5 июня 2012 года мне исполнилось 48 лет. Я помню, как мы с Наташей в Тамбовской пединститутовской общаге вдвоем отмечали мое восемнадцатилетие. Я тогда казался сам себе умудренным жизненным опытом стариком. А сейчас я чувствую себя молодым — зеленым! — человеком (юнцом). Нет у меня ответов на большинство вопросов.
Как все странно!

Он писал дневник, а получались — иногда! — стихи.
Но — увы — он писал стихи, а получался дневник.

Пришло разгромное (и справедливое!) письмо в мой адрес. Огромное спасибо!
Пишет Марина Белоглазова:
«Длинный рассказ под заголовком “Сергей Мнацаканян написал про меня статью” читать скучно.
С удовольствием дальше прочитаю продолжение про “памятник, поставленный мне, гению всех времен и народов, на Красной площади”. Сколько в твоем Дневнике самолюбования! В вашей поэтической тусовке все хвалят друг друга, а новых пушкиных что-то не появляется».
Марина права. Вообще, замечательно, когда ругают. Головокружение от мнимых успехов сразу проходит.

Объявлен список номинантов на премию «Московский счет».
Я голосовал так. Книга Игоря Панина «Мертвая вода», книга Сергея Попова «Воронеж etc», Андрей Сизых, «Аскорбиновые сумерки».
Хотел, конечно, и за себя проголосовать, но постыдился. Что поделаешь, советское воспитание обязывает.
Полагаю, что у Игоря Панина есть шансы. Его книга собрала невиданную прессу… Столько рецензий на поэтический сборник я не читал давно…

— Да как ты смеешь? Я так старался, писал письма авторам. Просил их прислать стихи срочно в номер. Я заместитель главного редактора журнала, немолодой уже человек… А ты… А ты… Ты половину стихов выбросил. Не стал печатать. Кто ты, вообще, такой? Да, кто ты такой? Ну, кто ты такой?
— Я главный редактор этого журнала.

— Я больше не могла с ним жить. Не могла, и все. Это было просто невыносимо.
— Почему?
— Он стал писать такие слабые стихи…

Редактор-издатель Трынкин пришел на заседание ЛИТО, где обсуждали новую книгу одного из его авторов — поэта Крынкина. Книга эта с элементами ненормативной лексики, короче говоря, там много стихов с матом.
Крынкин начал читать. А потом состоялось обсуждение. Крынкину досталось на орехи. Пожилые участники ЛИТО его задолбали за мат. Крынкин защищался:
— Да вы ничего не понимаете. Мои стихи читает вся Россия, их даже редактор Трынкин в своих журналах печатает.
Тут участники ЛИТО набросились и на Трынкина. Начали кричать, что он печатает всякую ерунду.
Трынкин этого не вынес и залез под стол, и больше во время заседания ЛИТО оттуда не вылезал.

Я как руководитель Союза писателей ХХI века подписал полгода назад Договор о сотрудничестве с одной городской библиотекой. Суть Договора в следующем: мы им дарим книги, которые выходят под эгидой СП, они нам бесплатно предоставляют зал для наших литературных вечеров.
Начали сотрудничать. Я провел вечер СП и писателя Иванова (фамилия изменена). Отвез им более 200 книг, напечатал в своей газете «Литературные известия» статьи о нашем плодотворном сотрудничестве.
А намедни директриса библиотеки нервно мне говорит:
— Когда был вечер писателя Иванова, я заметила возле входа много иномарок. Сразу видно, что автор богат. Деньжата у него водятся. Теперь вы, Евгений Викторович, будете нам платить деньги за аренду. То есть, бесплатно вечера мы вам больше проводить не дадим.
Я даже ничего не стал с ней выяснять.
Улыбнулся и ушел.
История невыдуманная.
А Россию мне жалко. Капитализм, конечно, испытание не для слабых.
Буду за эту директрису молиться.

15 мая выступал с докладом «Палиндром и палиндромическая поэзия» в Институте русского языка имении В. Виноградова. Представлял свою диссертацию.
Присутствовали д.ф.н. Н. Фатеева, С. Шелов, К. Кедров и другие ученые.

17 мая выступил на научной конференции, которую организовал Институт языков и искусств имени Льва Толстого, с докладом «Новые формы современной русской поэзии».
Присутствовали д. ф. н. М. Блох, М. Зубов и другие.

