Что рукописи не горят – не верьте!
Приходит тихий, ясноглазый мальчик,
Подносит спичку – и они горят...
Не думайте, что мальчик этот зол,
Что он – ваш враг. Он вас почти не знает,
Но знает жизнь, и, что всего важнее,
Он знает: спички у него в руках.
Вы думаете, судьбы не горят?
Они горят бездымно и бесслезно,
Почти не видно, как костёр на солнце, –
И остаётся от твоей судьбы
Щепотка пепла – да и ту развеет
Бродяга-ветер и размоет дождь.
                                       Но это всё – потом. Сперва
                    приходит
Всё тот же мальчик. Он к твоей судьбе
Приценится, всё трезво просчитает,
Прикинет варианты – и решит.
Ведь если вдруг одна судьба сгорит,
Другой просторней и вольготней станет.
Всё дело в выборе...

                                                                  Но почему, скажите,
Вы спички доверяете ему?

Обидой до костей обожжены,
Без розовой надежды на удачу,
Евреи уезжают из страны,
А я о них ночами трудно плачу...
Нам нагло лгут, что в них чужая кровь,
Но, если честно вспомнить всё, что было, –
У нас она земля, одна любовь –
И лишь случайно не одна могила!
На Волге, на Дону и над Днепром,
С годами не меняясь, не старея,
Ни разу не помянуты добром,
Лежат мои товарищи – евреи.
Что из того, что генотип не тот:
Глаза печальней, волосы курчавей –
Кто, будь он проклят, обрекать их вправе
На их второй, трагический Исход?!
Мы были рядом в круговерти дел:
Под грохот строек и под гомон птичий
Нас поднимали вместе, без различий
В атаку, на прорыв – и на расстрел.
Нет, наша кровь давным-давно смешалась –
И, тёмный стыд глуша, как сердца стук,
К себе –
                не к ним –
                                  испытываешь жалость,
Нащупывая рядом
               пустоту!..

Дорога по жизни избита, изрыта –
Судьба так решила, иль тянут грехи?
Недаром горчат над постылым корытом
Рождённые в будничной спешке стихи.
Так славно когда-то творили поэты:
Скрипели гусиным пером, не спеша,
Влюблялись, стрелялись, дарили букеты –
В изящных стихах изливалась душа!
В серебряном веке, в красивой печали
Глаза не от лука щипала слеза,
А тут вот не знаешь, что делать вначале –
Как, стирку окончив, поспеть на базар,
Сварить, и убрать, и подумать о Боге,
И краешком глаза вокруг поглядеть,
Чтоб, щурясь сквозь пыль беспощадной дороги,
Какие-то песни упрямые петь!
Тащу свою совесть немереным грузом –
Ну что б тебе груз выбирать по плечу? –
И жёстким стихом, как ладонь, заскорузлым,
Долги свои снова плачу и плачу.

Тяжело переваливаясь на опухших ногах,
к трамваю бежит старая женщина.
Светофор уже мигнул жёлтым
и ласково засветился зелёным,
но вагоновожатая терпеливо ждёт.
Старуха подбегает, задыхаясь,
благодарно запрокинув побагровевшее лицо, –
но двери перед ней захлопываются,
и трамвай плавно трогается с места.

Каждый забавляется по-своему, не правда ли?

Скажи, зачем ты мне напоминаешь,
Что близок Стикс – и нет пути назад?
Для нас – для всех – конечна жизнь земная,
И пред тобой, как предо мной, – закат.
Но пусть мой путь к нему чуть-чуть короче,
Мы обе всё равно идем туда.
Я не боюсь.
                             Ведь самой тёмной ночью
Кому-то где-то
                             светится звезда.
И может статься – за моим уходом
Ещё звезда
                             на небесах взойдет?
Что ж – поглядим, что там, за небосводом!
Ты остаёшься?
                             Я иду вперёд.

Тихий дождик чуть слышно лопочет в саду,
Струйки робкие нежно журчат в водостоках…
Я по желтой тропинке неспешно бреду –
Хочешь, тихую песню сложу на ходу,
Раз уж осень в наш сад заглянула до срока?
Не грусти: эта боль неизбежна – смирись!
Величаво строга красота увядания…
Всё проходит – ведь ты это знала заранее:
Наше время крадётся беззвучно, как рысь.
Улыбнись и скажи ему: что ж – до свидания!

Как объяснить им, что такое борщ?
Для чужаков – непостижима тема!
Как ни старайся, как тут лоб ни морщь –
Им не понять, что борщ – это поэма.
Здесь общего для всех рецепта нет:
Хранимый бережно, как полковое знамя,
У каждой молодицы свой секрет,
На опыте настоянный веками.
Приправленный хохлацкой хитрецой,
Он – Символ Нации, а значит – не безделка!
У каждого Борща – своё лицо.
И вы его увидите.
В тарелках.

Чищу рыбу под названьем "пеленгас".
Морда рыбины таинственно печальна:
В плоских бусинах застывших рыбьих глаз –
Рыбами подсмотренные тайны.
Мне бы к этим тайнам прикоснуться,
Рыбий голос услыхать хоть раз –
Только рыбе не дано проснуться!
Чищу рыбу под названьем "пеленгас".
Чищу рыбу...