Решили с другом съездить в Подмосковье —
пособирать осенние опята,
по лесу побродить да жизнь обкашлять.
Среди недели (я тогда работал
редактором журнала «Литучеба»
и потому был нищенски свободен,
а Саша — вольный человек по сути)
в полупустую сели электричку
и скоро с Белорусского вокзала
в Звенигород отправились.
                            Когда-то
меня туда возили в детский лагерь
подряд четыре лета. Помню ясно
аллеи, корпуса, бассейн, теплицы,
поляну с деревом посередине,
с которого приятель мой сорвался
и ободрал себе бока о ветви.
За вычетом линеек пионерских,
полуденного сна и столованья,
играли целый день мы — в прятки, в салки.
Пинали мяч. Для более серьезных
работали кружки по интересам,
Где вышивали, прыгали на матах;
кто в шашки, в шахматы соревновался,
кто мастерил модели самолетов
и запускал их в небо. Как-то даже
построили вигвам — и вот индейцы
в нем поселились: воины ходили,
забор перелезая, на охоту,
а скво для них готовили похлебку
из щавеля. Нас повязали гринго
и под конвоем повели все племя
за изгородь — была в лесной низине
березовая роща. Эту рощу
я вспоминаю часто. Чудо-роща!
там папоротник рос и мох стелился
вокруг берез, что широко стояли,
принарядившись, будто в праздник... Позже
вид места изменился в одночасье —
придя сюда из лагеря, внезапно
мы только пни да щепки увидали.
Мне почему-то сделалось так стыдно,
как если б налысо меня обрили.
А вскоре из березок настругали
богатырей нам, дедов бородатых, —
на капище похож стал детский лагерь.
Имелся там еще и настоящий
языческий курган.
                    Через пятнадцать,
а то и больше, лет я специально
из Жаворонков на велосипеде
туда приехал; разыскал наш лагерь;
спустился вниз, где вместо прежней рощи
лужайка до сих пор существовала.
Зашел на территорию, конечно,
добившись разрешенья у охраны.
Сентябрь настал уже, и дети в город
вернулись. Как лунатик, одиноко
бродил я по аллеям. Показалось
мне все каким-то маленьким, и даже
курган (я на него присел) как будто
стал ниже.
            Ну да бог с ним! Я отвлекся.
(Считайте, что за это время с Сашей
добрались мы без всяких приключений
до нашей цели — смешанного леса
в окрестностях, теперь и вам знакомых.)
Лес был пронизан светом. Голубое
в него заглядывало небо. Только
грибов не видно что-то под опавшей
листвой — сезон окончен, вероятно.
И вот когда, порыскав по опушке
ближайшей, горе-грибники задались
в уме вопросом, часом не пора ли
привал устроить (в рюкзачке у Саши,
бывалого походника, с собою
чай в термосе, орехи, сухофрукты), —
вдруг, словно кто-то угадал их мысли,
открылся вид — совсем такой как надо:
пологий берег озерца лесного
или речушки. Радостно глядели
мы оба на него. Ах, мать честная!
Какая ж красота в природе русской!..
                                 Однако
вместо того, чтоб к берегу тотчас же
спуститься, мы еще раз попытались
искать грибы. Решили, что вернемся
сюда или в другом каком-то месте
на ту речушку выйдем непременно.
Награда за упрямство — две-три старых
червивых сыроежки, да масленок
попался подозрительного цвета.
Но главное — мы скоро заблудились,
свернули вправо — выбрались на свалку.
левее рыпнулись — там чьи-то дачи.
А между тем испортилась погода,
накрапывать стал дождь, потом сильнее
полил — так, будто кто-то рассердился
и нас прогнать желал отсюда. Все же
мы, наконец, огромный крюк проделав,
нашли то место... Жалкое болото,
засыпанное мусором, стоячей
водой своей напомнило о смерти.
С отчаянья мы здесь перекусили.
Ни говорить, ни думать не хотелось.
Уставшие, промокшие изрядно,
Пошли на станцию.