Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Михаил Аранов
Стихотворения

 

Старый сад

                               Т. К.

Печалью вечною измены
Ласкает тонкая вуаль.
И закрывает лик надменный
Небрежно брошенная шаль.

Так прелесть в запустении сада
Нежданно порождает страх:
Вдруг юной зелени каскады
Пронзает мертвых веток прах.

Средь буйства трав: осоки клонов
И сыти блеклой белизны,
Как дар из княжеской казны —
Тяжелые цветы пионов.

Забор — изломанные линии.
Здесь ядовитый борщевик
Наладил строй. Пред ним поник
Изнеженный куст желтых лилий.

Стоит по пояс лебеда.
Как будто скорая беда
Ее торопит жить всечасно.
И это, верно, не напрасно:
Звенит хозяйская коса…
А к утру выпадет роса.

Хозяин пьян. Он ждет молодку.
Глядит задумчиво в окно.
Но счастья нынче не дано.
Утешится стаканом водки.

Средь ботанических услад
Для грусти — вечное забвенье.
Какое сладкое томленье —
Ночной жасмина аромат.



Песня Петербургу

Я песню сложил
                   для огня,
ожидавшего в камне
                                 удара.
Для ветра,
        что тело забросил
                                  свое
На сутулые плечи
                       домов
и ключицы чугунных
                         решеток.
Для шпиля,
             иглою проткнувшего небо,
в котором плывет
                         золоченый кораблик.
Как хлеб победителю,
                                я осторожно несу
эти завязи слов,
                        что зачаты случайной
                                                       любовью
под сумраком арок,
                              орущих
в своем единенье со мною.
                 Дарю по частям себя
 каждому слову,
             желавшему трепетной
                                              плоти.
Прими меня, город!
            Я чрево заполню твое.
Я — рождение песни.



Венеция

          "Венеция венецианкой
      Бросалась с набережной вплавь".
               Б. Пастернак

Венеция, я восхищен!
И без тире и междометий
Здесь гениально завершен
Рисунок нескольких столетий.
Изобретение Дожата.
Каприз судьбы, ума изыск.
Соперник римскому собрату.
И мелочен здесь детский писк.
Здесь так бесстыдна нагота.
И торжествуют базилики.
Со стен глядят святые лики,
И святотатствует толпа.
Венеция в воде по пояс:
Недолговечно ремесло.
Гребец, лениво в волнах роясь,
Вращает медленно весло.
Из века в век. На свет из мрака
Гондолы путь под сводом арок.
Над площадью Святого Марка
Взлетает стая голубей,
Свободе радуясь своей.
Но здесь, из камеры свинцовой
Сластолюбивый Казанова
Вписал язвительное слово
В историю людских страстей,
Играя правдой без затей.
Что слово!? Звук его немеет.
Слова — песок. Их ветр развеет.

Истомлена морскою качкой,
Забросив юбки за бедро,
Венеция роскошной прачкой
Полощет ветхое белье.



Опять зима

                                                    Я. Т.

       "Мы будем счастливы, мой друг"…
                                                  Н. Коржавин

Опять зима, как питерская осень.
И мелкой сеткой сонные дожди.
Опять душа покоя тихо просит.
И вторит эхо: "Счастия не жди".
Не жди напрасно, вот усталость схлынет.
И смертный полог застит вдруг глаза.
Камин у ног погаснет и остынет.
И не нагрянет вешняя гроза.

И ни звезды и ни креста.
И мутный диск там тени водит.
И жизни миг. И неспроста
Там путник дом свой не находит.

Мысль начинает новый круг:
— Когда-нибудь на этом свете
Мы будем счастливы, мой друг…
За эту жизнь мы все в ответе.
Когда проснешься на рассвете,
Зажги в окне своем свечу…
Я постою и помолчу.

Я постою и помолчу.
Твой свет помог с пути не сбиться.
У незнакомого крыльца
Помог святой водой напиться
Под трели раннего скворца.

