«Союз писателей XXI века» на карте генеральной
Мурадин ОЛЬМЕЗОВ
В БУДУЩЕМ И НАСТОЯЩЕМ
* * *
* * *
Лишь в будущем и настоящем
есть подлинность, а что прошло,
вслед за собою не утащим:
его пушинкой унесло.
Вот, кстати, что вчера-то было?
Не сгинуло ли все во сне?
Под вечер, помню, подарила
цветочница улыбку мне.
Исчезла, что ли, вроде грезы?
Перевернул почти весь дом —
и лишь тогда в бутоне розы
я отыскал ее с трудом.
А что еще? Да все, пожалуй…
Бросаюсь я к календарю:
прощай, вчера, товар лежалый!
Себя дню новому дарю!
Но настоящее несется
в прошедшее — не потому ль
ничем не скованный ход солнца
страшит нас, точно посвист пуль?
Не потому ль Сахара, сочных
растений некогда полна,
по прихоти часов песочных
теперь — песчаная страна?
Лишь в будущем и настоящем
есть подлинность, а что прошло,
то ветром времени гудящим
прочь паутинкою смело.
Но с нами ль нынешнее время,
когда (зови их, не зови)
скрываются его мгновенья —
встревоженные муравьи?
Лишь в будущем — исток восторга!
Все остальное — грезы, бред…
Цари же, будущее! (Только
того, что будет, тоже нет.)
есть подлинность, а что прошло,
вслед за собою не утащим:
его пушинкой унесло.
Вот, кстати, что вчера-то было?
Не сгинуло ли все во сне?
Под вечер, помню, подарила
цветочница улыбку мне.
Исчезла, что ли, вроде грезы?
Перевернул почти весь дом —
и лишь тогда в бутоне розы
я отыскал ее с трудом.
А что еще? Да все, пожалуй…
Бросаюсь я к календарю:
прощай, вчера, товар лежалый!
Себя дню новому дарю!
Но настоящее несется
в прошедшее — не потому ль
ничем не скованный ход солнца
страшит нас, точно посвист пуль?
Не потому ль Сахара, сочных
растений некогда полна,
по прихоти часов песочных
теперь — песчаная страна?
Лишь в будущем и настоящем
есть подлинность, а что прошло,
то ветром времени гудящим
прочь паутинкою смело.
Но с нами ль нынешнее время,
когда (зови их, не зови)
скрываются его мгновенья —
встревоженные муравьи?
Лишь в будущем — исток восторга!
Все остальное — грезы, бред…
Цари же, будущее! (Только
того, что будет, тоже нет.)
* * *
Как давно
стрекозы я не видел,
неподвижно
зависшей
над прудом!
Как давно
не видал я улитки,
что скользит
по травинке,
похожа
на верблюда
в бескрайней пустыне…
Если б звезды
о летнюю пору
перестали
на головы падать,
мы б их тоже,
наверно,
забыли.
стрекозы я не видел,
неподвижно
зависшей
над прудом!
Как давно
не видал я улитки,
что скользит
по травинке,
похожа
на верблюда
в бескрайней пустыне…
Если б звезды
о летнюю пору
перестали
на головы падать,
мы б их тоже,
наверно,
забыли.
* * *
Словами можно отодвинуть мрак,
мгновенно одолеть любые дали,
но те, что обронил ты просто так,
подобны зернам, что ростков не дали.
На них как будто пролит травобой —
вовеки им не сделаться кустами,
не вытянуться свежею травой,
не вспыхнуть благодарными цветами.
Как однодневки-бабочки, они
под вечер машут крылышками еле,
пока не сгинут в сумрачной тени,
оставшись без задачи и без цели.
Слова же те, в которых пышет гнев,
которым промах отроду не ведом,
впиваются в сердца, осатанев,
ехидствуя и злобствуя при этом.
Где падают они на землю, там
колючек зверских тотчас зреет завязь,
босые ножки раня ветеркам,
в крыла рассвета яростно вонзаясь.
мгновенно одолеть любые дали,
но те, что обронил ты просто так,
подобны зернам, что ростков не дали.
