Критика
Борис Марковский. Мне имени не вспомнить твоего.
СПб. Алетейя. 2011
СПб. Алетейя. 2011
Выход избранной лирики для любого поэта — событие насколько радостное, настолько и ответственное. Борис Марковский этого события дождался, и по прочтении его последней поэтической книги видно, что меру ответственности автор осознавал. Стихи, как представляется, тщательно отбирались — с тем, чтобы представить творчество поэта с разных сторон и в протяженной временной перспективе.
Первой ощущение от этой книги: автор подводит некий итог. В разных стихах из разных разделов проглядывает рубеж, который перейден поэтом, и заставляет его итожить жизненный путь: «Жизнь свою достаю и разглядываю, как последний пятак на метро». Вполне уместен в этом контексте стихотворный цикл «Семья Марковских» с посвящениями: отцу, матери, брату и т. д. Оглядываясь назад, человек вспоминает, прежде всего, близких — свою семью, которая была некогда надежной защитой, основой, а теперь живет только в памяти автора.
Первой ощущение от этой книги: автор подводит некий итог. В разных стихах из разных разделов проглядывает рубеж, который перейден поэтом, и заставляет его итожить жизненный путь: «Жизнь свою достаю и разглядываю, как последний пятак на метро». Вполне уместен в этом контексте стихотворный цикл «Семья Марковских» с посвящениями: отцу, матери, брату и т. д. Оглядываясь назад, человек вспоминает, прежде всего, близких — свою семью, которая была некогда надежной защитой, основой, а теперь живет только в памяти автора.
Семья Марковских в полном сборе
сидит за праздничным столом.
Все в серебре и мельхиоре,
и елка блещет серебром.
сидит за праздничным столом.
Все в серебре и мельхиоре,
и елка блещет серебром.
В этом стихотворении-воспоминании в финале «все плохое отступает в недосягаемую тьму», хотя на самом деле во тьму времени отступает именно семья. Вот что написано о могиле отца:
На задворках Европы, в крестьянской глуши,
на высоком холме — за чужие гроши —
ты оставлен лежать навсегда в феврале
в неподатливой, жесткой и мерзлой земле.
на высоком холме — за чужие гроши —
ты оставлен лежать навсегда в феврале
в неподатливой, жесткой и мерзлой земле.
Пересчитывается и культурная копилка, каковую каждый из нас собирает в течении жизни. Подвергнутая пересчету на определенном жизненном этапе, копилка оказывается не столь богата, как думалось в начале пути.
Раздарил, растерял, не сберег:
Пастернак, Цветаева, Блок.
И Камоэнса пасмурный лик —
сколько было вас, избранных книг?
Пастернак, Цветаева, Блок.
И Камоэнса пасмурный лик —
сколько было вас, избранных книг?
Автор существует на страницах этой книги вроде как вполоборота назад, что, в принципе, вполне оправданно. Существует какой-то естественный ход событий, вешки, которые расставляет время на пути от рождения к небытию, и каждому обозначенному этапу надо соответствовать («Смешон и ветреный старик, / Смешон и юноша степенный…»). Борис Марковский своему этапу жизни соответствует — в его возрасте, как правило, за спиной столько утрат и разочарований, что поневоле начнешь выстраивать в ряд тех, кого «уж нет», и кто «далече».
Впрочем, было бы весьма несправедливо сводить смысловое наполнение книги к теме подведения жизненных итогов. Это лишь один из мотивов, которые разрабатывает автор, весьма далекий от того, чтобы погружаться в ностальгию с головой. Поэт открыт миру, он не живет в своей раковине, а бежит по «ипподрому жизни», он ее участник…
Впрочем, было бы весьма несправедливо сводить смысловое наполнение книги к теме подведения жизненных итогов. Это лишь один из мотивов, которые разрабатывает автор, весьма далекий от того, чтобы погружаться в ностальгию с головой. Поэт открыт миру, он не живет в своей раковине, а бежит по «ипподрому жизни», он ее участник…
На ипподроме — флаги,
на ипподроме — вой...
Налей-ка мне из фляги,
пусти по круговой.
Куда вы мчитесь, кони,
копытами звеня?..
В прокуренном вагоне
везут, везут меня…
на ипподроме — вой...
