* * *

Ленинградские ветры, осколки огня…
Из беды они вышли, из маминой боли,
Из блокадной печали, из вечной юдоли,
И навылет пробили меня.

Я там был. Я там не был. И меньше двух лет
Отделяли меня от последнего взрыва,
И была тишина, как девчонка, пуглива,
И с трудом пробивался рассвет.

Так живу, так несу этот холод в душе.
Ленинградские ветры, родные до плача…
Что без них этот мир? Ничего он не значит
На последнем моём рубеже.


* * *

Какая тишина была в России —
Как будто в лодке с поднятым веслом,
И если на Оби траву косили,
То это слышно было под Орлом,

И лошади, забыв воды напиться,
Тревожно замирали на ветру,
И женщин зачарованные лица
Рассветами вставали поутру.

Какая тишина над миром встала!
Безбрежная, как поле, тишина.
Когда трава под Курском прорастала,
То на Оби она была слышна.

И женщин зачарованные лица
Ловили гулкий отзвук тишины…
Она лежала, как лежит граница
Войны и мира, мира и войны.


Колея

Несбывшейся судьбы слепая колея,
И сбывшейся судьбы калёные железа.
Я был кому-то враг, а может, и не я,
Лишь след остался, как от старого пореза.

Другой земли уже не будет у меня.
Моя родня давно рассеяна по свету.
На этом рубеже, на линии огня,
Там, где пробито дно, где догорает лето,

Где ягода горчит, где яблоня пуста,
Где сердце жжёт в ночи, как будто после драки…
Все строчки разменял с последнего листа.
Кто встретит там меня? Наверное, собаки.

Как сладок этот дым погасшего костра!
Она придёт к другим, беспечная победа.
Жизнь всё-таки, скажи, прекрасна и остра,
И можно дальше жить, не оставляя следа.


* * *

Это детское счастье озноба и жара —
Ноги ватные — вовсе не выйдешь.
А в гранёном стакане остатки отвара,
И бабуля мурлычет на идиш.

Я тихонечко плачу — для полной картины,
А на стенах — разводы и тени…
Мамин голос: "Спасибо, что не скарлатина!
Полетели, дружок, полетели".

И несёт, прижимая несильной рукою,
Всё по кругу, куда же ей деться.
И блокадная память зовёт, беспокоя…
Питер. Послевоенное детство.


Яблоня

В безумном мире есть одна забота:
Болеет яблоня и стонет при ветрах.
Кору теряет. Стынет у забора,
Но яблоки лелеет на ветвях.

Перезимует? Ствол измазан глиной,
Ломает ветки непосильный груз,
Зима пребудет яростной и длинной,
И потому тревожна эта грусть.

Грибов и яблок — столько не бывает!
Старухи каркают о бедах и войне…
Но яблоня моя стоит живая,
Дай Бог, она проснётся по весне.