Туман не рассеялся — весла в воду.
Среди простых людей, занятых рыбной ловлей, гончарным делом,
шитьем и припортовой торговлей,
больше здравого смысла, укорененности и земной тревоги, чем в нас.
Бушприт уходит в белесое облако —
не лучший момент — для постояльцев таверны наш бедный баркас
отчалил, если исчез из поля зрения.

Мы осваиваем неопределенность пробелов —
подходящее ремесло для исключенных из якобы общего дела.
Различение легче идет по свежим краям.
Все основания знаний в чем-то подобны друг другу;
у нас даже остается время для проведения веселого досуга,
но, видимо, не в этот раз.

Конечно, проще следовать за чем-то —
за ускользающим летом, адекватным приказом, попутным ветром;
но неопределенность пробелов, пауз, пустот вносит свои коррективы.
Прояснилось — держись курса,
пока нас не накрыли лунные приливы.

Тем не менее, трудность не столько в том,
что неопределенность пробелов работает на сжатие открытых содержаний,
уже через миг закавыченных школярами,
сколько в том, что состав нашего опыта, как богатая провизия в начале,
не избавляет от артрита, цинги и морской печали.
Да есть и сомнение в понимании предельных границ колебаний:
мы их определяем как будто по звучанию,
по узнаваемому звучанию песен сирен.

О, сирены, я помню вас поименно:
одержимость, гордыня и лень.

Наш хлеб — любовь — воздушное тепло и легкость райских крыл —
кто прикоснулся раз — тот навсегда остыл
к мерцанию славы, золота, светил,
тот в сердце воспарил своем.

Наш хлеб — любовь — дыхание и пот; любовью забивает рот
беспечный безутешный род, идет, ползет —
своей печатью отмечая мир,
а сам — безволен, сир,
о чем страдал — уже забыл...

Наш хлеб — любовь — приманивает перелетных птиц —-
слетаются голодные поля и города без мест:
кто был в нужде, кто был окрест,
кто так прирос, что не воскрес, —
он тоже здесь.

Наш хлеб — любовь — дар и Святой Грааль от «есмь»,
питает жизнью и словом, словом и смыслом,
голосом слова, жертвенной сомой
силы земные, сезоны ревнивые,
душевные своды.

Сон погружается в переливы соцветений —
перламутровые слои.
Нарастает прибой — хоровод отражений.
Через миг
появляются русалочьи руки, спины, хвосты —
плеск и девичий смех.
Смех скользит по чешуйкам жемчужницы,
набирая разбег.

Кто захвачен густым цветением врасплох?
Смех перекатывается по гроздьям сирени —
детский смех и восторг.
За порогом невинности —
распад жестких структур и штриховка бурь.
От соцветий миров
расширяется цельный перезвон кристаллов.

Но в кристаллах, как в гранях хрустальных,
зеркала плоскостей
приближают к первому плану совмещение осей
серафима и демона в одном лице.
Седовласый глашатай ночей
наблюдает, кто из них первым примерит лицо,
кто из них обыграет смех в этот раз.

В областях интенсивного перехода — слепые пятна,
пустые зоны,
смех.

холодный сентябрь     птицы раньше срока потянулись на юг
что происходит?          жизнь происходит отдельно от последовательности
между жизнью и последовательностью просел грунт

в мои окна всматривается всей своей массой небо
небо где твой чертог?     облака плывут с запада на восток
флотилия общей тревоги — в обратном направлении

есть постоянство в регулярности     есть регулярность-озноб
окукленным в каменных сотах курьеры вместе с новостями доставляют еду
тишина теплится урывками     удушающий смог

из-за ранних заморозков совершения можно поставить на паузу
на севере валят пролесок — в черте города     гул дорог
поочередно обмениваясь тумаками и кляузами важно не упустить малого

в числе малого     оставить четверть — больше — сил на восстановление
ради жизни — не ради последовательности
поставить чайник выключить утюг

Обретенный взгляд устанавливает ниточные соответствия
между распадом форм и внешним сообщением распада.
Боль выражает восторг.

Крик не находит понимания у голоса и замирает у сомкнутых век.
Каждодневность принимает его отсроченный бег.

Воробьи подбирают слова с сухих бледных губ,
ветер подбрасывает его легко, точно алый цветок, —
алое разливается между потоками воздуха,
полый цветок оседает на каменный пол.

Тень приходит в обед свернуться на его животе полосатым котом,
ночь пинает его в левый бок,
день поворачивает на правый.

Обретенный взгляд устанавливает одному ему известный порядок:
у него свой план Маршалла и свои масштабы.
Боль не помнит каналов для выражения, и ее выражает восторг.

Каждое утро содержит в себе все возможные утра,
бывшие и предстоящие,
от начала до скончания времен.

установите соответствие между коллективной симуляцией
                                                                           и персональной иллюзией —
посоветовал мне голосовой помощник;
логическая запутанность в чем-то сродни квантовой;
симультанность разных логик при регулярном автоматизме действий —
                                                                                                    веселый микс;
бесконечный снег, белое небо,
вопрос о фигуре и фоне — ностальгический мотив
                                                                     эпохи инфантильной мимикрии;
сонные люди, еще сонные люди, бойкие воробьи и рассудительные вороны;
стаи соек переносят линию горизонта то чуть повыше, то чуть пониже —
вопиющая условность;

установите соответствие между коллективной симуляцией
                                                                         и персональной иллюзией —
напомнили мне заумные часы;
еще один незамысловато функционирующий механизм,
                                                                    отсчитывающий свой ход и все;
чья-то куртка цвета фуксии на белом — тошнотворно-ядовитое пятно —
о-о бодрит;
если мое познание предопределено биологией plus опытом поколений,
познание кремниевого улучшенного ивана,
                                                 собранного серийным иваном, будет иным;

есть такой ____ установите ____ мысленный эксперимент ___ соответствие
для плоского мира: наблюдатель, намеченный матиссовской линией,
он же — участник-знак всевозможных событий,
между коллективной симуляцией и персональной иллюзией
не сможет отличить кольцо от электростолба, если в их плане — круг:
совпадения очевидны в его восприятии; масса фактов —
                                                                                     масса представлений;
похлебка, суп.

любое соответствие не что иное, как установка;
                                                                    слова, брошенные вдогонку, —
рассыпавшиеся в полете снежки;
повторяющийся порядок множеств — великая неподвижность, трясина,
бескрайняя зима схимника, нисходящий иней; самое лучшее состояние —
композиционное единство фигуры и фона, как долгота активного покоя;
вот кто-то перевел дыхание —
и персональная иллюзия сменилась — теперь в ней слишком много звонких
зеленых, желтых, синих звуков.

Деревья вышли из зимнего сада — всеголосие жизни от края до края —
на прощание тронули землю корнями — черноземная и парная
под снежной январской сметаной.

Уходили, распуская кольца прожитых лет: яблони — в янтарный свет,
каштаны — в шаткий лесной туман на границе сменных высот,
черешни — спешно в густой облачный ход.

Деревья ушли, когда травы спали.
Мы так устали — сказали травы, под снегом глаз не открывая, —
что стон небес и кровь стали просочились через наши ряды водой талой.

Мы так устали — сказали травы, — что голосами птичьей стаи стали,
свернутыми в белесые улиточные спирали, —
расстрелянной стаи — до весеннего паводка,
                                                                 до рубцевания наших ран старых.