Сон-трава подрагивает на ветру.
Я наклонилась к застенчивому цветку.
Он прижался к моей щеке — любовь.

Мне вновь привиделся самшитовый лес.
Я никогда в нём не бывала.

Травы взлохмаченные,
стога, законсервированные временем, —
деревня моя, недолюбленная.
С осторожностью трогаю воспоминания.

Друг-воробейка,
мой однокрылый попутчик!
Мы вместе в поисках свободы.

Сыро.
Пахнет заросшим прудом и улитками —
ожившие детские воспоминания.

Травы-переростки
           обречённо жмутся к моим ногам —
предчувствие осени.
С той же обречённостью падают яблоки.
У каждого плода своя судьба.
И судьбы эти где-то пересекаются
                                                    с людскими…
Стук яблок не случаен и красноречив.
Я не хочу его пропустить
                                    и следую за августом.

Когда я раскусываю апельсиновые леденцы,
в моём сердце
                         вспыхивает испанская сиеста.

Я соберу осколки нашего прошлого…
В нём были ромашковое поле
                                 и старая водокачка,
река Пахра и рыбалка с отцом.
Зрела ирга, петух клевался.
Мама пела песню «Огонёк».
И было так, как никогда уже не будет, —
по-настоящему.

Я пою, как птицы, как ветер.
Я летаю, как птицы, как ветер.
Я невесома, как парашютики одуванчика.
Я кричу, как птица, лишившаяся птенцов,
как ветер, застрявший в замкнутом
                                                     пространстве.
Я бьюсь, как пойманная птица,
как ветер, ищущий выход
                               между станциями метро.
Отпустите меня с птицами, с ветром…

Земляника такая нежная,
         что ничего не стоит её раздавить, —
как велосипедист раздавил
                                  беспомощного птенца.
Трудно собирать земляничные косточки.
Ещё тягостнее предавать земле
                  пуховую серенькую подстёжку.

Тополь вырастает и становится
                              выше меня ростом.
Он тянется макушкой
                            к окнам пятиэтажки.
Я живу на последнем этаже
и ежеутренне приветствую дерево.
Руки-ветки — мы растём.

Сегодня я продрогла от правды.
В моём сердце забился стерх.
До весны ещё столько зим!

Незатейливым узором на снегу
                                         птичьи следы.
Пороша разыгралась.
Прощай, ультрамариновое счастье.

Берёзоньки.
Я спряталась за одной из них —
той, что постарше.
Я кличу своих братьев и сестёр...

Тонюсенькие стебельки ласково
                                                касаются ног,
тянутся и отпечатываются на юбке
                                       голубым принтом.
Я окунаюсь в льняное цветение неба…

Неустанно ищу свой цветок папоротника.
Хочется быть счастливой.

Я поеду на дрезине — буду исследователем.
Прислушаюсь к шёпоту цветов.
Когда дрезина уткнётся в тупик,
                                             я вернусь в начало.
Меня ждёт новый мотив
                                   и возродившиеся травы.
Всё меняется в Иванову ночь.

Метла притулилась у забора.
Смешно торчат
       выбившиеся из её причёски прутики.
Дворник куда-то запропастился.
Зачем подметать снег?

Воробьи толкаются в кормушке.
Ветка калины прислонилась к окну.
Рукомойник гремит.
Это мой дом.

Прогуляюсь по соседнему переулку!
Там находится библиотека.

Вы куда ходите за вдохновением?
Я забегаю в кафе — там отменное какао.

Сонно улыбаются разбуженные окна.
Я окунаюсь в твой рассвет
и целую колыбель нашего счастья.

Если бы у домов не было окон,
разве услышали бы мы столько историй?

В городе голуби, гастарбайтеры и такси.

Мост горбылём.
Мы могли встретиться...
Я не успела и не опоздала.
Мост будет ждать.
— Ждать-ждать-ждать, —
                 повторяет дождь.

Столько открытий в других и в себе…
Я не знаю, что с этим делать.

Солнечный зайчик запутался
                           в рыжей чёлке.
Кареглазая девчушка
            целует сонные глаза жеребёнка.
Мир купается в доброте.

Разветрилось.
Промёрзло небо —
                закуталось в дырявую шаль.
Пушинки с неё долетели и до меня.
Собираю их и латаю прорехи.
Твоё небо улыбается.

Дождь барабанит скороговорку,
тренируясь на моём подоконнике.
Я выучила её наизусть.

Пройти всего километр,
                  но за этот километр столько всего!
Ворона наблюдает —
                                   что я собой представляю.
Запах костерка — поезд прошёл, напыхал.
Оттепель.
Синички тут как тут, затренькали:
«В хоровод, в хоровод!»
И я радуюсь за компанию.

Жизнь у моря шла своим чередом.
Я вписалась в это жизненное пространство.
Мы шли рука об руку — я и мои стихи.

