Александр Коротенко — нередкая для сегодняшней реальности «сложносоставная» фигура: писатель-бизнесмен. Так он сам рекомендует себя в ЖЖ. В мире бизнеса Александр — генеральный директор парфюмерной компании.
В литературе Александр Коротенко дебютировал книгой философских рассказов «Осколки… 12 удивительных ситуаций» (издательство: Рипол Классик, 2008 г.). Сборник составляла дюжина рассказов — как было заявлено в аннотации, двенадцать необычных ситуаций из реальной жизни автора, они же — «осколки» современного мира под одной обложкой. Двенадцать зеркал, отражающих мыслительный процесс чувствующего и думающего человека — по разным поводам.
Сейчас, с выходом романа «Трепанация», можно с уверенностью сказать, что творчество Александра Коротенко не только продолжается, но и развивается в заданном «Осколками…» философском русле. В «сетевом» интервью Елене Крюковой (http://ru-readers.livejournal.com/49746.html#cutid1) он так обозначил идею книги: «Главная проблема моего романа — это исследование условий формирования личности. Ведь мы живем в состоянии латентной войны между обществом и личностью. Именно энергия этого столкновения и рождает энергию, двигающую мировой прогресс. Это два мощнейших антагониста — личность и общество. Они вынужденно сосуществуют, но никогда не будут в мире. Или, если это произойдет, прогресс неминуемо придет к концу. Но сложилось так, что именно путь страданий и испытаний приводит к рождению людей, которых я называю личностями. Их ничтожно малое число, и они существуют в разных формах — от криминала до служителей общественной идее… Но не следует понимать личность, как человека, добившегося в какой-либо области успеха».
Я бы выразилась иначе. «Трепанация» — это продолжение линии «необычных ситуаций», дополнившейся линией «необычных состояний». Роман состоит из трех частей: «Гематома» (в ней еще есть отдельная глава «Аники и антианики»), «Эгологи, или о человеке, все время задававшем вопросы и в конце концов сломавшем мир» и «Свободные радикалы». Третья часть связывает героев двух предыдущих частей.
Приемы рассказчика художественными можно назвать с натяжкой. Точнее, игры писателя с композицией здесь присутствуют, но их итог какой-то «казенный». Первая имитирует ход операции трепанации черепа, с выдержками из хирургического пособия: «Пластика дефектов черепа может быть осуществлена методом аутопластики или аллопластики, где используются плексиглас, полиэтилен и другие полимерные материалы. На практике предпочтительнее использование аллопластических материалов, которые легко стерилизуются и моделируются, практически не вызывают реакции окружающих тканей, не требуют закрытия дефектов твердой мозговой оболочки». Поверьте, что это самая невинная медицинская формулировка. Между сухими рекомендациями по черепной хирургии расположены фрагменты бытовой истории — автокатастрофы, завершившейся тяжелой травмой черепа, и биографии человека, попавшего в эту беду. Стиль повествования «сюжетных» страниц произведения подчеркнуто прост, бескрасочен. Словно автор не хочет отвлекать внимание читателя от главного — философских построений — словесными экзерсисами.
Вторая часть имитирует занятия у психотерапевта, с дотошно расписанными сновидениями и опять же предысторией пациента, пришедшего на прием. Третья — милицейский протокол и следствие по делу о загадочной смерти священника. Священник отец Феодосий да Иван Остров, признавшийся в его убийстве, — и есть те персонажи, что связывают в единую цепь начало и конец этого своеобразного романа. Они «познакомились» на шоссе, так как машина Ивана налетела на припаркованный автомобиль священника. Сознательное знакомство между ними завязалось в больнице. Обоих читатель оставил на относительном улучшении физического состояния, чтобы перейти к перипетиям в кабинете психотерапевта. Жизнь столкнула священника и неверующего Ивана с пациентом психотерапевта Осипом и сыном психотерапевта Вениамином. И с девушкой Вероникой, «мелькнувшей» в главе «Аники и антианики». Это вводная история, поведанная отцом Феодосием своему собеседнику Ивану — как он, собственно, оказался на обочине трассы спящим в машине. Оказывается, поехав по каким-то заурядным делам, батюшка заблудился в хоженом-перехоженом Подмосковье и попал в тщательно замаскированный поселок «антиаников». Так называют себя люди, отрицающие любовь, признающие только голый расчет и рассудочную деятельность. Название происходит по цепочке: «анахроник» (тот, кто по старинке верит в любовь) — «аник» (сокращение от анахроника) — «антианик» (не анахроник). Антианики ревностно берегут свой тесный мирок, священника считают «засланным казачком», опаивают снотворным и вывозят в автомобиле на дорогу. Но до того он успевает стать невольным свидетелем попытки самоубийства Вероники — из-за того, что ее возлюбленный решил, по закону антиаников, перейти жить к другой женщине… Потом, значительно позже, в мире «аников» у сбежавшей из поселка Вероники будет «нормальная» влюбленность с Вениамином, но она ее отринет, обмолвившись, будто беременна от отца Феодосия, — что приведет к акту убийства священника, но убийство запоздает, ибо священник раньше умрет от обширного инфаркта, а пикантное откровение окажется иносказанием. «Она засмеялась и сказала, что это она образно выразилась, что священник оплодотворил ее пониманием того, что надо быть независимой и принимать жизнь такой, какая она есть».
