне заплатишь за три дня?
— Сейчас подсчитаю. И завтра выплачу.
— Нет, сейчас. Давай двести баксов.
— Хорошо. Только сейчас не могу. Завтра.
— И что же, я должна за ними приезжать?
— А разве нет?
— Небось ждать долго придется. Я ведь тебя знаю, ты даже за свет и воду на даче платишь с опозданием. Я могу вообще тебе эти деньги подарить. Наша семья много чего тебе дарила. Смотри, отдавай деньги, а то репутация вещь такая… Да, давай двести баксов. Я хоть туфли себе куплю.
На следующий день я отдал ей деньги. И подумал: Боже мой, какой же я счастливый человек! Всего какие-то двести баксов — и я свободен от этой милой женщины. Ну, правда, — счастье!

Вот он приходит ко мне в офис. Важный, холеный, полнеющий… Андрей Никодимович.
— А кто тебе делает мониторинг прессы?.. "My Press"? Не слышал про таких. Наверное, слабенькая команда. У меня же самые лучшие спецы. Кстати, мы по твоей теме поработали — ничего не нашли.
— А эти — слабенькие! — нашли.
— Странно… Но ты все-равно мне эту тему отдай… Я лучше сделаю… Кстати, ты сколько им за мониторинг платишь?
— Тысячу.
— Так дешево? Мда… А я сейчас в новый офис переезжаю. 300 метров. Никого не порекомендуешь, чтобы на пару снимать?
— Да, можно. Вот Иван Петрович, наверное, может снять. Я тебя сейчас с ним соединю по телефону.
Соединяю. Андрей Никодимович говорит:
— Здравствуйте, Иван Петрович, это Андрей Никодимович. У Вас серьезная фирма? Точно серьезная? Ну, хорошо, я перезвоню.
Кладет трубку. Обращается ко мне:
— Так он что, грузин — с акцентом говорит?
— Да, грузин. Иван Петрович… А вообще, извини, у меня дела.
— Ну ладно, и я поехал.
— Счастливо, брат.

Ехал в метро. Машинист резко затормозил. Полненькая тетенька (примерно 2х2) подпрыгнула под потолок. И двумя своими ножищами с наслаждением приземлилась на мою любимую мозоль. Когда я издал дикий вопль, она сказала:
— Ну, извини!

Заходил к приятелю на работу. Он, философ по образованию, в крупной страховой компании — топ-менеджер. Разговорились.
— Серега, как же ты тут выдерживаешь? Тебе приходится командовать людьми, переступать через себя, а ведь ты душевный человек, более склонный к науке, уединению. В конце концов, ты кандидат философских наук...
Серега улыбнулся:
— Я это скрываю как самый большой недостаток.