Налей-ка мне из фляги,
пусти по круговой.
Куда вы мчитесь, кони,
копытами звеня?..
В прокуренном вагоне
везут, везут меня…
С другой стороны, исследовать «раковину» внутреннего мира тоже весьма интересно. «Познай себя» — рекомендовали древние, что для поэта вдвойне насущно. Одна из сквозных тем книги, как представляется — именно самопознание, разговор автора (а может, лирического героя — неважно) с самим собой.
…И вот — двойник, не я,
возникнет вдруг из недр небытия,
чтоб быть, как я, слепым, чтоб быть всегда на страже,
чтоб чувствовать, как я, чтоб в зеркало, в упор
уставясь, поправлять пробор и виновато
рассматривать меня, пока рассвет, как вор,
по крыше не стечет шероховатой.
возникнет вдруг из недр небытия,
чтоб быть, как я, слепым, чтоб быть всегда на страже,
чтоб чувствовать, как я, чтоб в зеркало, в упор
уставясь, поправлять пробор и виновато
рассматривать меня, пока рассвет, как вор,
по крыше не стечет шероховатой.
Естественно, разговор поэта с самим собой рано или поздно должен перейти к разговору о стихах, о смысле поэзии вообще, о ее смысле для тебя лично и т. д. И автор переходит к этому разговору, причем довольно часто. Если взглянуть на эту книгу пристальнее, обнаружится главный пафос автора — то, что двигает им на протяжении многих лет, вновь и вновь заставляя заполнять словами пустое поле листа (или экран монитора — это не существенно).
Прохладный белый звонкий лист
Бумаги,
В нем только что переплелись
Ручьи, овраги,
И чьи-то руки, и стихи,
И чьи-то встречи,
Как ласточки из-под стрехи —
Из русской речи
Бумаги,
В нем только что переплелись
Ручьи, овраги,
И чьи-то руки, и стихи,
И чьи-то встречи,
Как ласточки из-под стрехи —
Из русской речи
То есть, основным здесь является неудержимая тяга к поэзии, та «высокая болезнь», которой заражаются обычно в юности и болеют, как правило, до глубокой старости. Волшебство переплетения на листе бумаги «встреч», «ручьев», «оврагов» и множества другого завораживает, и автор вновь и вновь пытается разбудить в себе этого волшебника… Каждый ли раз получается? В большинстве случаев, я думаю, получается. Не буду сравнивать стихи, выделяя наиболее удачные — корпус написанного столь велик, что одно лишь перечисление творческих попаданий займет очень много места. При этом автор не очень-то склонен к возвеличиванию себя, любимого, он понимает, что «гоняется за сквозняками»; и что былого пафоса внутри уже нет, но что делать?
Слагать стихи — нелепая забава,
когда душа заведомо черства,
но где предел и мера мастерства,
и кто нам дал таинственное право
плодить на свет слова, слова, слова?
Толпа не примет их, не крикнет: «браво!»,
их не коснется ветреная слава
и будет, к сожалению, права.
когда душа заведомо черства,
но где предел и мера мастерства,
и кто нам дал таинственное право
плодить на свет слова, слова, слова?
Толпа не примет их, не крикнет: «браво!»,
их не коснется ветреная слава
и будет, к сожалению, права.
Тяга к стихосложению — вещь необоримая, неудержимая, пусть даже из знаменитого «пишу для себя, печатаю для денег» стихотворцам осталась лишь первая часть высказывания. Не за то стараются поэты, и наш автор прекрасно это понимает.
Не тревожься, моя душа!
Нам ли думать с тобой о славе?
Только как это — не дышать?
Только кто же меня заставит?
Нам ли думать с тобой о славе?
Только как это — не дышать?
Только кто же меня заставит?
В отношении эстетики Борис Марковский довольно консервативен. Он придерживается традиционных методов стихосложения, которые слегка устарели, быть может, но если уметь ими пользоваться — не подводят. То есть, любителям авангардных эстетик здесь будет нечем поживиться, зато те, кто привык к серьезным размышлениям о бытии и судьбе человеческой, почерпнут из этой книги многое.
