Сегодня папин день. Как я живу? Как десять лет назад я не реву, не вою, не воюю, не тираню себя давно, да даже и не раню, не мучаю как прежде, не казню, глотая слезы, десять раз на дню. Где я теперь живу? В далеких селах, где не слыхать его шагов веселых — а он любил войти, вертя ключи, как утром входят первые лучи... Он нес орехи, горстку чернослива и улыбался чуть ли не счастливо... Вот есть малыш, вот, слава богу, дед. Не будет деда — и большой привет. С кем я теперь? Да только со стихами. Как с папоротниками, лопухами, что выросли на даче под Москвой, где ходит папа мой, всегда живой.

Приехала. Подобие кадавра. Фактически начавший пахнуть труп. Но только увидала трубы Гавра — как будто услыхала голос труб. Купалась. В нашем Маншике холодном. Бодрит и промывает как стекло. А люди в этом климате свободном скорей винишко ценят, чем тепло. Легла в песок. Омоны, чрезвычайки — все-все уплыли, вот какой заскок. Затопали вблизи ногами чайки. Похоже, все ж испортил их Хичкок. Встряхнулась. Вновь свободу возлюбила. Оделась и поехала домой. У дома сбила голубя-дебила. Хичкок и только, разлюбимый мой.

В ком что-то несуразное болит, в ком теплится обычная душонка — езжай скорей сюда, космополит. Такой уж день. То Праздник индюшонка. Съезжаются фургончики с утра — вся область тут, на то мы и столица. Не Тур-де-Франс, он вообще мура, а зверь домашний призван веселиться. И голубя, и кролика лицо, и нежный дух трехдневного утенка... Я б написала богу письмецо, да все боюсь что напишу не тонко. А петуха
честнейшие глаза — все ждет-пождет, но чувствую, дождется. И наконец, индюшек голоса — курлы-курлы, а к Рождеству — придется. Купи себе дружка, пришла пора. Купи, не жмоться, дурень-обыватель. Он будет брат тебе или сестра, он не игра. А духа воспитатель. Когда придет назначенный момент, ты будешь принужден принять решенье — он выступит что твой интеллигент. Он знает все про жертвоприношенье.
Да, у детей счастливые глаза. Полны зверья картонные коробки. Не знаю, сколько верят в чудеса — но дружелюбны, веселы, не робки...

У нас суббота, господа. Опять она — как и тогда, когда нас не было тут с вами и ни капли... Вся площадь — будто свежий лист. И фрукты тут, и букинист, и к вечеру — для малышей спектакли. А я, несчастный человек, сейчас поеду в Понлевек (там Евы Грин живет неюная мамаша)... И вот я, бедный музыкант, сейчас уеду на брокант — ах, эта жизнь невыносимая, не наша!..

Не в силах больше рифмовать (пора ложиться и вставать...), но вот закралось: глядь-поглядь, и на концерте я вместо слов «они везде» пропела вдруг «их нет нигде». Все про стихи. И — тут как тут. Видать, до смерти.