10 мая 2012 начала работать моя телекомпания «Диалог». Сайт www.tv-dialog.ru
Если у кого появятся какие-то идеи в связи с этим проектом, пишите мне по адресу: stepanovev@mail.ru

Пришел на выставку фотографий моего товарища Кузьмы Вострикова. Познакомился там с одной симпатичной актрисой.
Стали вместе с ней фотографии Кузьмы рассматривать.
Подошли к портрету поэта Андрея Чемоданова.
Она спрашивает:
— Это кто?
— Поэт Андрей Чемоданов.
— Понятно. А он кто?
— Поэт.
— Хороший такой, упитанный. Известный поэт?
— Да.
— Он в самом деле поэт?
— Да.
— А что он пишет?
— Стихи.
— А по профессии он кто?
— Поэт.
— А ты кто?
— Я Женя.
— Ну ладно, Миша, — говорит она мне, — пойдем на фуршет, а завтра давай созвонимся. Вот тебе моя визитка.

История абсолютно невыдуманная.

Чехов создал целую галерею дураков, проходимцев, подхалимов, алкашей, неумех в своих злобных юмористических рассказах. Высмеял основу страны — мещан, купцов, земских фельдшеров и т. д.
Эту галерею характеров он создал в то время, когда Россия была на подъеме в своем экономическом и нравственном (во всяком случае, по сравнению с сегодняшним днем!) развитии.
Лопахин, уничтожающий вишневый сад (сиречь Россию), — это и есть Чехов.
Слово может убить.

А Треплев («Чайка») — не трепло.
Решил — и застрелился.
А причина-то несерьезная. Ну и что — женщина любит другого. Радуйся, чудак! Тебе меньше хлопот.
…Еще лет десять назад я так, конечно, не думал.

Читаю переписку Иванова, Одоевцевой и Гуля. Самое жуткое читать, как прозаик и главный редактор журнала Гуль дает советы выдающемуся поэту Иванову… Предлагает улучшить стихотворение…

Фраза Андрея Платонова (изначально — поэта!) усложнена, витиевата, даже вычурна.
Так ли это хорошо для прозы?

Читаю Кукаркина о тлетворном буржуазном обществе. Раньше, в советское время, я над этой книгой смеялся, думал, что там все вранье. А теперь так не думаю.

1 июня 2012 года. Стоим втроем возле Словацкого культурного института — Лев Готгельф, Андрей Коровин и я. Ждем начала джазового концерта.
Лев восхищается:
— Андрюша, я прочитал твою подборку в «Крещатике» — замечательные, потрясающие стихи. Особенно меня поразили две гениальные строчки… Ну, правда, гениальные.
Я спрашиваю:
— Лева, какие?
Готгельф грустно отвечает:
— Забыл…

15 мая 2012 года был в Еврейском культурном центре в Марьиной Роще.
Выступала Вера Зубарева, поэт и филолог из США. Она прочитала стихи и показала фильм про своего замечательного отца — поэта и моряка Кима Беленковича.
Вера хорошо сказала:
— Наступает такой период, когда мы становимся родителями нашим родителям.
Это очень правильные слова.
А что я сделал для своих мамы и папы?..

Пришел мастер подвешивать картины. Картины подвесил — пол окарябал.
Корректор вычитывал газету — допустил 125 ошибок.
Рабочие в переплетной мастерской приклеили обложку вверх ногами.
Оператор снял сюжет — голос у ведущего передачи хрипит.
Купил молоко — прокисшее.
И т. д. Подобное происходит каждый день.
…Получаю статью от Анны Гедымин. Ни одной ошибки. Да, ни одной ошибки.
Даже не знаю, как на это реагировать. Ну не бывает так в России. Плачу, как сентиментальный глупый старик, слезами умиления.

Диана приехала из Израиля. Звонит мне, восхищается:
— Замечательная страна! К каждому деревцу подведен шланг. Полицейский на дороге заикнулся о взятке — 20 лет тюрьмы. Чистота, порядок. Безопасность. История на каждом шагу. Такое ощущение, что вот-вот Христос рядом пройдет…
Спрашиваю:
— Ну, а что там плохого?
— Плохо, что нас там нет.

Эта женщина похожа на мужчину. Точнее — на мужчину-гомосексуалиста. Еще точнее — на пассивного гомосексуалиста.
Этот мужчина похож на женщину…
Они любят друг друга.

В 2000 году я вместе с другими компаньонами создал рекламную фирму.
Дела быстро пошли.
Мы сняли офис на Арбате, нашим клиентом было РАО ЕЭС.
Соучредитель фирмы Олег говорил мне:
— Женек, теперь мы наконец-то заживем. Быть бизнесменом — это счастье. Есть теперь будем только в ресторанах, девчонки сами начнут прыгать в постель.
И вот прошло 12 лет.
Той фирмы уже давно нет. Я теперь единолично возглавляю совсем другую компанию. В рестораны я не хожу. Женщина у меня одна. А счастье… Оно с бизнесом мало сочетается. Счастье — это что-то совсем другое. Внутри тебя.

