Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

СЕРГЕЙ КОНОВАЛОВ


Сергей Коновалов (1956) — родился в Омске. Окончил истфак УрГУ, кафедра историографии. Там и научился писать историю. В 1989–1990 гг. жил во Львове, где был главным экспертом по управленческой документации. С 1990 г. — в Екатеринбурге. Работал в облпартархиве, печатался в газетах "Уральский рабочий", "Вечерний Екатеринбург", "На смену!" и др. В 1996–2001 гг. работал в движении "Преображение Урала", был председателем ТОС "Пионерский". Ныне — "свободный художник" и пенсионер.


Поезд в Набёль



Рассказы



Четвёртый бокал


В Порт Эль Кантауи я прибыл в конце июля. То есть в самое пекло. И африканская жара почувствовалась сразу же. Было под плюс пятьдесят. Как в финской бане. Песок вдоль моря нагрелся так, что, когда ступаешь по нему босыми ногами, кажется, что кожа подошв дымится. Поэтому по песку я не шёл, а бежал и с разбегу бросался в ласковое море, которое сразу же давало ощутимую прохладу. Я просто лежал на волнах и смотрел в небо, где не было ни одного облака.
Тишину нарушил звук лодочного мотора. Развернулся на шум и увидел лодку с тремя рыбаками. Но я не был уверен, что это действительно рыбаки, а не террористы "исламского государства". Я оглянулся на берег. Там на своём обычном месте стоял солдат в чёрной армейской униформе, высоких ботинках и в бронежилете с надписью на спине: "garde national". Его палец был на спусковом крючке автомата, ствол которого, понятно, смотрел на сомнительную лодку. И они проплыли-таки мимо. На их лицах было написано: "Облом!" Я с облегчением выдохнул и помахал рукой гвардейцу. В ответ он с достоинством чуть кивнул. А я подумал: "Бедный парень, в такую жару и в такой экипировке!"
Ну, уж раз пронесло, то покачаюсь, лёжа на волнах. Хорошо-то как! Впрочем, пора и в бар. Бокал розового вина как раз то, что мне сейчас и нужно. И я стал подгребать к берегу. Справа услышал лёгкий всплеск воды. Повернул голову и был несколько озадачен. В десятке метров от меня плыла молодая женщина. Это была арабка в чёрном хиджабе, и на голове, поверх платка, была армейская кепка.
"Террористка, блин! Может, её утопить? Но оно мне надо? Лучше я быстрее выберусь на берег, возьму фотоаппарат и сделаю редкий снимок…" И с максимальным ускорением поплыл к берегу. Выскочил на горячий песок, пробежал по нему пару десятков метров, порылся в своей сумке, но камеры там не обнаружил.
— Чёрт! Она же в номере отеля!
Я оглянулся на берег. Там уже стояла моя "террористка". С её мокрого хиджаба стекали капли воды. Она что-то напряжённо объясняла гвардейцу. Он отрицательно помотал головой, взял её за край одежды и повёл, видимо, в местный застенок. Вот там и снимут с неё подмокший "пояс шахидки".
"Ну, блин, — подумал я, — никакой расслабухи тут нет. Ежеминутно вылазят всякие разные террористы. Пора в бар. Пропущу там теперь уж пару бокалов вина. И посижу в прохладе кондёров".
— Салям алейкум! — приветствовал я бармена за стойкой.
— Алейкум ассалям! — с удовольствием ответил бармен и, широко улыбаясь, протянул мне руку. Не замечал, чтобы он ещё кого-то так приветствовал. — Розового, как всегда? — спросил бармен, откупоривая новую бутылку вина.
