Перекличка поэтов
Дети Ра ЛАВРЕНТЬЕВ
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЙ
* * *
Я — это мой отец, расстрелянный мой дед,
Московская семья, которой больше нет,
И русский адмирал, и осетинский князь.
Я плоть от плоти их, я их взаимосвязь.
Упрямое родство меня уводит вниз,
Где намертво они с землею обнялись.
Московская семья, которой больше нет,
И русский адмирал, и осетинский князь.
Я плоть от плоти их, я их взаимосвязь.
Упрямое родство меня уводит вниз,
Где намертво они с землею обнялись.
* * *
Родина творчества — будущее.
В. Хлебников
В. Хлебников
Немного их было, достойных по праву,
Но только один из певучей семьи
На строгом челе, как ненужную славу,
Носил голубую корону земли.
Он бросил перчатку столетьям бегущим —
И стали столетья послушней овец;
Он родину творчества видел в грядущем,
Времен отдаленных дитя и певец, —
И вечно скитался, без быта, без крова,
Язычником, солнцепоклонником Слова.
Но только один из певучей семьи
На строгом челе, как ненужную славу,
Носил голубую корону земли.
Он бросил перчатку столетьям бегущим —
И стали столетья послушней овец;
Он родину творчества видел в грядущем,
Времен отдаленных дитя и певец, —
И вечно скитался, без быта, без крова,
Язычником, солнцепоклонником Слова.
* * *
Там двор асфальтом был залит
С каких-то давних пор.
Напоминал тот двор залив,
Рыболовецкий порт.
Стояли "мерсы", как суда
Пришедшие с морей,
А я сновал туда-сюда
С тележкою своей.
Да, я был грузчиком в порту,
Я разгружал, грузил,
Всегда бегом, всегда в поту,
Всегда в пыли, в грязи.
Там воздух жарок был и прян
От выхлопов машин,
И я по-своему был пьян
И всемогущ, как джинн.
Нам привозили масло вдруг,
Как будто в бочках сельдь.
Запчасть заглатывала крюк
И попадалась в сеть.
К причалу нес заморский флот
Груз жесткого зерна,
А за оградой ждал дефолт,
И осень, и зима.
С каких-то давних пор.
Напоминал тот двор залив,
Рыболовецкий порт.
Стояли "мерсы", как суда
Пришедшие с морей,
А я сновал туда-сюда
С тележкою своей.
Да, я был грузчиком в порту,
Я разгружал, грузил,
Всегда бегом, всегда в поту,
Всегда в пыли, в грязи.
Там воздух жарок был и прян
От выхлопов машин,
И я по-своему был пьян
И всемогущ, как джинн.
Нам привозили масло вдруг,
Как будто в бочках сельдь.
Запчасть заглатывала крюк
И попадалась в сеть.
К причалу нес заморский флот
Груз жесткого зерна,
А за оградой ждал дефолт,
И осень, и зима.
* * *
Помню, паленый тянул "Агдам",
Он не пошел мне впрок.
Ежели я не подох тогда,
Может быть, это — Бог.
Не нарывался я на скандал
И не терпел я ссор.
Тлеет в берлоге моей сандал.
Может быть, это сон.
Все устаканивалось само,
Я лишь берег свой тыл.
Кто-то еще был всегда со мной —
Может быть, это ты.
Он не пошел мне впрок.
Ежели я не подох тогда,
Может быть, это — Бог.
Не нарывался я на скандал
И не терпел я ссор.
Тлеет в берлоге моей сандал.
Может быть, это сон.
Все устаканивалось само,
Я лишь берег свой тыл.
Кто-то еще был всегда со мной —
Может быть, это ты.
* * *
Все начинается с маленькой трещины,
Сущей безделицы, брошенной вскользь.
В чем-то не поняты, где-то не встречены —
И прошибает обида насквозь.
Все начинается с глупости, с грубости,
Что по привычке прощаешь чужим,
И, принимаясь немедленно вглубь расти,
Скоро становится больше, чем жизнь.
Выжатые, бесконечно усталые,
И в захолустье, и в граде Петра,
Мы застываем на месте, как статуи.
Кажется: все — затянулась петля...
Вот когда сила, что прежде так мучила,
Спать не давала, из сердца рвалась,
Вдруг исцеляет — волшебная музыка,
Будто впервые звучащая в нас.
Сущей безделицы, брошенной вскользь.
В чем-то не поняты, где-то не встречены —
И прошибает обида насквозь.
Все начинается с глупости, с грубости,
Что по привычке прощаешь чужим,
И, принимаясь немедленно вглубь расти,
Скоро становится больше, чем жизнь.
Выжатые, бесконечно усталые,
И в захолустье, и в граде Петра,
Мы застываем на месте, как статуи.
Кажется: все — затянулась петля...
Вот когда сила, что прежде так мучила,
Спать не давала, из сердца рвалась,
Вдруг исцеляет — волшебная музыка,
Будто впервые звучащая в нас.
* * *
Скоро кончится время слов.
Начинается время действий.
Наше творчество, ремесло —
В "палы-выры" игра, как в детстве.
Вижу бритый затылок дня —
И обратно бегу сквозь годы,
Резво ножками семеня,
Мимо "воды" — к Отцу природы.
"Палы-выры", за тех, кто спринт
Не осилив, пришел к забвенью!
Палы-выры, за тех, кто спит
И в могиле, как пес за дверью!"
Палы-выры! Спустись на стук,
Без разбора всех палы-выры —
Пусть порхают или растут,
Разноцветные, полевые.
Начинается время действий.
Наше творчество, ремесло —
В "палы-выры" игра, как в детстве.
Вижу бритый затылок дня —
И обратно бегу сквозь годы,
Резво ножками семеня,
Мимо "воды" — к Отцу природы.
"Палы-выры", за тех, кто спринт
Не осилив, пришел к забвенью!
Палы-выры, за тех, кто спит
И в могиле, как пес за дверью!"
Палы-выры! Спустись на стук,
Без разбора всех палы-выры —
Пусть порхают или растут,
Разноцветные, полевые.
Максим Лаврентьев — поэт. Заместитель главного редактора журнала "Литературная учеба". Автор многочисленных публикаций.