Был на одной научной конференции. Более всего поразило выступление профессора из США Зыкова. Оказывается, инженер в США эффективнее российского инженера в 41 раз.
Фермер в США эффективнее российского фермера в 71 раз.
Это, по-моему, ужасно.

Как много лишних вещей!

Главное — уметь сдерживать эмоции.
Лучше всего — вообще их не иметь.
Тогда намного проще управлять людьми.

5 мая 2012 года был на даче.
Все деревья перезимовали. Сосны и дубок немного подросли, березы вымахали выше дома.
Посадил еще одну березку и две яблони (купил по дороге за 800 рублей обе).
Андрей помог выкопать пенек (старая облепиха).
Завезли с ним тумбочку под ТВ и новую кровать на второй этаж.
Поставил бочку под водосток, собирал прошлогодние листья.
В лесу уже сухо.
Наша маленькая речка Таруса (до нее 1 минута пешком) разлилась, очень красивая.
Уезжать не хотелось.

что надо делать? собраться
с мыслями
печку топить
о дорогие собратья
хватит друг друга топить

В гости пришел старый товарищ, с которым мы когда-то вместе работали на ТВ.
Пришел и стал вещать:
— Я теперь целитель, живу праведно. На баб свою энергию не трачу и тебе не советую.
Ты до сих пор, я вижу, живешь не правильно. Все о бабах думаешь. Нарушаешь главные законы жизни.
Трендел он минут десять.
Я слушал, слушал, а потом тихо сказал:
— Олег, разговор, окончен.
И показал рукой на дверь.
Он, молодец, быстро сориентировался:
— Извини, Женек, это я вошел в роль. Профессиональное заболевание — всех хочу учить и лечить.
Потом мы опять говорили, уже в режиме диалога. Спокойно и без назидания. На прощание обнялись.

Разбираю старые нью-йоркские записи.

Был в гостях у Лены Довлатовой и Норы Сергеевны Довлатовой (мамы Сергея Донатовича).
Лена рассказала, что Довлатов их таксу Яшку любовно называл Яковом Моисеевичем.
Настоящий Яков Моисеевич (Андрей Седых) об этом знал, но ничуть не обижался. Однако рекламу еженедельника «Новый американец» (который редактировал Довлатов) печатать в своей газете отказывался категорически.

Ездил на Брайтон к Косте Кузьминскому, записал интервью с ним на камеру. Читали стихи друг другу. Заставлял его работать над поэмой «Девочка из Днепропетровска». Костя бухает. Но когда начинает работать, пить перестает.
Эмма (Костина жена) делала бутерброды.

Поднимались на лифте вместе с Леной Довлатовой. Ехали к ней в гости. С нами оказалась какая-то американско-еврейская семья. Маленький непосредственный мальчик спросил, глядя на нас:
— Are you brother and sister? (Вы брат и сестра?)
Мы улыбнулись, ответили, что нет. Хотя чисто внешне мы действительно похожи.
Вспомнил об этом забавном нью-йоркском эпизоде не случайно. Когда я выпустил книжку своих рассказов, многие мои приятели сказали, что я нахожусь под влиянием творчества Сергея Довлатова. Это правда. Но это неполная правда. Дело в том, что на самом деле не меньшее влияние на меня оказали В. Вересаев и Б. Ямпольский, Н. Тэффи и Ф. Искандер и многие другие прекрасные писатели, которым я, конечно, не чета. Но права считать их своими учителями у меня не отберет никто.

Целый месяц искал в Манхэттене факс по наиболее приемлемой цене. Наконец-то купил. За 200 долларов.
Лена Довлатова подарила мне компьютер.
Теперь у меня в Москве будет домашний офис.