И снова тот же вечный круг:
— Мы будем счастливы, мой друг.
Когда-нибудь, когда-нибудь…

— Ты мое имя не забудь.
 Какую ночь мне все не спится.
Не дай повеситься, иль спиться…
Мы будем счастливы, мой друг.
Мы будем счастливы, мой друг.



Честолюбец

Невольник —
прикован к галерам своих вожделений.
Я тайну
поверю свою лишь горбатому камню,
что встал
на пути у ладьи и разбил ее в щепы.
А цепи
оставил галерникам, битым кнутами
губительной страсти.
Простите!
Мои палачи и надсмотрщик ретивый.
Напрасен
ваш труд, я устал. Равнодушием смерти
клеймен.
Без борьбы уступаю скамью,
что задами
в занозах натерта до блеска.
Терпите!

Вот кнут засвистел, и пригнулись плечи
к коленям.
И взмыли над морем протяжные вопли,
как стоны,
грешащих запретной и сладкой любовью
на брачной постели.
Пройдите галеры!
С печатью на лбах и в глазах ожидание рая.
Довольно,
достанется досок не струганных всем
                                                       на занозы.
Не каждому
только тот камень, что встал на пути у галеры.



Настанут дни

            "Настанет день — исчезну я".
                                                      И. Бунин

Наступят дни — меня не будет.
И в черном шелке не спеша,
Как бабочка, моя душа
В просторы горние прибудет.
Проснется лес и дальний дол.
И грянет птичий хор весенний.
И к солнцу повернут растенья
Свои цветы. И пьяный стол
Сберет гостей, как в прежни годы.
Друзей, врагов любой породы.
И смех, и грех — кто их рассудит?
Меня тогда уже не будет.

Все также розы будут цвесть.
Как хороши, как свежи розы.
И никакая злая весть.
Цветение их не потревожит.

Потом наступит полдня час.
Пчела, жужжа, в окно ворвется.
А где-то снова оборвется
Живая нить средь нас, средь вас.

Вот в джезве кофе закипит.
И пена сдуется немножко.
Моя серебряная ложка
По кружке робко простучит.

И кофе каплею тяжелой,
С деревьев так стекают смолы,
Сползет по краешку фарфора
И незатейливым узором
Напомнит истине простой,
Что путь закончился земной.

Оставит на столе свой след
Фарфоровый сервиз китайский —
Коричневый кружок. Обет
Исполнен с тонкостью прованской.

Ну, вот и все. И нет печали.
Вороны где-то прокричали.
Их крик — едва ль кого разбудит.
Меня тогда уже не будет.



Черный пролет

Если было б чем дорожить.
А тревогу раздать домам.
По уютным их окнам-глазам
Полоснуть от щеки до щеки.
Захлебнутся в крике звонки.
И ступени под сотнею ног
Задрожат как изломы строк,
Как под синею жилкой пульс.
Лишь в последний момент не трусь!
Когда крикнут: "Бери, он наш!"
Вот пролет и последний этаж.
Сам себе говорю: "Не жить".
Если было, чем дорожить...
Этот приговор — наповал.
Но я хлеб у детей не крал.
И не крал я цветы с могил.
И у нищих не крал пальто.
Может, бог бы меня простил,
Если  было за что?
И в смятении, в желтом бреду
Сам не знаю, куда иду.
И на чью-то беду.
               И на чью-то беду.
На кого-то такого же
                       вдруг набреду.



Мартовский ветер

Ветер, бабник, озорник —
подол задирает.
Горстью снег за воротник,
хохоча, кидает.
Недотрога за полу
прячет коленки.
Разохотился шутник,
прижимает к стенке.
Криком плачь, кричи,
нету мочи.
Ах, как руки горячи
очень.
Хлещет ярый поцелуй
в щеки.
Разметал из-под платка
локоны.
Вьется, в ноги набросал
сугробы.
— Как постель тебе со мной,
удобна?
И подушки мягки
и сладки.
А на простыне белой
ни складки.
Закружилась в голове
улица.
Заневестилась девчонка,
зажмурилась.
Ну, какой ухажер
настойчивый.
Ты постой, погоди
потчевать!
И завьюжил хоровод
метелицей.
Захотелось бы уйти —
сущая безделица.