КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ПАПЫ

Белым наливом луна в вышину закатилась.
Ночь. На небесном экране моргнула звезда.
Как-то убого проявлена Божия милость —
Блеклой болящей былинкой отбыть в никуда.

Папа, не верь мне!.. Там будут такие рассветы!
С облака лучше обзор, да и климат теплей.
Там бесконечна феерия лета и света,
Россыпь цветов, нескончаемый пух тополей...

Папа, ты будешь беспечным и вечным, и юным,
С новым комплектом из пары неношеных крыл.
Встретят тебя бесконечным цветущим июнем
Те из любимых, кто очи навеки закрыл.

Если и правда воздастся по собственной вере,
Значит, я буду стараться за нас за двоих:
Верить, что смерть — не потеря, а новые двери,
И невозможно иначе добраться до них.

Это ведь лучше, чем спрятать глаза и заплакать,
Сжав кулаки в ожиданье дурных новостей,
С ложным покоем бредя в повседневную слякоть.
Добрая ночь. Для хороших и добрых людей.


ДРУГ ДЕТСТВА

Я молчу, опомнившись в вагоне.
Жизнь не обновляют без разлук.
Выпорхнув синицей из ладони,
Щебечу: “Прощай, любимый... друг”.

Оба так бездумно разменяли
Мелочью житейской четвертак.
Юность провожаешь ли? Меня ли?
И молчишь, как будто просто так.

По закону жизненных ироний
Детских грёз застенчивый герой
Мокрым воробьишкой на перроне
Растворится в серости сырой.


ЛЕГЕНДЫ

Мне бы встать, как встарь, — из стали и на дыбы!
Но в моих перстах так много чужой судьбы,
На моих плечах — верста неотложных дел,
И уста устало: “Боже, когда предел?”

Мне бы в бой с собой без мысли внезапно пасть,
Но боязнь судьбой командует, вот напасть,
И усталость больно бьёт — не расправить крыл,
И Хранитель бойко дверь за собой закрыл.

Мне бы лёгкость лета в лёгкие — и навзрыд.
Только ход в века далёкие мне закрыт,
Где от счастья лёг бы навзничь — долой века,
Где ночлег даруют пряные берега.

Мне бы колкий колос в тёплую взять ладонь,
На коне скакать околицей посолонь,
Где трезвоны колокольные от земли,
Где под ветром долу клонятся ковыли…


ДЕЛЮСЬ

Счастье моё, разбитое на осколки,
Бисером разлетелось в траве высокой,
Скрылось в корнях меж репейником и осокой.
Сколько же мне собирать приходилось, сколько?!

Птахой — по ягодке в кроне калины алой,
Мышкой-норушкой — по зёрнышку в поле голом.
В сердце, подтравленном болью и корвалолом,
Капля за каплей скопилось горой немалой.

Вроде бы в мутной воде золотой песочек,
Вроде бы в горной руде самоцвета кроха.
Смотришь, а вышло в итоге не так уж плохо:
Россыпью точек запряталось между строчек,

Брызгами слёз растворилось в морском прибое,
Каплями рос на траве испарилось летом,
Тенью, невидимой в дождь, семенило следом.
Так подставляй ладони, бери с собою

Ветки сосновые в рыжих лучах рассвета,
Листья кленовые в мокром осеннем парке,
Фенечки на запястьях — мои подарки.
Я соберу ещё, я умею это.