Творчество Сергея Довлатова я (как и многие другие) полюбил давно и сразу. Помню, жил тогда в далеком замечательном городе Рассказово в Тамбовской губернии. Учил, как мог, детишек уму-разуму в сельской школе. А вечерами — знали бы мои бедные ученики! — слушал вражеское радио «Свобода». Довлатова слушал. Он читал свои потрясающе смешные этюды из цикла «Ремесло».
Когда писателя не стало, как-то стало тяжелее жить. Все его книги уже прочитаны. А новых никто за него не напишет. Мне кажется, все русские писатели ставили и ставят перед собой одну неправильную, странную задачу — напугать читателя, показать, какой страшный мир его окружает. А Довлатов — наоборот. Довлатов, да еще — не смейтесь! — Александр Сергеевич. Во всяком случае, именно эти два литератора меня спасают, вселяют в меня заряд оптимизма!
В начале девяностых я неоднократно бывал в Нью-Йорке, жил там довольно долго.
Русский Нью-Йорк пропитан прозой Сергея Донатовича.
Мне, как всегда, повезло. Я встретил массу людей, которые знали Довлатова, дружили с ним.
В 1992 году по довлатовским местам я гулял в сопровождении Григория Поляка (он теперь уже тоже в лучшем из миров). Несколько слов о нем. Гриша был человеком бесконечно добрым и симпатичным. Подвижником культуры. За тридцать с лишним лет эмиграции издал в своем издательстве «Серебряный век» книги Ремизова и Вагинова, Булгакова и Платонова, Хармса и Олейникова, Венедикта Ерофеева и Аксенова, и, конечно, Довлатова, своего друга...
Про Григория Поляка очень хорошо пишет в книге «Сергей Довлатов» (серия ЖЗЛ) Валерий Георгиевич Попов.
То, что меня сопровождал Гриша, было вдвойне приятно, ибо Поляк — прототип многих героев писателя, один из ближайших его товарищей.
Район, где жил Сергей, называется Квинс, местечко — Форест Хилз. Дома — по нью-йоркским масштабам — небольшие. Вокруг много русских, точнее, бывших советских евреев. Русская речь слышна повсюду. Много синагог. Изумительны русские магазины. В один из них (который посещал в свое время и Довлатов) мы зашли. Все говорят по-русски. Но с колоритным одесским акцентом. Григория все знали.
Тут же подскочил продавец:
— Гриша, что возьмешь?
Поляк набрал всякой всячины. И колбасы, и сыров, и русского черного хлеба.
Даже русской пищи в Америке с избытком. Как говорится, Вы хотите курочек? Их есть у меня!
— В этот магазин, — рассказывал Григорий, — мы с Сережей заходили очень часто. Он у него неоднократно описан. Правда, однажды мы решили похудеть и стали ходить только в американские супермаркеты, потому что в наших магазинах пища очень жирная, типично русская, основательная.
— Давно Вы познакомились с Довлатовым?
— Мы познакомились с Сережей на пятый день после его приезда в Нью-Йорк. И с тех пор практически не расставались. Виделись ежедневно, общались постоянно. Мы ведь не только жили по соседству. Мы целый период в жизни работали под одной крышей. Сережа в газете «Новый американец», я — в издательстве «Серебряный век».
Мы подошли к невысокому блочному дому, открыли дверь. Гриша показал мне список жильцов. Я прочитал надпись: Довлатова. Раньше здесь значилось: Довлатов.
Мы продолжили прогулку. Григорий рассказал, каким человеком был Сергей.
— Сережа отличался многими замечательными качествами. Очень редкими по нашим временам. Например, я уверен: в мире не найдется ни одного человека, который бы сказал, что Довлатов остался ему должен. Долги отдавал всегда. Ему, знаю, не отдавали. О его широте ходят легенды. Но он был даже шире... Я знаю массу людей из России, одаренных Сережей. Он им дарил МЕШКИ с вещами, устраивал вечера, словом, помогал как мог.
— В этом, по-моему, вообще отличительная черта русских писателей — больших писателей! — поддержал я тему. — Например, Фёдор Михайлович Достоевский, не взяв с собой червонца — того, золотого! — не выходил на улицу. Он всем всегда хотел что-то подарить, как-то облегчить жизнь тех, кого встречал на пути. И Довлатов — такой. А ведь сам жил, насколько мне известно, вовсе не богато.
— Да. Хотя в последнее время его материальное положение улучшилось, он вел много передач на радио, издавались его книги по-английски, он получал большие авансы, выходили его многочисленные публикации в крупнейшем литературном журнале Америки «Нью-Йоркер».
— Григорий, Вы один из персонажей книг Довлатова. Как так получилось?
— Весь наш район состоит из таких персонажей. Вон неподалеку стоит дядя Миша (Григорий показал рукой на худощавого, невысокого человека. — Е. С.). Он столяр и тоже герой Довлатова. Дядя Миша до сих пор не может осознать, что его бывший сосед — известный писатель. Привык, что Сережа — просто свой в доску парень.
— Вы часто гуляли вместе?
— Каждый вечер. Если не были в разъездах. Он на мне «обкатывал» многие свои произведения. Он всегда мне что-то в своей шутливой манере рассказывал. Как потом выяснялось, это были куски его новых рассказов.
— Я слышал, что Довлатов очень любил собак. Правда?
— Да, правда. Сначала у него был фокстерьер Глаша, потом такса Яшка. Яшка жив и сейчас, ему много лет. Пес забавный. С ним всегда приключались какие-то забавные случаи. Расскажу об одном. К Сереже постоянно наведывалась разная писательская публика из Москвы и Ленинграда, пятнадцать-двадцать человек запросто размещались в его отнюдь не роскошной кухне. Радушный хозяин всех угощал. А Яшка ко всем ласкался. И незаметно грыз штаны гостей. Так один маститый литературный критик, ныне главный редактор популярного московского журнала, однажды присел в джинсах, а вышел в шортах. Очень обижался.
— Расскажите о семье Довлатова.
— У Довлатова остались мама Нора Сергеевна (Нора Сергевна уже тоже умерла. —
Е. С., 2012), вдова Лена, дочь Катя, сын Коля. Он родился уже в Америке. Мы постоянно перезваниваемся с Норой Сергеевной. По несколько раз на дню. С собакой гуляет Лена. Иногда мы это делаем вместе. У меня есть ощущение, что Сергей по-прежнему присутствует в моей жизни. Просто уехал в далекую командировку...