На них как будто пролит травобой —
вовеки им не сделаться кустами,
не вытянуться свежею травой,
не вспыхнуть благодарными цветами.
Как однодневки-бабочки, они
под вечер машут крылышками еле,
пока не сгинут в сумрачной тени,
оставшись без задачи и без цели.
Слова же те, в которых пышет гнев,
которым промах отроду не ведом,
впиваются в сердца, осатанев,
ехидствуя и злобствуя при этом.
Где падают они на землю, там
колючек зверских тотчас зреет завязь,
босые ножки раня ветеркам,
в крыла рассвета яростно вонзаясь.
* * *
Чья ты улыбка, цветок?
Кто тебя здесь обронил?
Девочка?
Птичка?
Песенка чья ты, родник?
Кто тебя здесь обронил?
Мальчик ли?
Дождик?
Кто тебя здесь обронил?
Девочка?
Птичка?
Песенка чья ты, родник?
Кто тебя здесь обронил?
Мальчик ли?
Дождик?
Слова на ветер
Сколько слов я убил ни за что
за те годы, что прожиты?
Улей?
Или десять?
А может, все сто?
Те слова, что сказал просто так, —
словно дождь
над бесплодной пустыней,
словно зерна,
что всходов не дали.
«Я люблю тебя», —
в шутку сказал —
и три слова безвинно убиты.
«Не волнуйся, дружище, улажу», —
так сказав,
позабыл обещанье.
«Непременно приду, дорогая!» —
и опять же
не сдержано слово…
Те слова,
что сказал просто так, —
это осы, что жала вонзают
не в других,
а в себя,
без пощады.
(Точно так,
в западню угодив,
убивают себя скорпионы.)
Под ногами
листья шуршат —
это трупики слов
умерщвленных.
Очень скоро
костры запалят —
и развеется прах их
по ветру.
за те годы, что прожиты?
Улей?
Или десять?
А может, все сто?
Те слова, что сказал просто так, —
словно дождь
над бесплодной пустыней,
словно зерна,
что всходов не дали.
«Я люблю тебя», —
в шутку сказал —
и три слова безвинно убиты.
«Не волнуйся, дружище, улажу», —
так сказав,
позабыл обещанье.
«Непременно приду, дорогая!» —
и опять же
не сдержано слово…
Те слова,
что сказал просто так, —
это осы, что жала вонзают
не в других,
а в себя,
без пощады.
(Точно так,
в западню угодив,
убивают себя скорпионы.)
Под ногами
листья шуршат —
это трупики слов
умерщвленных.
Очень скоро
костры запалят —
и развеется прах их
по ветру.
Отмщение
В огромном доме
с окнами в решетках,
с массивными
железными дверьми
все стало пропадать:
столы и стулья,
ковры, картины,
золото и деньги…
И люди — тоже.
Ровно через месяц
дом опустел:
в нем больше ни вещицы
и ни души.
Еще же через месяц
на месте дома
лишь одно трюмо
под моросью осенней холодело,
подобное печальному надгробью
в небытие скатившемуся дню.
Когда бы не настенные часы,
что тикали в бесплотном зазеркалье,
идя в другую сторону,
никто бы
не смог узнать,
чтó здесь произошло.
В один из дней
рассыпалось стекло
на мелкие осколки,
из которых
одна слезинка выкатилась.
То
была слеза невинного ребенка.
с окнами в решетках,
с массивными
железными дверьми
все стало пропадать:
столы и стулья,
ковры, картины,
золото и деньги…
И люди — тоже.
Ровно через месяц
дом опустел:
в нем больше ни вещицы
и ни души.
Еще же через месяц
на месте дома
лишь одно трюмо
под моросью осенней холодело,
подобное печальному надгробью
в небытие скатившемуся дню.
Когда бы не настенные часы,
что тикали в бесплотном зазеркалье,
идя в другую сторону,
никто бы
не смог узнать,
чтó здесь произошло.
В один из дней
рассыпалось стекло
на мелкие осколки,
из которых
одна слезинка выкатилась.
То
была слеза невинного ребенка.