Это самый длинный маршрут.
Я люблю старенькие «Аннушки»,
гремящие по Чистопрудному бульвару.
Юные барышни прогуливаются у пруда,
                                                    кормят уток.
Я еду в другую сторону —
                                   всё дальше и дальше.

Звучит её голос.
Вздрагивают ноты.
Прикосновения.
Пальцы перебирают клавиши — джаз.
Мы захлебнулись любовью.

Когда птицы в небе — красиво.
Когда птицы над морем — красиво.
Не дайте им упасть — подставляйте ладони.

Читаю твой роман — ты будто рядом…
Но с каждым днём мы отдаляемся.

Я бродила заветными тропами,
                                         искала твои следы.
Их затоптал ветер, на них проросла трава —
сделано всё, чтобы мы разминулись.

Пляж опустел.
Песок неподвижен и печален.
Но вот на берег выбегает девчушка.
С её приходом всё меняется.
Она обнимает море, смеётся
и тараторит без умолку.
И у меня было доброе детство.

Пёрышко варакушки,
хрупкая метёлка тростника,
комариные укусы — на память о лете
у меня осталось так много!

Столкнулись два противоречия —
                              ветра южный и северный.
Позади почти средиземноморский вечер.
Ветра водрузили рюкзаки
                                     на спины прохожих —
те разносят по окрестностям стужу.

Что бы я делала без этого неба в барашках?
Не сосчитать их и не уснуть,
                                 не наступить новому дню.
Без гнёздышка варакушки в тростнике…
Без ласточек, слепивших домик
                                          под нашей кровлей…
Без стрижей, обнимающих меня
                  своими выносливыми крыльями…
Без тумана над Пахрой и мечты,
притаившейся под валуном в Кясму…

Город, не разбираясь, наступает
на многочисленные линии судеб,
демонстрирует беззубый рот
своих «облагороженных» улиц.
Он опутывает проводами цифровизации и,
не пережёвывая,
заглатывает людскую тоску
по нетронутой природе и надеждам.

Дома.
Я считываю с их фасадов печаль.
Я подсматриваю в их окнах страсть.
В небе застряли крыши.
У меня закружилась голова.

Строительные краны великанами
нависли над привокзальной площадью.
Они перечеркнули небо моего детства.

С городом у нас сложные отношения —
мы терпим друг друга.
Но сегодня тот редкий случай,
когда с восторгом воскликнешь:
                                                  «Вот это да!»

Он не зовёт меня на свои праздники,
да я и не пошла бы.
Город спроваживает меня —
наши отношения себя не оправдали.

Женщина тяжело дышит в маску.
Мне жарко от её пальто.
В спинку кресла
            безостановочно долбит карапуз —
в эту поездку ему надели новые ботинки
с толстой рифлёной подошвой.

Духмяный покос переспевшей травы —
воспоминание о деревне Бор.

Утро начинается с зарянки.
Её пение дезинфицирует атмосферу
                                                          и купирует
застрявшую в городском пространстве боль.

Железные машины не пощадили землю.
Нелепо торчит на полях стерня.
Журавлиный говор сиротливо жмётся
                                                   по обочинам.

Мне облака заглядывали в душу,
дразня обрывками историй
                          птичьих перелётов.

— Это незабудки?
— А ты закрой глаза, а потом открой.
Не забыла? Тогда точно, незабудки, — улыбнулся он.

Мы столкнулись с ним
                               на просёлочной дороге —
дождь подле семенил, а то вдруг обгонял.
Под кровлей воробьёв побеспокоил,
скатился раз, два, три по крыше,
забарабанил по крыльцу.
Ведро перевернула — дождя набрать.
Но он засобирался в путь — пускай.
Промокший пёс, поникшие пионы.
Чашку разбила — к счастью.

На девушке тряпичный плащ —
                                             толку от такого!
Ветер треплет его с невероятной силой.
Она ловит разлетающиеся полы
и кутается, кутается...
Это бессмысленная борьба.
У каждого свои цели...

Мой велосипед раскорячился на песке.
Мы оба загораем.

Нам нравится этот уголок мира —
дворик с винтажной текстурой во всём.
Вкус бархатного какао — это для меня.
Твои губы наслаждаются
                                    кофейной горечью.
Какой насыщенный поцелуй!

Огарь на крыше соседнего дома.
Его надрывный крик будит округу.
Люблю, когда город такой.

Осенний лист, падая, отнимает силы.
Берёза-матушка, её ладони испещрены
                                                 морщинками,
проводит добротой по моему лицу.

На эскалаторе на меня пристально
                              смотрела варежка.
Я отвела взгляд.

Шпильки и шлёпанцы спешат
                                по эскалатору.
И то и другое весьма комично.