…В 1993 году я познакомился с Норой Сергеевной Довлатовой и Леной, вдовой писателя. У нас установились хорошие, добрые отношения. Лена даже подарила мне компьютер Сергея Донатовича, какие-то другие вещи.
Однажды на кухне Довлатовых (очень хлебосольной, очень русской) мы разговорились с Леной. Я рискнул спросить ее:
— Вы не жалеете о том, что уехали?
Лена ответила, что нет, не жалеет. По ее словам, в Америке ее семья начала вторую жизнь, приобрела большой новый опыт.
На мой субъективный взгляд, этот опыт оказался весьма нелегким.
Постоянной работы у Лены тогда, по-моему, не было. Она зарабатывала на жизнь тем, что набирала тексты на своем компьютере «Макинтош» для русского издательства «Ардис».
Сейчас я вынужден сказать о том, о чем говорить не очень принято.
Когда писатель умирает — его, как правило, начинают идеализировать, наводить на него хрестоматийный лоск.
Талантливейший Довлатов был земным человеком — любителем жизни во всех ее проявлениях. И меры — по словам многих его друзей — ни в чем не знал. Работал — так работал на износ, пил — так пил основательно. По-русски. Хотя русской крови в нем не было ни капли. Отец у него еврей, а мама — армянка.
В 1993 году на Брайтоне мой тогдашний приятель, поэт и издатель Константин Кузьминский показал мне дом, где встретил свои последние часы Сергей Довлатов. В этом доме, якобы, жила подруга Сергея Донатовича.
Легенда такова: Довлатов находился в очередном запое. Потом у него случился сердечный приступ. Скорую помощь он вызвать не захотел. Во-первых, он не имел элементарной медицинской страховки, а во-вторых, он не хотел предстать перед врачами в непрезентабельном виде. Он был аристократом до мозга костей.
Подробнее о последних днях замечательного русского писателя Сергея Довлатова можно прочитать в книге Валерия Попова, вышедшей в серии ЖЗЛ.

Когда я учился на инязе в Тамбовском пединституте, у меня был приятель Игорь Чубарев. На лекциях мы частенько сидели вместе, слушали наших мудрых и проницательных преподавателей научного коммунизма и политэкономии. Игорь — еврей по национальности — рассказывал мне — на ушко — о том, как он хочет уехать в Израиль, о том, какая это прекрасная страна.
После института наши пути разошлись. Я уехал в Москву, жил подолгу за границей. О Чубареве ничего не слышал. Когда же спустя многие годы вновь приехал в Тамбов, узнал, что Игорь живет в Нью-Йорке.
В скором времени я и сам должен был отправиться на несколько месяцев в Штаты, в город большого красного яблока.
Когда я приехал в Америку, то сразу записал себе в дневничок, что нужно встретиться с Чубаревым. Написать-то я написал, но никаких шагов для этого не делал. Я жил в Манхэттене с прекрасной женщиной, думал только о ней, из дома выходил очень редко, в основном за продуктами.
Покупал я провизию преимущественно в своем любимом Чайна-таун, где на доллар тогда, в начале и середине девяностых, давали по пять апельсинов, где на пятнадцать «баксов» можно было роскошно пообедать вдвоем, где редкий прохожий мог ответить что-либо по-английски.
И вот однажды, возвращаясь домой из Чайна-таун, я увидел знакомое лицо...
— Я не могу в это поверить! — закричал Игорь по-английски. — Женя, неужели это ты?
Мы обнялись. Оказалось, Игорь жил в Штатах уже пять лет, работал в ХИАСе. Он был с девушкой, американкой еврейского происхождения.
Он пригласил меня к себе на работу, в гости. Я пришел. Чубарев в ХИАСе работал мелким клерком, фотографировал вновь прибывших семитов из разных стран мира, составлял на них картотеку.
Он оказался очень довольным жизнью. «Денежек я за это время скопил немало! — признался он мне. — Выбор в свое время сделал правильный. Нью-Йорк — мой город. А Восток я разлюбил».
— А откуда прибывают к вам, в ХИАС, евреи? — полюбопытствовал я.
— Да отовсюду! — улыбнулся Игорь. — Есть даже из Африки. Представляешь, черные евреи.
— Это как?
— Дело в том, что они — иудаисты, религия у них наша. Следовательно, и считаются евреями.
— А знаешь, — продолжил Игорь, — какие фамилии у нас, евреев, самые распространенные?
— Какие?
— Рабинович и Иванов! Полно евреев носят русские фамилии. Так что в случае чего и тебя по старой дружбе поддержим!
Я поблагодарил за доверие…

