Усталость сыплет пригоршни песка
В глазницы до краев.
Я тру глаза, не думая о встрече.
Ты знаешь времени рука
Наотмашь бьет.
И чем сильнее, тем вернее лечит.

Молчит кальяна черный сакс.
Сейчас — и есть — потом.
Синкопы тянет черных глаз
Луна беззубым ртом.
В созвездье нот, как прежде семь.
Изгибы в форме Ч.
И может стать молчанье всем,
А музыка ничем.

Мне в пору жизнь. Тропа мне впору.
Пусть путь — подобие игры.
Когда идешь все время в гору,
То сам уже — как часть горы.

А мне порой кажется жизнь — ничья,
В борьбе за бесценные кубки
И что важнее, — порханье мяча
В теннисе — или юбки?

мне душно без тебя
без горла крик
саням подобен пьяного емели
мне б город разорвать как воротник
чтоб пуговицы окон разлетелись
мне тошно без тебя
погонщик муз
ведет табун к прохладе ипокрены
и рвется галопируя мой пульс
уже без сердца на краю вселенной

слово выберет их —
недалеких, убогих, тщедушных.
слово выберет их —
кто слова превратит в размазню…
ну, а мы — из пробелов
слепых, никому не послушных,
что живут под словами
и видят контекст на корню.
из вершин немоты,
что едва ли под силу атлету,
по весне — мы вершки,
а к зиме перейдем — в корешки.
просто так мы живем
просто пишем по белому свету,
и разводим, как мост, велеречие
каждой строки

Валторны. Флейты. Кларнеты.
Клапаны и отверстия.
Вдох и выдох.
Гармоничная экскурсия легких.
Прекрасная дыхательная гимнастика.
Побочный эффект — музыка.

Ученый открывает тему.
Поэт закрывает тему.
Иллюзия открытой и закрытой двери.
Но люди уходят.
А дверью начинает хлопать сквозняк
                                               истины.

Ты мне подаришь рыжий зонт,
Кроссовки и бессмертье горца.
И я уйду за горизонт
И принесу краюху солнца.
И я скажу: не обожгись!
Но не пугайся сладкой боли,
И преломлю любовь и жизнь
И свет на две неравных доли.

Это сладкое слово сейчас.
Это горькое слово потом.
Это свет из безоблачных глаз
Преломлен пожелтевшим листом.

Дай мне волю, дай мне саблю,
Парабеллум и коня,
Эту землю я избавлю
От великого вранья.
Даже если будет сабля —
Деревянной, не беда.
Эту землю я избавлю
От великого стыда.
Даже есть будет клячей
Конь и пуля холостой…
Я решу свою задачу.
Совершу я подвиг свой.

Мне не надо, не надо, не надо
Ничего, ничего, ничего!
Голубиная даль снегопада
И снежинка лица твоего.

Здесь проходили толпы нищих,
Здесь проезжали богачи.
Здесь умирали — тыщи, тыщи…
С ума сходили палачи…

Из ссылки в ссылку мимоходом
В кибитке трясся здесь поэт.
И конным, пешим, крестным ходом
Народ спешил в потоки лет.

Здесь все — и счастье, и невзгоды,
Здесь щи хлебали из лаптей,
И шли всегда не зная броду
И поминали всех чертей…
Здесь на заезженной дороге
Из ниоткуда — в никуда
О чем-то долго думал Гоголь
И молвил: «Скучно, господа…»

Людская ломкая порода —
Как много чувств, как мало сил…
И нет нам Бога, чтобы продал,
И нет нам Черта, чтоб купил…

Темнеет ночь и бьются в стекла —
Глаза и руки… жил — не жил…
И нет нам Бога, чтобы проклял!
И нет нам Черта, чтоб простил…

Все те же переулки,
Все тот же лай собачий.
И шаг здесь самый гулкий,
И вечно кто-то плачет.

День не удался. Душно!
Все что ни есть — морока.
И жить без Черта скучно,
Без Бога — одиноко…

Нет совершеннее обмана,
Чем молча участь выжидать,
Да из дырявого кармана
Кому-то милостыню дать.

Пройтись налево и направо,
Еще выпячивая грудь…
Ты не Исус и не Варрава,
Тебе ни сдохнуть, ни вздохнуть…

Неисчерпаемое чудо —
Все «нет», и все сплошное — «да».
Необъяснимое — откуда,
Необъяснимое — куда.

Страна, великая до чванства,
Страна с протянутой рукой.
Необъяснимое пространство
С необъяснимою тоской…

Я буду говорить с тобой
На языке случайной встречи.
Косноязычною судьбой,
На древнем, вымершем наречьи.

И упаду к тебе на плечи
Скороговоркой дерзких рук,
И будет незачем и нечем
Переводить любви испуг.

Нас будет двое, только двое.
И жизнь — не грань, не сторона,
Она — пространство круговое,
Она — доверие немое
Времен — и голос, и струна…

И продолженьем — тишина,
Неоспоримостью беспечной,
Непредсказуемой борьбой…
И буду говорить с тобой
На языке случайной встречи
На древнем вымершем наречьи,
Косноязычною судьбой.

Ей лицевой предъявлен счет.
И он оплачен сверх инфляций.
И если женщина идет,
В ее походке сотня граций!
Тень не наводит на плетень
Весь мир теней ее воочью.
Она актриса — каждый день
И лицедейка — всякой ночью.
Ей в пару слыть и в пору быть
Прекрасной, жгучей, едкой, терпкой,
Соизмеряя плоть и прыть
И с Терпсихорой, и с Эвтерпой.
И лишь она вольна, шутя,
Любить и, не шутя, влюбляться,
И жизни занавес спустя,
Срывать цветы мужских оваций.

Не могу распрощаться с тобою,
Ты не можешь остаться со мной —
Пресыщение сладкой борьбою,
Пресыщение нежной войной.

Пресыщение горьким согласьем,
Безмятежностью ссор и вражды,
Пресыщение каторжным счастьем
И пьянящим блаженством узды

Ты будешь сегодня лилова,
Как воздух вечерне-весенний,
И в блестках плаща дождевого —
Дрожащею веткой сирени…
Пропитана ведьминой мазью,
Заброшена в мир невидимкой,
В аллеях с каштановой вязью
Проступишь прозрачною дымкой…
Эскизом, наброском, моделью
Для будущих всех живописцев
Напишешься легкой пастелью
В накидке из тонкого ситца…

Потом ты исчезнешь. Надолго.
И где-то на рынках, в трамваях,
Родная, — виденьем, и только,
Мелькнешь — не моя, но живая…

Вернешься — метелью и снегом,
Потоком струи сквозняковой,
Внезапным татарским набегом
На тишь стороны васильковой…
Сердечным нешуточным сбоем,
И дрожью ночной лихорадки,
Вернешься. И станешь собою.
И скажешь: «Теперь все в порядке..»
И после бессонной недели,
Красивой, уставшей, разбитой
Ты выйдешь из пенной постели
Моей и ничьей Афродитой.

В окнах покой сентября…
Женский зашторенный гений…
День состоит из тебя,
Ты — из счастливых мгновений.

Словно молитва — стряпня,
Перед плитою-иконой…
Ради какого меня
Кухонной стала мадонной?..

В окнах покой сентября,
Вечер и теплые тени,
Ночь состоит из тебя…
Волосы, руки, колени…

Вижу, что будет спустя
Год, или два… или после…
Я состою из тебя —
Девочки тихой и взрослой…