Тихая ненависть, смятая грусть,
в ночи распаленная нежность.
Я за тебя, как за ветку, держусь,
жизни моей неизбежность.

Пусть пребываешь в далеком краю,
словно прекрасном небесном раю.
Мыслимо, зримо целую твою
руку и косы губами ловлю.

Сердце-малыш стоит у порожка,
смотрит с тревогой на шаткий мосток.
Падает по небу хрупкий листок —
ты повернулась во сне осторожно.

Откуда сны такие яркие
в такой глуши провинциальной?
Ведь нам на все один подарок —
унылый, серый вид фронтальный.

И покосившийся забор да кривокосье,
и криволесье как простор… О, горе песье!

К нам сотый год не ездят ярмарки,
а сны все гуще, все чуднее,
возносят нас на галереи
Гиперборея.

В нас спит, кто спит и видит сны.
Брахман-слепец спеленат в тело,
и мы теперь уже сыны —
его предела.

Не родила, не был, не стал,
так были венчаны на царство —
мы проецируем пространство
из наших самых темных зал.

В нас спит, кто спит и вечно спал...

Оттуда сны такие жаркие
в такой глуши провинциальной...

Но это только бред горячечных:
по переулкам околоточным
на тяжких лапах — сны чахоточных.

Я полюбил калеку, девушку с ДЦП,
добрую и умную.

А потом понял, что мне не нужна калека.
И ее бросил.

Интересно, какой я уже был по счету?