Всё тебе прощаю я, зима:
Глыбу неба с мерзлой каплей солнца,
И во льдах затертые дома,
И весну, что долго не очнётся.

До конца не выплаканных слез
Я прощаю иней просоленный
И до белых косточек берёз
Голый лес, тобой заговоренный.

Помню всё: рябиновую крапь
На холстах, рукой твоею тканных,
И дорог излеченную хлябь —
Тонким льдом на мокнущие раны.

Миро драгоценное лучей
Сквозь прорехи туч великоснежных —
На глубины горечи моей,
На поля тоски моей безбрежной...

Как свивала ноги мне метель
Льном беленым, словно плащаницей, —
Много возлюбившему, поверь,
В этой жизни многое простится.

И снова март — порывистый, тревожный...
Вся синяя от холода река,
Разбуженная так неосторожно,
Дрожит в оледенелых берегах.

И мокрый зяблик, вздрагивая спинкой
В седой копне запутанных ветвей,
Доклевывает бурую рябинку
С крупицей солнца, спрятанного в ней.

На истонченной ветром снежной коже
Заметней сетка потемневших вен —
Зима сдала, истаяла, похоже,
Под натиском незваных перемен...

Огнём заката и тоской объятый,
Смешав ряды и птиц, и облаков,
Спешит по небу эшелон крылатый
От дальних, неродимых берегов...

Эпоха осени — развернут на рассвете
Зелено-рыжий флаг — куда хватает глаз.
Покой и радость дней первовенчальных этих,
Я признаю отныне только вас —

Теперь я подданная осени бездомной,
Её пустых небес, открытых для ветров,
Безбрежности полей, измученно-бескровных,
И просветленных холодом садов.

Эпоха осени — развёрнут на рассвете —
Куда хватает глаз — зелено-рыжий флаг —
Мир снова разделён — сентябрьское двухцветье —
Да будет так!

Вижу черты угасающей осени —
Листьев намоченный жмых,
Туч раздобревших внезапные оползни,
Сходы лавин дождевых...

Ветер встревоженно лижет проплешины —
Осенью болен мой лес.
День так уныл, что хоть в омут, хоть к лешему —
Вот он — с орешины слез!

Вспыхнул глазами — свои, закадычные? —
Леший, один к одному.
Дернув крылом и заухав по-зычному,
Сгинул в пестряную тьму...

Я хоть и птица своя, не залетная,
Всё же до дому пора, —
Помню, над крышей, дождями заметанной,
Тучи клубились с утра.

В синем шаре хрустальном —
С лёгкой ветра руки —
Зароились прощальных
Белых дней мотыльки.

Ожемчужилась густо
Хвойных зарослей смоль
И оттаяла, будто
Горьких слез канифоль.

Те же тощие тени,
Так же вечер безлик,
Только странно — весенен
Солнца робкого миг.

И в теплыни рассветной —
С лёгкой ветра руки —
Растворились бесследно
Белых дней мотыльки.

Пуговица медная луны
Держится едва на честном слове —
Алый свет глядит из-под полы,
На свободу вырваться готовый.

Распахнется темени хитон,
В снежном облачении исподнем
Будет новый день благословлен —
Неисследной милостью Господней.

И, забыв — по кровному сродству —
Про Тобой оплаканную рану,
Слова жду — от слова — оживу,
Скажешь — и, расслабленная, встану...

Лес, до корней порозовев,
Встречает солнце обнаженным,
Оно, войдя в туманный неф
Огнистым облаком холодным,

Лучась, глядит как будто сквозь
Шершавость вековечной толщи,
Мертво􀒂 стоящей вкривь и вкось
В снегу — обветренном и тощем.

И лист медяный, что прилип
К груди сосны смолисто-свежей,
И каждой веточки изгиб —
Вниманием позолочен нежным.

И белых губ и рук моих —
От стужи одеревенелых —
Коснулось солнце — и в крови
Весна запела...

Февраль. По мокрой штукатурке
Ветвей живых набросок хрупкий —
Углем по тёмным небесам.
Созвездий обновились лики,
И выжидающе приникли
К земле их влажные глаза.

И солнца колокол безгласый
Лежит осколком медно-красным,
Февраль — гудит ветрами тьма.
В слезах, окольными путями,
Бредет, закрыв лицо руками,
Весна...

Предзимней ночи бронзовый осадок
Ещё не вымыт светом голубым,
Ещё мой сон неуловимо-сладок,
И солнца запах еле уловим.

Так неуместно, бледным, изможденным
Цветком раскрылось утро над землёй —
Насмешкой над душой моей беззвонной,
Укором за бездумный мой покой.

И воздух так некстати ароматен,
И ветра нежный шёлк сиренев так,
Что видится мне в дальней туч громаде
Весны забытой мимолётный знак...

Оттенка карминовых листьев
Последний написан закат,
И веток рябиновых кисти,
Ещё не просохнув, стоят.

И чьей-то превысшею волей
Завесится снова окно
Изъеденным лунною молью,
Потертым небесным сукном.

И, утро сквозь слезы приемля,
Сквозь стылых ветров коловерть
Увижу я новую землю,
Принявшую светлую смерть.

Снежных хлопьев мягкое зерно
Сыплет вечер густо и отвесно.
До поры припрятано вино
Под засовы клети поднебесной.

Три избы — три сгорбленных спины —
Дым — чалмами, свернутыми ветром.
Сон смыкает веки, но видны
Оконечья посохов воздетых.

Тучи тупоносой голова
Тычется в соломенную крышу,
Где-то глухо ухнула сова,
Бубенца сквозь дрему говор слышу...

Рождество! — пропел далекий звон,
Я — мала, под теплым боком печки
Вижу незабвенно-светлый сон
О счастливо найденной овечке...

Блеклый ситец тянут понемногу
Радуги разомкнутые пяльцы,
Дождь щекочет сонную дорогу
Ледяными кончиками пальцев.

Он, как я, слегка подслеповатый,
И глаза — всегда на мокром месте.
"Погоди, успеется, куда ж ты? —
За руку с весной пройдемся вместе!"

За оврагом домик — самый первый —
Детства подзабытое урочье.
Узелки припухшие на вербе,
До мозолей стертое обочье...

Дождь, прощаясь, тихо барабанит
Тысячами маленьких ладошек,
Парусом на флагманском диване
Сохнет зонтик. Бабушкин. В горошек.