— Да. И в этот раз сразу два бокала. Шукран джазиран! (Спасибо большое).
Я расслаблялся на диванчике в дальнем углу бара. Сразу сделал большой глоток, осушив половину бокала. Второй прикончил маленькими глотками. Хорошо! И уже собрался покинуть бар, как появилась официантка с бутылкой в руке. Улыбаясь, как старому и доброму знакомому, она уверенно наполнила оба пустых бокала. И я ей "шукран джазиран" подкинул. Чувствовалось, что ей было приятно услышать благодарность на родном языке.
Три для меня крайняя норма, а четвёртый — это уж явный перебор, — подумал я. Придётся напрячься. Девушка же от чистого сердца угостила и явно симпатизируя. Я не видел, чтобы она выходила в зал и кому-то подливала вина. Будет невежливо, если я не пообщаюсь с ней. Но здесь это не принято. Приглашу, пожалуй, её на прогулку вдоль моря. Кстати, уже и темнеет. Как это будет по-арабски? Не помню! (Четвёртый бокал!) Да они же тут все знают французский. Вроде бы "тужур промэ ву аля ту". Что я и успел ей тихо сказать, выходя из бара. Она кивнула. Я вышел к морю и прилёг на шезлонг, дожидаясь её.
Вот и она. Уже в розовой блузке, в шортиках и с распущенной копной тёмно-вьющихся волос, которыми играл ветер с моря. В свете луны она была обворожительна. Привстал… Хотя, может быть, это был просто четвёртый бокал?
На берегу не было ни души. Только справа, как всегда с автоматом на коленях, гвардеец сидел на стуле у самой кромки моря. На небе крупные звёзды. Низко над морем большая оранжевая луна. И ветер, несущий лёгкую прохладу ночи. И мы, идущие босиком кромкой моря. Нога просела в рыхлом песке, качнув меня к девушке. Я ненароком задел краем руки грудь и почувствовал её теплоту сквозь тонкую ткань блузки. Девушка не отстранилась, а, наоборот, доверчиво приблизилась всем горячим телом.
— Vous voulez être avec nous? (Ты хочешь быть с нами?) — неожиданно спросила она меня. Первое, что я понял: ты хочешь меня? Но, напрягшись, понял, что не только её.
— Э-э-э… С вами? Есть ещё подружка? — я несколько растерялся от такого развития событий.
— Еntendu parler d’un Etat islamique? (Ты слышал об исламском государстве?)
— Ну и?..
— Nous avons besoin de gens comme vous: solide, fiable, smelye.Ty veulent vivre dans l’état juste, où il n’y aura ni riches ni pauvres. Tout sera populaire.
Я понял, что нужны им такие, как я (что было, конечно, лестно услышать о себе, особенно после четвёртого бокала), и что у них самое справедливое государство.
"Ну, вот, — подумал я. — В море — террористы, на берегу — террористы, в постели…" Это уже явный перебор!
— Детка! Я слишком хорошо знаю историю, чтобы питать иллюзии о справедливом обществе. Не согласна? Несмотря на четвёртый бокал, я не буду приглашать тебя в номер, чтобы там спорить. Я о тех спорах, в которых рождаются дети.
Я говорил всё это по-русски. По её лицу было видно, что она понимает.
Ту ночь, как и все, что там был, я провёл один. Я не сдал девушку гвардейцу. Считайте, что это эффект эйфории от четвёртого бокала. На другой день я выехал из Порта Эль Кантауи. Африканская жара меня утомила.