Не нравится, когда о бытии и судьбе говорят в рифму? Обратитесь к разделу «И реквиема медь», составленному из отрывков из записных книжек. Здесь автор уже не использует приемы стихосложения — он высказывается прозой. Но это высказывание тоже ценно, здесь каждый фрагмент — частичка своеобразного дневника души. «Последние лет 7—8 имею дело, в основном, с текстами. Иногда слышу голосa (по телефону). Время от времени некоторые авторы присылают по электронной почте свой профиль (или анфас). И уж совсем редко (несколько раз в году) кое-кто из виртуальных собеседников материализуется — тогда я имею сомнительное удовольствие общаться с живым (и не всегда умным) человеком». Или вот такой фрагмент: «В юности стеснялся того, что сочиняю стихи. Когда с кем-нибудь знакомился, говорил: грузчик, полотер, ювелир, на худой конец». В этих небольших текстах автор зачастую ироничен, что по отношению к лирике смотрится контрастом. В стихах Борис Марковский, как правило, серьезен, исключение составляет разве что шуточная поэма «Боричев ток», написанная в первой половине 80-х годов прошлого века и посвященная друзьям молодости.
Завершают книгу поэтические переводы. В основном это европейские поэты: Рильке, Гессе, Тракль, Целан и др. Здесь автор позволяет себе отойти от традиционной силлабо-тоники, иногда переходя к верлибру или к белому стиху, но в данном случае прием оправдан, поскольку в переводе требуется прежде всего сохранять близость к оригиналу.
Интеллектуальное обрамление книги — статьи Андрея Коровина и Бориса Левита-Броуна. По счастью, это не критика в ее классическом понимании, поскольку оба автора — сами поэты. Это откровенный и глубокий разговор о стихах собрата по перу, попытка вникнуть в чужой поэтический мир и открыть его для потенциального читателя. И это обрамление — тоже свидетельство того, что автор подошел к составлению избранного весьма ответственно.
Не нравится, когда о бытии и судьбе говорят в рифму? Обратитесь к разделу «И реквиема медь», составленному из отрывков из записных книжек. Здесь автор уже не использует приемы стихосложения — он высказывается прозой. Но это высказывание тоже ценно, здесь каждый фрагмент — частичка своеобразного дневника души. «Последние лет 7—8 имею дело, в основном, с текстами. Иногда слышу голосa (по телефону). Время от времени некоторые авторы присылают по электронной почте свой профиль (или анфас). И уж совсем редко (несколько раз в году) кое-кто из виртуальных собеседников материализуется — тогда я имею сомнительное удовольствие общаться с живым (и не всегда умным) человеком». Или вот такой фрагмент: «В юности стеснялся того, что сочиняю стихи. Когда с кем-нибудь знакомился, говорил: грузчик, полотер, ювелир, на худой конец». В этих небольших текстах автор зачастую ироничен, что по отношению к лирике смотрится контрастом. В стихах Борис Марковский, как правило, серьезен, исключение составляет разве что шуточная поэма «Боричев ток», написанная в первой половине 80-х годов прошлого века и посвященная друзьям молодости.
Завершают книгу поэтические переводы. В основном это европейские поэты: Рильке, Гессе, Тракль, Целан и др. Здесь автор позволяет себе отойти от традиционной силлабо-тоники, иногда переходя к верлибру или к белому стиху, но в данном случае прием оправдан, поскольку в переводе требуется прежде всего сохранять близость к оригиналу.
Интеллектуальное обрамление книги — статьи Андрея Коровина и Бориса Левита-Броуна. По счастью, это не критика в ее классическом понимании, поскольку оба автора — сами поэты. Это откровенный и глубокий разговор о стихах собрата по перу, попытка вникнуть в чужой поэтический мир и открыть его для потенциального читателя. И это обрамление — тоже свидетельство того, что автор подошел к составлению избранного весьма ответственно.
Я на финишной прямой.
От рассвета до заката
все бегу, бегу куда-то…
(Еле слышен голос мой.)
От рассвета до заката
все бегу, бегу куда-то…
(Еле слышен голос мой.)
Как мы видим, поэт далек от любых иллюзий как в отношении жизни вообще, так и в отношении себя любимого. Но движение продолжается. А значит, есть надежда, что «финишная прямая» будет длинной, и мы еще увидим новые книги Бориса Марковского.
Владимир ШПАКОВ