Пожалуй, ни одна страна в мире не дала мне такого жизненного опыта, как Америка. Был я там пять раз, причем, в самых различных штатах, прожил многие месяцы. Общался (а часто и делил кров) со всевозможными людьми — от еврейских невозвращенцев и русских военных преступников второй мировой войны до бездарных и гениальных поэтов и, прошу прощения, милых, милых дам...
Интереснее всего было общаться с бедными людьми. Эти знали все тайны выживания... И охотно делились секретами со мной.
Никогда не забуду нью-йоркские комиссионки. Многие вещи там купил. Называются такие магазины «Трифт шопами».

...Нью-Йорк. Остров небоскребов Манхэттен. Угол Восьмой авеню и Двадцатой стрит. Один из крупнейших тамошних «комков». Торгуют здесь буквально всем, что можно продать: одеждой и компьютерами, кухонной утварью и мебелью, спортивным инвентарем и грампластинками. Цены мне очень понравились. Микроволновая печь — 15 долларов, проигрыватель «Панасоник» — 60, классное кожаное пальто — 50. Правда, магазин не дает никакой гарантии качества. Поэтому на сложной технике можно серьезно «наколоться». Хорошо, если у тебя руки куда надо приставлены, из любой кофемолки можешь тюнер «хай-фай» сварганить... А если нет? Такие покупатели приезжают в «Трифт шоп», как правило, в сопровождении платного консультанта. Услуги специалиста, который на месте проверит выбранную вещь, стоят примерно 15 баксов. Согласитесь, цена терпимая — если Вы, скажем, намерены приобрести хороший компьютер долларов за сто...

Изысканный Гринвич-виллидж. Между Четвертой авеню и Десятой стрит — тоже весьма приличный «комок». Но этот уже — специализированный, «по аппаратуре». Выбор шикарный. Качество — так себе, но и цены божеские. Фотоаппарат «Полароид» я, например, купил в свое время за семь «зеленых», переносной навороченный японский (родной) телефон за двадцатку.

Есть специализированные книжные «Трифт шопы». Новые книги в Америке очень дороги, а в «комке» можно за доллар купить два-три толстенных тома в шикарном переплете.
Нередки «комки» при церквях. Выбор в таких магазинах победнее, но тоже кое-что присмотреть можно. Так, на Парк-авеню я видел классные кожаные сумки по пятерке и совершенно новые на вид ботинки по двадцать.

Кто же ходит в Штатах в «Трифт шопы»? Пенсионеры, люди среднего возраста и низкого достатка. Кстати говоря, никто не стесняется подолгу выбирать вещь, устроить примерку прямо в магазине. Американцы, как известно, чрезмерной закомплексованностью не страдают.
Комиссионки в США существуют за счет пожертвований сердобольных богатеев — во-первых, и за счет того, что люди легко расстаются со старыми вещами, — во-вторых. Иногда в «комках» устраивают даже бесплатную раздачу товаров. Товары, разумеется, не шик-модерн, но все же. Я вот на такой раздаче отхватил как-то раз принтер «Эпсон».
Что еще сказать о «Трифт шопах»? Ах, да, чуть не забыл. В этих магазинах я ни разу не встречал российских эмигрантов. Бывшие наши соотечественники, видимо, ходят только в дорогие магазины.

Вообще, нью-йоркские (парижские, женевские, берлинские, мадридские...) комиссионки — это тема для большого исследования. Мне нравится, что многие западные люди не стесняются там выбирать себе вещи. Потому что знают цену деньгам. И знают, что вещь — это всего лишь вещь, не более того. Может быть, поэтому я и вспоминаю западные «комки» (и не только «комки») с нежностью... В них вещи, как правило, оценены адекватно.