Русалка


Степановка — типичное приазовское село. С юга после обрыва глиняных скал и узкой полоски песчано-ракушечного пляжа плещет море. С севера — бескрайнее поле подсолнухов. И изнуряющая жара в начале августа. Засуха. В огородах недоразвито-сморщенные бахчевые. Тоска! Только море и радует. И я, как всегда, к нему и иду. По жёсткой сухой траве, под ветвями спелых груш и абрикосов. На клочке ещё не вспаханной степи пасётся голодная коза. Её верёвкой привязали к колышку. Она жалобно блеет и тянется ко мне. Срываю пару груш и протягиваю ей. Она, не жуя, проглатывает одну из них, давится, сгибает передние лапы и, хрипя, упирается мордой в землю. Я хлопаю её по спине, в ней что-то чавкает, и груша благополучно проходит сквозь гортань. "Ну, слава богу! Не жадничай больше так", — говорю я ей, оставляя вторую грушу.
Огромный солнечный шар заваливается за степной горизонт. Вечереет быстро. Через узкий проход, держась за толстую верёвку, спускаюсь к морю. На нем почти штиль. Лёгкий бриз приятно охлаждает. Никого нет. Иду вдоль берега. Темнеет. Из-за моря выкатилась крупная луна и зажгла звёзды. Над головой пронеслись летучие мыши. Вот падает звезда! Быстрее, нужно загадать желание! Самому странно, но желаний никаких нет. А впрочем, есть-таки одно… Поздно — звезда уже упала.
Присел на горку песка, намытую волнами. Лунная дорожка в море завораживает. Услышал плеск воды и увидел голову среди мелких волн. Кто это? Девушка. Плыла по морю вдоль берега, ныряла, снова появлялась над водой. "Как русалка плавает", — подумал я. Но вот девушка на мелководье встала на ноги и пошла к берегу. Прямо на меня. Я сидел, не шевелясь, зачарованно глядя в её сторону. Подошла ближе. Капли, как серебро, стекали с её кожи. Она была нагишом. Была свободна и естественна. Я постарался сохранить непроницаемое лицо и по возможности не смущать её. Да она и так не смущалась. Стояла рядом и, как и я, смотрела в море на лунную дорожку. Оба молчали. Я начал первым и предложил присесть… себе на колени. Она присела, как-то боком. Я держал её за талию, а она меня за идиота. Мы сидели и болтали, я ни о чём, а она — ногой.
— Знаешь, я уже не могу — эта жара и засуха меня уже достали. Ну, сколько можно? Хоть дождик какой бы прошёл, что ли! — сказала моя русалка, вскочив с моих колен.
— Ну, хочешь, я вызову дождь?
— А ты можешь?
— Ну, да. Опыт такой уж был….
— Прямо сейчас можешь?
— Сейчас не буду.
— Почему?
— Не тот настрой…
— А какой у тебя сейчас настрой?
— Ну, какой-то… э-э-э… романтически-расслабленный сейчас я. Редкий же случай повстречать… русалку.
— Я не русалка.
— Для меня ты русалка. И это главное. Пусть эта иллюзия останется со мной…
На другой день, утром, я вновь был у моря. Опять никого. Я теперь даже и плавки не стал надевать и, подобно вчерашней русалке, бросился в море. Почти до обеда провёл на море, а потом вернулся в хату к хозяйке, у которой снимал комнату. К ней из города приехал сын с друзьями, затеяли шашлыки, напускали дыма… И я, не заходя в свою комнату, пошёл прогуляться по селу. Был довольно злой. Вспомнил, что обещал русалке вызвать дождь. Остановился, взглянул на небо. Оно опять бездонно-голубое, без единого облачка. Ветер? Только лёгкий ветерок с моря кружит по земле конфетный фантик и всякие соринки…
Веткой начертал на земле руну Хагалаз. "Ну, давай, раскручивай!" Ветер заметно усилился. Маленький смерч вырос на глазах, поднимался всё выше. Пошёл на меня. Я отошёл, а он приблизился. Я отбежал, а он за мной. Я бежал изо всех сил. Гул за спиной нарастал. Я спрятался за большое дерево акации. Смерч обхватил его, вырвал и бросил на забор, что рядом с хатой. Забор затрещал и рухнул. Я резко метнулся в сторону. Смерч понёсся по дороге к морю, рухнул с обрыва, родив волны. Небо на глазах потемнело, покатились раскаты грома, рядом хлестнула молния. И ливень как из ведра обрушился на голову…
Дождь без перерыва шёл уже двое суток. Село как Венеция стало. Только домашним гусям это было в радость. Когда бы ещё довелось поплавать? Утром на третьи сутки я натянул плащ из полиэтиленовой плёнки, взял сумку и отправился на автостанцию. Был уже не ливень, а просто дождик, но молнии хлестали рядом по асфальту дороги. Было жутковато. Да ладно, подумал я. Чему быть, того не миновать, "успокоил" я себя. А вот и жёлтый автобус "Богдан" ждёт на автостанции. В салоне несколько селян, что собрались в Мелитополь на базар и городская девушка. Ба, да это же моя русалка!
— Привет, русалка!
— Привет. Твоя работа? — она показала на стекло в каплях дождя.
— Ну, да. Ты же хотела…
— Весь кайф испортил!
Автобус тронулся. Я сидел рядом с русалкой. Село проехали. За окном пронеслись поля с подсолнухами. Потом фруктовые деревья. Дождь кончился. Лучи солнца слепили через окно. Мы молча сидели всю дорогу. Каждый думал о своём. Показались окрестности города. Кто-то открыл окно, и ветер со свистом ворвался в него. "Мелитополь, Мелитополь… Степного ветра вопль", — вспомнил я начало своего стиха "Амазонки". Вот где-то здесь в степи, у "Каменной могилы" — места силы, — и базировался их лагерь. Ещё аж в третьем веке нашей эры. А как будто недавно. Время летит, как степной ветер. Автобус свернул к вокзалу. Прощай, Мелитополь!