Иногда ветер хочет,
                   чтобы мы слышали только его.
«Эгоист», — ворчу я на него по-доброму.

— Она прошла мимо,
               обрызгав меня негативом, —
пожаловался он.
— Ступай, посмотри на небо.

Она подбросила песок:
сначала одну горсть, потом другую.
Так обычно подбрасывают и ловят монетку.
Но песок неуловим.

Между морем и небом — чайка.
Море смотрит на неё моими глазами.
А ещё глазами того паренька,
                         что грезит о морской звезде.
У моря много глаз, очень много.
Крылья  чайки просвечивают на солнце.
Сквозь них нас разглядывает Вселенная.

Когда сорока одна, это можно пережить.
Когда больше —
                          это уже звуковая катастрофа.
Они не угомонятся,
пока поблизости бродят чужаки —
эти здесь на каждом шагу.
Нервозность птиц не имеет предела.
Заснуть бы…

Говорят, надвигаются ливень
                   и шквалистый ветер.
Выйду на улицу — встречу.

Сегодня я впервые узнала,
что в твоём воображении живёт
                                                    белый дрозд.
Он перелетает из одного пространства
                                                               в другое,
мерещится мне в снах,
переставляет местами слова в моих стихах
и ловко лавирует между графикой ветвей.

Какой сегодня необычный день —
хочется делать то, что хочется:
присесть в уличном кафе
                                      и смаковать пронто,
угощать семечками
                        скачущего у ног воробушка,
заглянуть в книжный и уйти
с томиком чьих-то стихов,
не делать зарядку, а дописать рассказ,
подобрать розовую оправу для очков,
купить помидоры «мохитос»,
помахать Шуховской башне
и пройтись по дворам своей юности...

Там, где заканчивается море,
                                          начинается море —
безграничное,
        с проявлением небольшого радиуса
                                                       к горизонту.
Море дышит, и ритм нашего дыхания
подстраивается под его вздымающиеся
                                                                 волны.
Море шуршит и плачет, резвится
                                              и нянчит рыб —
его настроение меняется на глазах.
Мы лакомимся свободой:
выводим морские полукруги
                               и идём за солнцем.

— Вы дружите с дождём?
— Вам приходилось обнимать лён?
— Вам нравится целовать цветы?
— А вы пробовали унести с собой
                                      чуточку тумана?
Мне нравится задавать
            обескураживающие вопросы.

Дождь ретировался,
но столько всего натворил:
набрызгал на крыльце,
намочил высохшее бельё,
оставил разводы на оконном стекле…
Что же ещё? Сейчас придумаю.

Сегодня такой откровенный запах
                                               ультрафиолета!
Может быть, не ходить на работу?

Я люблю астры.
Ищу глазами цветочниц,
продающих на площади август.

Я лакомилась отголосками нашей любви,
унесённой ненасытным морем.
Ты забывался в нём, в море.
У тебя другая страсть — твой корабль.

Почему я здесь, на Малой Ордынке?
Тут нет ярких витрин и ненасытных
                                                     туристов.
Улица засыпает и просыпается
под звон церковных колоколов.
Островком надежды ютится кафе
                                         «Квартира 44».
По соседству —
                 издательский дом «Самокат».
В витрине — книга о маяках.
Не раздумывая, захожу в детство.

На пересечении Малой Ордынки
с Большим Ордынским переулком,
среди современной застройки затерялся
 двухэтажный домишко.
Я приезжала сюда за конфетами —
в магазинчик кондитерской фабрики
                                                       им. Марата.
В коммуналке на втором этаже,
вот это окно или то, которое рядом,
жили мои дедушка с бабушкой
                                                  и малой Витя.

Август может длиться в моей душе
                                                          бесконечно,
и никак с ним не проститься.
Он пока рядышком:
запускает звездопад,
свистит вслед воздушному змею,
гоняет птичьи стаи по предосеннему небу,
рукодельничает в лесах,
шепчет мне на ушко верлибры —
те, до которых я ещё не доросла.
Со страстью исследователя
                                           пробую их на вкус.

Дождь отменили.
На лица людей вернулись улыбки
                                                    и оптимизм.
Ты подарил мне коробочку —
широкая лента обнимает её угловатую
                                                              форму.
Открываю — мягкая, как летнее утро,
                                                         пастила.

Лето натянуло на голову капюшон.
Дождь достал всех...
В его защиту скажу: он — романтик.

Мы боготворили август,
растаскивали его на лоскутки —
                                                         на память.
Больше нет кинотеатра,
в котором мы,
устроившись на последнем ряду
и облокотившись на свои чувства,
как взрослые, часто дышали, дышали
и глотали, не пережёвывая,
нашу дерзкую юность.
Мы рисовали немыслимые фигуры
на ладонях друг друга,
перебирали пальцы, словно чётки.
Скрипучие кресла стыдливо умолкали,
когда мы чрезмерно увлекались
диалогом наших языков.
Мы выбегали из зала раньше остальных, и никто не замечал…

— Привет, мы можем дружить? —
                                 он забрёл ко мне случайно,
охваченный августом
                                         и метафизикой стихов.
— Вряд ли — наши страницы такие разные.

