Кому-то в честь — послужить Отчизне.
Другому стала тесна мошна…
А я — смеюсь я над этой жизнью:
Уж больно, вправду, смешна!..

"Грешна", сказал бы… Но — не сказал же?!.
И то: не спутница… не жена…
Даже не телка. Зарытый заживо —
И то воскликну: "Ты мне смешна!.."

Та — знай, отхмыкивается в ответ:
Ведь я ей: "Да!", а она мне — "Нет…"

Вон, взгляни, какое дерево!
Над рекою. Так извито —
Как река. Ну, чем не терем, а?..
Над рекой. Зовут ракита.

Как, нехило под ракитою?..
Так простим же, сестро-братски, и
Все грехи твои нехитрые,
И дела мои дурацкие…

Растравы прошлого: дом… жена…
Восторг! Ведь я ж не такой был дурень,
Избрав?.. Но — Боже мой! — так шумна:
Кроет, как море в бурю!..

Ходил я морем. Там тишина
Не в тему. Тему обрел на суше.
Иду домой, но в дому — жена,
И — что спасет наши души?!.

Чем меньше в тему — тем круче вал.
То возносила — теперь разносит…
Я — лишь в котельной заночевал,
А ты… Но об этом после.
Иль никогда. Передай штурвал.
Мы в деле. На тему "Осень".

Я внятно слышал твой укор,
Хотя вчерашний разговор
(Наш, телефонный) длился
Минуты три, и слился
С вопросом вечным: "Кто я?.." —
Короче — с немотою.

Я — враг беспочвенных химер.
Уже не помню, например,
Предмета разговора.
Там не было укора!
Лишь — некий том… страница…
Но все он длится, длится…

А я, пивком его залив,
Бреду с клюкою на залив,
Где у меня в предмете
Волна у ног — и ветер.
Где исчезают лица…
Но все он длится, длится…

Так позабудь же обо мне,
Как о не слишком связном сне,
Который длился, длился —
Ан, вдруг, и прекратился…
Иль — продолжает длиться?
Коль так — кому молиться,
Чтоб, все же — прекратился?..
Иль — чтобы длился, длился…

Тот, кто жизни пишет наши —
Он и точке знает место.
Иль предчувствует, — она же,
Наша кроткая невеста,

При любом девичьем стаже
И не девичьем уж стане,
Где укажут — там и ляжет,
Ни за что не опоздает.

Пробегись, смешок тая,
По строке, — вон, видишь? — тает,
В бозех сгинула твоя
Золотая запятая!..

Жизнь простой была иль сложной —
Что ж теперь? Окопчик вырыт.
Наконец, ее возможно
Пролистать. И — сделать вывод?..

Поспешаю поутру, ближайший бар ища.
Тормознулся вдруг: не вижу, блин, света я!..
Тут подруливает ко мне барышня.
Представляется: "Тоска твоя смертная".

"Алексей, — рекомендуюсь, — Иванович".
Но не вижу, — не вижу лица ея!..
"Разрешите, — отвечает, — нечто вам налить?",
В темной сумочке уж чем-то бряцая.

"Я готов, всегда готов! — отвечаю ей.
Ведь за столько-то годов — мало ль, с кем-то я?
Вот, и ты давай со мной…" А та плечами: нет.
"Ты не понял?.. Я — печаль твоя смертная"…

Я ж нисколечко не рвусь
Ни в какую высь.
Ни в какую, также, гнусь!
Правде следуя!
А она: "Не надорвись,
И — хлебни за Русь!..
Иль не понял? Я — свеча твоя смертная".

И я выпил. И — не чую тоски моей!..
И не вижу… Ишь, как дивно лекарственно!..
Да и черта ль в этой гиблой кикиморе?..
И я ожил. Тут-то и тоска взяла...

Ослята учатся порхать.
Они ушами шумно машут,
Но это все — сплошная лажа,
Но тем ослят не испугать:
Ослята учатся порхать.

Их манят горы и лавины
И безнадежно сложные причины, —
Ничем ослят не напугать:
Ослята учатся порхать.

За ними тронулись козлята.
Для них и так-то небо свято,
Им — только хвостиком махать…
Неважно: учатся порхать.

За ними ринулись гиены!
У них, по части гигиены,
Нехорошо… А — наплевать:
Гиенам хочется порхать.

А к ним пристроились шакалы.
У них вполне пристойные оскалы,
Такими скалы можно драть…
"Успеем: хочется порхать".

А за шакалами — медведи.
Они в берлогах спят, почти как дети.
Им хорошо… Но им начхать:
Медведям хочется порхать.

А люди? Сядут в самолеты,
И — разом! — все-то, все-то их заботы
(свободы… прочие невзгоды…) —
Все за бортом… и можно спать…
Ослята ж учатся летать.
Ослята
учатся
летать!..