Я опять об Америке. 1996 год. В городе Цинцинати пошли мы как-то с моим приятелем Бобом на бега. Для меня это было тогда в диковинку, никогда ранее я подобных зрелищ не видел, только в книжках заграничных о них читал.
— Какую кобылу выбираешь? — спросил меня Боб перед началом скачек. — Я за тебя плачу.
Я, не раздумывая, назвал первую попавшуюся лошадь, как сейчас помню, звали ее романтично Рашель.
— Ну, это аутсайдер, я здесь уже неоднократно играл. На эту кобылу никто никогда не ставит. Но раз хочешь — дело твое.
Видимо, Рашель услышала обидные слова Боба и дала такого жара на старте, что уже на третьем круге обошла всех своих именитых соперников и соперниц.
Боб даже растерялся.
— Новичкам везет! — все время повторял он.
А я поспешил в кассу получить выигрыш. Он оказался чисто символическим. Двадцать долларов. Ну и что же — все равно было приятно. И главное ведь — азарт, удача, а не деньги.
Однако больше я на бега не ходил. То ли потому что Боба рядом нет, то ли просто некогда.
А вот на собачьих бегах побывать пришлось. И надо сказать, они мне понравились даже больше.
По-моему, собачьи бега честнее. Как мне объяснили знатоки, допингом собаку накачать нельзя, она становится агрессивней, на всех бросается, за это ее могут дисквалифицировать. Чем-то дурным накормить, напоить? На это никто из хозяев не пойдет. Один раз плохо покормишь животное — можешь его потерять навсегда. Да и вообще, хозяева относятся к своим питомцам как к собственным детям.
Собачьи бега — зрелище захватывающее, зажигательное. Я, помнится, попал как-то в конноспортивный комплекс «Битца» на профессиональные соревнования. Полный зал. Трибуны ревели. Комментатор призывал делать ставки. Потом пригласил на старт «афганов». Имена собак меня поразили: Пилат, Несен, Прайд...
В напряжении напрягся механический заяц — будто чувствовал, что через несколько секунд его искусственную шкурку разорвут на части.
Наконец, комментатор объявил: «Ставки больше не принимаются. Старт». И — скорость, скорость, скорость — до тринадцати метров в секунду. Собаки в самом деле побежали, как сумасшедшие. Но не все. Один сообразительный пес вдруг решил, что торопиться не стоит. Он остановился и стал ждать зайца прямо на старте. Зачем куда-то бежать, если глупый заяц все равно бегает по кругу?
Честно сказать, этот пес мне понравился больше всех.
И я о нем почему-то частенько вспоминаю...

Не Дон Жуан. Я жил только с двумя женщинами. Русской и американкой. Звучит почти как в анекдоте. Однако это не анекдот, а объективная реальность, которая когда-то была мне дана в ощущении...
Теперь я живу один. И только вспоминаю своих бывших спутниц жизни, пытаюсь понять их — увы, когда понимать что-либо уже поздновато.

Если бы меня сейчас спросили, с кем бы ты хотел остаться, я бы наверняка ответил: с русской. Мне вообще думается, что она (женщина наша отечественная) — единственное достояние, оставшееся в стране. Я до сих пор не могу понять, как моя прекрасная жена Наташа умудрялась воспитывать нашего ребенка, стирать, готовить, гладить, зарабатывать деньги, писать стихи, говорить на разных зарубежных языках, играть на фортепиано Баха и Чайковского, учиться водить автомобиль, утешать и ублажать нерадивого супруга и при этом практически НИЧЕГО (как я сейчас понимаю) от меня не требовать. Ютились мы втроем в крошечной комнатенке, в одной квартире с родителями. Ну, Вы сами понимаете, как ладят невестка и свекровь...
Иногда я вероломно влюблялся в других женщин. Писал о них разные нелепые лирические вирши. Жена их находила, разрывала в клочья, ревновала дико, а потом все равно прощала.
Я считаю свою бывшую жену святой. Но чтобы понять это, нужно было пожить на Западе, например, в американском обществе. С американкой.