Умирающий дом
Ревет Баксан, и Андырчи-скала
взмывает к небу так же, как бывало,
но, словно век, минута тяжела
для дома умирающего стала.
Здесь никаким подпоркам не помочь,
вся крыша прохудилась, набок свесясь,
с опаской сквозь сгустившуюся ночь
заглядывает в дом печальный месяц.
Живет хозяин в городе давно.
Как бельма, паутина застит окна.
Здесь смех звучал, здесь пенилось вино —
но память о том времени поблекла.
Весь двор порос крапивой, лебедой,
и кажется, вот-вот, в волненье диком,
крыльцо, такой пришиблено бедой,
от дома убежит с протяжным криком.
Тропа же, что то радость, то печаль
к порогу приводила то и дело,
уже давно, скуля, уходит вдаль —
собакой, что навек осиротела.
Не возвратить ушедшего навек…
Дом старый — точно старый человек.
взмывает к небу так же, как бывало,
но, словно век, минута тяжела
для дома умирающего стала.
Здесь никаким подпоркам не помочь,
вся крыша прохудилась, набок свесясь,
с опаской сквозь сгустившуюся ночь
заглядывает в дом печальный месяц.
Живет хозяин в городе давно.
Как бельма, паутина застит окна.
Здесь смех звучал, здесь пенилось вино —
но память о том времени поблекла.
Весь двор порос крапивой, лебедой,
и кажется, вот-вот, в волненье диком,
крыльцо, такой пришиблено бедой,
от дома убежит с протяжным криком.
Тропа же, что то радость, то печаль
к порогу приводила то и дело,
уже давно, скуля, уходит вдаль —
собакой, что навек осиротела.
Не возвратить ушедшего навек…
Дом старый — точно старый человек.
Цветы
По зеленой лужайке
девчонка бежит.
Ее радостный смех разноцветен,
как букетик цветов
у нее в кулачке.
Майской улицей
девушка споро идет,
и улыбка ее лучезарна,
словно розы,
что нежно прижаты к груди.
Под неоновым светом
девица стоит,
сеть любовную снова сплетая
из неверных лучей
подгулявшей луны.
Приторочена роза
к холодной груди —
то, понятно, бумажная роза,
да, фальшивая роза,
как сердце ее.
На асфальте
понуро старуха сидит,
ей в ладони стекают монеты —
это слезы ее,
что иссохли давно.
О цветах
речи нет и в помине.
девчонка бежит.
Ее радостный смех разноцветен,
как букетик цветов
у нее в кулачке.
Майской улицей
девушка споро идет,
и улыбка ее лучезарна,
словно розы,
что нежно прижаты к груди.
Под неоновым светом
девица стоит,
сеть любовную снова сплетая
из неверных лучей
подгулявшей луны.
Приторочена роза
к холодной груди —
то, понятно, бумажная роза,
да, фальшивая роза,
как сердце ее.
На асфальте
понуро старуха сидит,
ей в ладони стекают монеты —
это слезы ее,
что иссохли давно.
О цветах
речи нет и в помине.
* * *
Лужа у дороги
высыхает.
Девочка зачерпывает воду —
и ее на травы выливает…
Так птенцов пускают
на свободу.
высыхает.
Девочка зачерпывает воду —
и ее на травы выливает…
Так птенцов пускают
на свободу.
* * *
Дождь оставил
прозрачную лужу
с краем облака,
в ней отраженным
рядом с веткою вишни
зеленой,
и на ней
задремал ветерок.
Эта лужа
была бы стеклянной,
не найди в ней приют
лягушонок,
пучеглазый
и гордый собой.
прозрачную лужу
с краем облака,
в ней отраженным
рядом с веткою вишни
зеленой,
и на ней
задремал ветерок.
Эта лужа
была бы стеклянной,
не найди в ней приют
лягушонок,
пучеглазый
и гордый собой.
Перевел с балкарского Георгий ЯРОПОЛЬСКИЙ
Мурадин Ольмезов — балкарский поэт, драматург, прозаик и переводчик. Родился в 1949 году в селе Эрназар Талды-Курганской области Казахской ССР. Член Союза писателей России и Клуба писателей Кавказа. Живет в Нальчике.