Конструкцию «Трепанации», как мы видим, простой не назовешь. Что и дает право определить ее как роман «необычных состояний». Необычные состояния либо невероятные ситуации, в которых оказываются герои — Иван в одночасье потерял всю семью, не на войне, не в катастрофе — дома, во время семейного вечернего отдыха; Осип пришел к психотерапевту, чтобы излечиться от комплекса потери отца, оставившего его в раннем детстве, и узнал, что отец сидит напротив него за столом и выслушивает его исповеди; а священник начал спиваться, будучи при сане, так как его оговорила в доносе на имя благочинного, обвинив в содомии, собственная бывшая жена, — расставлены по роману, как вехи. Причинно-следственные связи между ними не столько прописаны, сколько намечены. Ведь Александра Коротенко больше интересуют сами «состояния», которые «куют» личностей. В них он и погружается сам и погружает и героев, и читателей. «Погружению» способствуют сновидения, обильно рассеянные по страницам книги, явно «сработанные» писателем — они слишком «гладкие», связные, исполненные мудрости. Особо показателен сон, который видит Осип перед тем, как узнать в психотерапевте своего отца: ему снится сцена распятия Христа, старик-созерцатель, равнодушно наблюдающий за казнью, говорит сновидцу, что сознание вышло из-под контроля, и тяга задавать бесконечные вопросы есть форма болезни, сновидец обращается к Распятому: «В чем спасение?», трясет его безжизненную ногу — и она разваливается на несколько гипсовых кусков… Не правда ли, хорошая «иллюстрация» к роману, герои которого ищут веру и задаются вопросом, в кого верят, зачем верят? Для себя этот вопрос писатель Александр Коротенко давно решил — в интервью Елене Крюковой он говорит: «В Бога я не верю и считаю недоразумением верить в него в двадцать первом веке. Сама идея не лишена изящества и продуманности, но человечество выросло из этой идеи, да и сам институт церкви себя скомпрометировал и изжил. …Дело в том, что моральные и нравственные ценности религии изжили себя и уже тормозят развитие человека».
Данный постулат небезупречен — но Александр Коротенко в нем уверен. Он приходит в «Трепанации» к неновой мысли о лицемерии и амбивалентности всякой религии, он «заставляет» Ивана избить священника палкой под аккомпанемент брани: «А-а, священный козел продолжает совершенствовать свой словарный запас! Ты, гнида лицемерная! Мразь коварная! Обманул всех, подонок!» — и так далее. После окажется, что дело не только в «путанице» с беременностью Вероники, но и в том, что пастырь на глазах Ивана совершил поступок, который Иван трактует как проступок — плакал, целуя руки милиционеру, и тем самым подорвал свой авторитет. Не суть важно, что привело к впадению попа в самоуничижение. Важно, что потом Иван жаждет понести наказание за свою вспышку гнева, сдается милиции — а его сначала не хотят слушать, потом требуют доказательств, что он убил священника, а не выдумал этот грех, наконец, огорошивают новостью, что пастырь был уже мертв, когда на него обрушилась дубина. Еще одна «необычная ситуация»!..