Сказать, что жить с американкой непросто — значит, ничего не сказать. Это очень непросто. Собственно говоря, даже вступить с ней в отношения нелегко. Во-первых, в Штатах, как в дореволюционной России, за женщинами принято ухаживать. Случайные связи практически исключены.
Прежде чем начать совместное проживание, парень ухаживает за девушкой, представьте себе, не менее полугода. Приглашает в рестораны, дарит подарочки и т. д. Только спустя несколько месяцев предлагает своей избраннице стать его герл-френд. Если девушка соглашается, молодые люди приносят друг другу справку о состоянии здоровья, в частности, о том, нет ли у них СПИДа.
Если же Вы надумали жениться на своей герл-френд, то Вы покупаете два обручальных кольца, одно из которых дарите невесте. Так делается предложение. На словах в Америке не делается НИЧЕГО.
Каковы отношения между американскими супругами?
Прежде всего, партнерские. Супруги — партнеры. Во всем! В сексе, в быту, в воспитании детей. Если Вы думаете, что Ваша американская жена будет Вам постоянно готовить, стирать, гладить Ваши вещи, то Вы страшно, чудовищно ошибаетесь. Все это делается супругами, как правило, вместе. Либо представителями сильного пола. В любом американском «апартаменте» есть в подвале большие стиральная и сушильная машины. В каждую из них закладываются по шесть квотеров (монета в двадцать пять центов) и — пошла работа.
Что касается пищи, то американцы, живущие в квартирах, предпочитают не готовить, а заказывать еду на дом. Позвонил — через пять минут принесли все, что Вы захотели. Причем стоимость принесенной на дом еды такая же, как если бы Вы сами покупали ее в магазине.
В ресторан американские пары ходят каждую пятницу или субботу. В отпуске — каждый день. Так принято.
Все свое свободное время американский мужчина уделяет жене. После работы супруги постоянно вместе. В магазин — вдвоем, в кино (редко, правда) — вдвоем...
Подарки можно дарить только жене.
Знаете, что преподносят американцы своим самым близким друзьям на Кристмас? Открыточку... И только жене (мужу) дарят хорошие подарки. В Штатах супруги говорят так: «Мы вдвоем против всего мира!» И кроме семьи американцы уважают, по-моему, только свою работу.
Разумеется, я пишу эти субъективные заметки исключительно про коренных американцев или про тех эмигрантов, которые приняли заокеанский образ жизни. Что касается нашей родной и любимой брайтонской публики — там, конечно, такие же нравы, как в Москве или в Тамбове. Адюльтеры (если выражаться изящно), пьяные мордобои, перестрелки и т. д. Однако это тема отдельного разговора.
Адюльтер в Америке — это ЧП, небывалая редкость. Даже если муж проводит отпуск один, без жены, это может вызвать толки на работе, а, следовательно, отразиться на его карьере. А уж если мужчина изменил жене, это может привести к разводу, серьезным неприятностям по службе. Знаю множество тому примеров.
Женщины в Америке очень независимые. И очень гордые. И — к слову сказать — не бедные. Семьдесят процентов национального богатства страны принадлежит им, женщинам.
Все американки выглядят, конечно, различно. Но есть нечто общее, что их всех (и белых, и желтых, и черных) объединяет. Это уверенный взгляд. Они очень уверены в себе, я бы даже сказал самоуверенны. Это связано с работой. Если хочешь устроиться на службу, рекламируешь себя изо всех сил. «Это умеешь делать?» — «Умею!» — «А это?» — «И это!» Если же ты замешкаешься в ответе, босс усомнится в тебе и возьмет другого. А если он все-таки возьмет тебя, ты по ходу дела все освоишь. Именно так думают многие американцы, в том числе и женщины. И, разумеется, это отражается на лице, на внешнем облике человека. Привычка постепенно становится второй натурой.
Наверное, так и надо жить. Но иногда бывает немного забавно. Когда, например, какая-нибудь страшная толстуха считает, что она не уступает по красоте Мерилин Монро.
В общем, уверенностью в себе, самоуверенностью американки сильно отличаются от русских женщин, утонченных, изящных, но часто страдающих комплексом неполноценности (пишу именно о женщинах, а не о базарных бабах).

Ситуация с мужчинами в России меня поражает и, разумеется, радует. Любой самый плохонький, невзрачный пьянчужка в России навроде Бонапарта, который приглашал женщин для любовных утех минут эдак на пятнадцать (не более) и даже шпагу во время этих утех не снимал. Все мы — Бонапарты. У нас все тоже на ходу, быстренько, мимолетом. При этом постсоветский мужчина еще хочет, чтобы его покормили, полечили его израненную душу (послушали, пожалели) и т. д. И — НИЧЕГО ВЗАМЕН!
В подлой Америке такие номера, разумеется, не проходят. Женщину действительно нужно заслужить. Не случайно браки между американками и русскими мужчинами крайне недолговечны. Что значит жить с русским — предельно ясно описала коварная актриса Ширли Маклейн, которая некоторое время делила кров с режиссером Андроном Кончаловским.
В общем, лучше всего жить, конечно, в России.