Поезд в Набёль


Горячий песок и холодное море. Глинистая земля как камень, и кусты герани на ней. Цветущие розовые массивы олеандра: красота и… яд. Местные жёны заваривают ядовитый чай из его лепестков для неверных мужей… От всего этого в голове родилось четверостишие:

Герань повсюду отцветает,
Ей явно влаги не хватает.
Земля тверда: песок и глина.
Май, Африка и… холодина.

А вот и рельсы железной дороги и остановка поезда в Набёль. Камень, мозаика и… две местные девушки. Обе "закрытые": тёмные хиджабы и платки. Только кисти рук и лица открыты. Для меня, конечно, экзотика. Обеим, наверное, лет по 18. Одна, что называется, "ничего особенного". Но вторая… Огромные тёмные глаза! Дух замер и в них утонул… Между тем девушки настороженно рассматривали меня. Чувствовалось напряжение. Я наконец вышел из "транса" и с улыбкой приветствовал их:
— Ассалам алейкум!
— Алейкум ассалам! — дружно ответили мне девушки и улыбнулись.
Ну, вот, лёд тронулся, подумал я.
— Спик инглыш?
— Ес, — кивнула мне большеглазая.
— Лэт ми мэйк фото выф ю, плиз.
— Ноу! — замотали головами девушки.
— Экскьюз ми…
И только я извинился и намерился продолжить беседу, вспоминая арабские слова для большей доверительности, как на платформу высыпала стайка француженок в на редкость безвкусной одежде: короткие потёртые шорты и несуразные… э-э-э… кофтяры непонятные. Увидев девушек, они бесцеремонно и без всякого разрешения достали фотоаппараты и принялись фотографировать и девушек, и себя на их фоне. И при этом ещё раскаркались на своём гортанном языке. А я, понятно, теперь выгодно отличался от этой "стаи" в глазах девушек. Тут как раз и поезд подошёл. Странный, надо сказать, поезд… При его виде в голове возникли такие строки:

Пронёсся гулко закопчённый тепловоз,
Из трёх вагонов тянет воз.
Раскрыты окна, нет дверей,
В вагонах не видать людей.