Вороны сегодня выкинули номер:
расселись на дубах и кидались жёлудями.
Наличие людей на тропинке их не смущало.
Кто не увернулся — получи по темечку.

Пятилетие моей первой книжки.
Каким оно было? Пессимистичным.
Я давно не дарю сборник,
                                       не беру его в руки —
стыжусь своих первых поэтических шагов.

Не хватает полустанка —
выйти и часок посидеть на скамейке.

Сегодня мы провожали лето —
                                              я и скворцы.
Мы глядели на зевающее солнце
                             и немного грустили...

Почему я так преданно люблю ольху?
                                                                Не знаю…
Тянет к этому дереву, радуюсь, когда вижу.
«Ольха!» — кричу и превращаюсь в слух:
                                                     кто меня зовёт?

В метро повеяло свежестью.
На работу прибежала радостная —
будто в лесу гуляла.

Автобус, который идёт по рельсам.
Соловей, который поёт шёпотом.
Гитара, отвергающая мои ласки.
Книги, которые грызут сами себя.

В переходе со станции «Комсомольская»
                                                          (кольцевая)
на радиальную хозяйничает ветер —
носится вверх-вниз по эскалатору,
                                                     как бешеный,
закручивается вихрем и раскачивает
доисторические люстры.
Скворец попал
в душную ловушку подземки.
Я давненько его не вижу.
Мы все, как этот скворец,
                                          скоро задохнёмся.

Травинка зажата губами.
Это помогает сосредоточиться.
Это лучше, чем кусать карандаш или ногти.
Сними меня такой — задумчиво-деловой
                                         и немного уставшей,
с искоркой вдохновения в глазах,
                                    застигнутого врасплох.

Сегодня настолько прозрачный воздух,
что контраст между нарождающимся
                                             с весной счастьем
и угрозой всему живому
                                   невыносимо очевиден.

По городу шарахаются тени странников,
вытесняя из нашей жизни
                       ещё не вылупившихся птенцов.

От дочуркиных ладоней пахнет бананом
и экзотическим настроением.
— Собирайся, летим на Тенерифе!

Специально не приобретаю диван —
не хочу валяться на нём
                               декоративной подушкой,
набитой застиранным вдохновением.

Разгар лета.
Макушки тополей приобрели
                                  бурый оттенок.
Стрижи с бешеной скоростью
                                рассекают небо.
Все торопятся жить.

На птичий концерт не собираются
                                    толпы зрителей.
Но это и к лучшему.

В ситцевом сарафанчике да на сеновал!

— Сегодня особенный день.
— Почему?
— В том-то и дело, что не знаю…

Непогода…
Непогода во всём:
в опущенных вниз уголках твоих губ,
в шальном облаке,
                                  зацепившемся за дымоход,
в разревевшихся лужах,
в глазах белого голубя Вовки,
в подгнивших желудях,
                                           растерявших свои шапочки,
в растрёпанной причёске наших тополей,
в заброшенных качелях
                                            и потускневшем небе,
в сгорбленных спинах людей
и обострившихся хронических
                                                      заболеваниях,
в душе кардиолога, который не слышит сердцебиения пациентов…

Птицы бросают на меня ошарашенные
                                                             взгляды.
Но чем я могу их утешить?
Горсточкой семечек?
Господи, пошли всем здоровья!

Как хорошо, когда день начинается с тебя!
Доброе утро!

— У меня тут сыроежки под берёзой —
                                                               наберу.
Жуланчик так близко —
                                едва в кадр поместился.
Как там выпь? Скучаю…
— По выпи?
«Причём тут выпь?» — подумала я,
                                но ничего не ответила.

Сегодня облака спросили о тебе.
Я что-то пролепетала в ответ.
Мы немного погрустили и разошлись.
Наверное, они всё-таки тебя нашли —
у них, у облаков, больше возможностей…

На твоей большой ладони
моё солнце нежится.
— Тебе не горячо?

Выглянула в окно —
дождь шагает твоей походкой.

Мы манили коростеля,
лежали на вершине земляничного холма
и провожали июльское солнце.
Так не хотелось уходить
и погружаться в закат, в метро…
Разнопутье.

Укрой меня своей большой ладонью!
— Доброе утро! —
              говорим мы друг другу ночью.
Мы рассматриваем друг друга,
                                        даже когда спим.

У каждого есть счастливая звезда.
Я безуспешно искала свою
и ничего не знала о человеке,
которому она светит.
Я тебя люблю.