По моему мнению, литературной части «Трепанации», ее замыслу как череде необычных ситуаций, прорастающих друг в друга и приводящих к еще более необычным ситуациям в человеческом сознании, мешает назойливое присутствие автора. А он то и дело показывается из художественной ткани романа — с замечаниями, которые явно «мимо» происходящего на страницах направлены читателям: «Эта ситуация не была бы так занятна, если не знать следующее», «следует заметить, что рядом стояли отдельным кружком сокурсники Острова и, естественно, слушали их разговор», «Дальнейшее, я надеюсь, вы помните», «Например, вы идете домой, а когда приходите, на его месте одни руины. Но ведь шли вы не к руинам, а к своему дому». Эта «политика» вводных реплик, вовлекающих читателя в процесс больший, нежели чтение — напоминающий, к примеру, психодраму — достигает апогея в начале третьей части, где автор появляется перед аудиторией в полный рост.
«Вместо вступления» — говорит он. «Итак, что случилось, в конце концов, с людьми, о которых было написано в первых двух главах». Предложены мирные житейские выходы из кризисов, в которых оказались все персонажи. После чего следует сардоническое обращение к каждому из нас: «Если вы, уважаемый читатель, готовы принять такое развитие событий, пожалуйста, закройте эту книгу. Вам не стоит читать ее дальше. Она написана не для вас, как сказал бы Борхес. Оставайтесь в привычном мире морали и нравственности. Знание — не путь к счастью. …Они пользуются общей Библией, другие пишут ее сами. ...Раз вы все-таки читаете, продолжу — специально для вас».
В продолжении — «богохульное» (не более, впрочем, нежели «Овод») повествование, как возжаждавший собственного знания и собственной Библии убил священника. Но почему-то оно уже не так интригует, как все, что было раньше. И, кажется, я знаю, почему. Потому, что, выступив, как демиург, продемонстрировав, что может быть и так — и вот так, автор показал, что ведет с читателем совместную игру (уже упомянутую психодраму). Что такое психодрама как психотерапевтическая методика? — это имитация реальности, но не реальность! Безусловно, автор властен над своими героями. Но — вспомним! — в классической литературе с ее воспроизведением достоверных реалий в единстве места, времени и образа действия автор не был так уж «всесилен»; порой психология героев и ход событий влекли его волю за собой, а не наоборот (как говорил Пушкин, «Татьяна удрала штуку — вышла замуж»). Коротенко же доказывает, что персонажи романа — не характеры и образы, а фигурки на шахматной доске, которые он расставит так, как ему заблагорассудится. Пожалуй, тут просматривается намек на Человекобога — антипод идеи Богочеловека. Для верующего это «амплуа» страшно, для неверующего — нормально (понимается как поиск личностной свободы).
С философией Александра Коротенко спорить не буду. Но книге это вредит. «Трепанация», получается, это роман-схема, роман кукловода о марионетках. Он полностью сконструирован в угоду представлениям автора. Настолько, что, когда на последней странице, в маленькой главке с говорящим названием «Вторая форма бытия», выясняется, что Иван только что пришел в себя в больнице после вчерашней аварии, и, стало быть, ничего, принятого нами как данность, не было — ни поселка «антиаников», ни сводных братьев Осипа и Вениамина, ни духовного освобождения Вероники, ни самой Вероники и прочих героев! — читатель ничему не удивляется, лишь пожимает плечами. Не было, значит, и не надо. Был только священник, который действительно вытащил Ивана из-под колес автомобиля. И их самый первый разговор — в котором обильно цитируется притча об Иове страдающем. Врач предлагает еще раз позвать к пациенту отца Феодосия. Но Иван отвечает: «Нет, я сам справлюсь. Теперь я знаю, что справлюсь сам».
Это последние слова романа. «Трепанация» проведена успешно. Воля автора все разложила по полочкам. Иван — потенциальная личность, не нуждающаяся в «костылях» вроде религии; это и есть «вторая форма бытия». Но вот чего я не пойму: если все в книге происходит по заранее известному плану ее создателя, то как воплощение схемы может быть заявленным в интервью «исследованием условий формирования личности»?.. Исследование — это, как ни крути, внимание к объективным обстоятельствам… а здесь — моделирование странностей бытия и сознания… как черепа из пластических материалов.