Узлами вражды крепкими
Не-вражды связаны сети.
Сделай больше, Монтекки, и
Полюби меня — Капулетти!

Кровные узы, дружбы нить...
Ах, что до них Джульетте!
Юный Монтекки должен любить
Всех Капулетти на свете.

Должен. Иначе — мгла, муть,
Накипь. И гнев погоды...
Монтекки, прочувствуй, проникни в суть
Таких явлений природы.

Рраз!..вели (между нами) арку моста,
Он распался на два обелиска.
Шутка. Злая. Зато — красота!
Перепрыгни, Монтекки, — тут близко!

А фамилии наши — почти невесомы,
Как кошелек без меди.
Этим клеймом мы помечены оба —
«Монтекки» и «Капулетти».

На глину вслепую лепи заплаты,
На нервах — и в пируэте.
Мы оба с тобою — аристократы,
Монтекки и Капулетти.

Видишь? Что между строк залегло,
С годами — сквозь прорастает...
Ты понял? Иначе и быть не могло,
Монтекки — всегда понимают.

Сумел не-вражду в любовь превратить?
Этого мало Джульетте.
Должен, Монтекки, ты полюбить
Всех остальных Капулетти!

Мы с детства
Любили играть в «Жизнь» и «Смерть».
Нас тянуло к земле.
Земля была с нами щедра,
Ее всегда было вдоволь,
Тем более
Для такой игры, как «Жизнь» и «Смерть».

А также
Не иссякал запас мертвых птичек.
Они добросовестно погибали
В достаточном для наших игр количестве,
Складывали крылышки
И падали на землю.

Взгляну — и дрожь пробирает.
Кыш, поросята!
Сколько повсюду маленьких холмиков,
Птичьих могилок...

Вот такая игра со смертью...
А были еще и другие игры,
К примеру,
Берем ту же землю,
Пресытившуюся смертью,
И просеиваем, выбрасывая
Камешки
И птичьи скелетики.
Затем надо долить воды
И замесить черное тесто,
Вылепить в детских ладошках
И оставить подрумяниваться
На солнцепеке...

Я несла домой свои руки,
Измазанные благородной почвой,
И отдавала их на милость
Божьей Матери.
Щелкали ножницы,
Мои руки лежали на маминых коленях,
Мама стригла мне ногти.
И они разлетались
Грязными полумесяцами
По моим детским райским кущам...

О, эти руки, уверенно протянутые
И замершие
У острых кончиков ножниц!..
Первой отдернула левую,
А потом и на правой
Научилась сама стричь себе ногти.
Мои руки уже не лежали
У тебя на коленях, мама,
Я становилась самостоятельной,
Я отдалялась...

Скажи, что шептало тебе
Тогда
Твое мудрое сердце?
Сжималось тревожно?

«К чему торопиться, доченька?
Он настанет и так,
Тот день,
Когда ты сама сумеешь
Стричь себе ногти
На обеих руках.
Но разве протянешь их
К кому-нибудь
Так же доверчиво?»