Выпиваю до дна,
чем наполнили чашу,
пью в течение дня,
и когда я не слажу,
не осилю до дна,
то, в ночи допивая,
понимаю, должна.
Я одно с караваем,
с караваем Руси
пью беду, не плеская,
полной мерой вкусив, —
Мать бедует у края.

Чуть серебрится полог неба,
в просветах выси глубина,
и шелковится воздух вербой,
дорога дымкой пленена;
дома — само стремленье в небо,
наш — с тополями заодно,
мерцает в кронах свет чуть слепо,
в ногах — асфальта полотно;
и в тишине плутают звуки,
и светляками рой машин,
и слышится дыханье фуги,
смычков неслышимый нажим.
За кадром где-то Кронос бренный,
вне зоны доступа война.
Во власти я немого плена
и в тишине растворена.

Не властны годы над печалью,
тоскую по тебе, родной,
шаги как будто различаю,
к тебе приникну — мы одно,
и словно медленно истаю
над бездной роковых излук.
Так нежность лебединой стаей
к тебе летит, свершая круг.