Да ладно, — подумал я. Ехать-то недолго. К тому же внутри вагона всё более-менее нормально и даже сиденья мягкие, обтянутые коричневой кожей. В середине вагона я заметил свободный отсек. Устроился, посмотрел в окно. Боковым зрением заметил, что кто-то сел напротив. Она! Одна. Видимо, подружка проводила её и ушла. Поезд, дёрнувшись, тронулся. Девушку слегка качнуло вперёд. Наши глаза встретились. Так близко такая бездна! Аж волна, подобно дрожи, прошла сверху донизу. А после — ощущение полного слияния и… проникновения. Стало не слышно звуков и не видно ничего вокруг. Полное безмолвие. Только странное ощущение: чувствую и слышу мысли. Её мысли! Сплошной их поток:
— Я не знаю когда… Этот дом… Отец в конце года… Жених весной… Свадьба… Ему тогда 34… Хочу… Не люблю его… Как это будет… Почувствую там…
О чём это она? Наверное, договорённость о свадьбе, после того как жених достроит дом. Замуж не хочет, но сексуальные фантазии имеются. И уже хотел было выдать своё обычное: "Как называешься, детка?" Но вовремя понял, что сейчас не тот случай. Всё должно быть предельно доверительно.
— Как твоё имя? — Поток её мыслей прервался. — Вот ё нэйм?
— Я понимаю… чувствую… я Аиша.
— Ты невеста?
— Да. Наши родители договорились. Я хочу… но замуж не хочу. Ты чувствуешь меня? Всю?
— О, да! Новые ощущения для меня.
— Ты хотел бы…
— Э-э-э… Интересно, конечно, но я не готов вот так сразу…
Степень чувственности и откровенности была ошеломляющая. К сожалению, я прерву здесь наш диалог. Сами понимаете: Восток — дело… такое. Показался пригород Набёля, и поезд стал сбавлять скорость.
— Выходи, — тихо, где-то в подсознании, услышал я голос Аиши. Транс таял. Проявились звуки: шум поезда, голоса… Я поднял голову. Аиша сидела, не шевелясь и не моргая.
— Аиша! — тихо, своим реальным голосом, окликнул я её. Её большие глаза открылись ещё шире. Мы остались сидеть, пока не вышли все пассажиры.
— Стэнд ап? Гоу он.
— Ес.
Я вышел уже на почти пустой перрон. По своей обычной привычке подал девушке руку. Аиша как-то неуверенно, протянула руку и, озираясь, спустилась по подножке вагона. Дальше я решил не компрометировать девушку своей личностью и пропустил её вперёд…
Была пятница, а значит, на базаре бедуины из Сахары со своими традиционными товарами: керамикой, кожей и шерстью верблюда, серебром… И вот я уже в медине — старой части города, где когда-то была крепость, а сейчас восточный базар — красочный и шумный. Купил всё, что мне заказали. Ну, и себя, любимого, не забыл: серебряный массивный перстень с гранатом и тапки из кожи верблюда с узкими носами вверх. Когда я их примерил, араб похлопал меня по плечу и сказал: "Али Баба!" Как только мы расстались, довольные друг другом, я услышал польскую речь. Две прелестные женщины-польки стояли напротив.
— Есче польска не сгинэла? — сказал я первое, что пришло в голову.
— Так! — приятно улыбнулась пани. — Настуся, — протянула она мне руку.
— Ежи Пшезьдзецкий, — отрекомендовался я, галантно поцеловав её руку. По её доброжелательной улыбке я понял, что был оценён по достоинству. А дальше я и не заметил, как мы проболтали почти полчаса. И всё это время её рука была в моей руке. Вот это да! Бывают же в нашем мире родственные души. Оказалось, что полячка — это то самое, что мне и нужно. Но — увы и ах! Мы не стыкнулись по времени и расстоянию. Так часто бывает. И от предложения обменяться емэйлами и тем более навестить её в Польше я мягко отшутился…
Тяжело вздыхая, я смотрел в окно вагона, что вёз меня обратно в Хаммамет. Да-а-а уж! Такие встречи сегодня… Бабы Али Бабы! Уже вечерело, и пора было в отель на ужин. Я вышел из поезда. Темнело, и подул ветер.

И ветер пальмы гнёт, и финики срывает,
И шляпу с головы, песок в лицо бросает…

Добрался до отеля и поужинал.

А в ресторане рыба, жгучий перец и оливки
И на десерт с клубникой сливки…

После ужина совсем стемнело. Решил прогуляться вдоль моря. Стало прохладно, и я застегнул ветровку. Под ногами хрустнул древний черепок.

Волны холодной обжигающий набег,
Песчаный в водорослях брег.
И амфор старых черепки,
Арабок ветер треплет чётные платки.

Крупные звёзды переливались на небе, и луна высвечивала дорожку на воде. В море кто-то купался. Я подошёл ближе. Это были две девушки. Они купались прямо в… хиджабах! Но вот они уже выбежали на берег и сели на песок. Я проходил рядом.
— Ба! Да это же Аиша! Хэллоу, Аиша! Нау а ю?
— Колд! Вэри колд…
— Офкос! Лэт ми сит даун ниа ю?
— Ес.
Я сел рядом с Аишей. Наши плечи соприкоснулись. Я почувствовал её дрожь. Снял ветровку и накинул на неё. Подружка отбежала за дюну, Наверное, переодеться. Я обнял Аишу за спину и прижал к себе. Почувствовал биение её сердца и подумал: она как птица в мокрых и холодных перьях, но с горячим телом, которая случайно оказалась в руках человека. А он её не обидит. Он согреет её в своих руках и отпустит на волю…
Утром я решил последний раз перед отъездом пройтись по старому городу.

Доносится призыв к молитве от имама,
Идёт на пляж в парео дама.
Слышится с деревьев пенье птиц,
На улице мельканье тёмных лиц.

Я остановился у витрины ювелирной лавки. В стекле заметил отражение… Аиши. Я обрадованно повернулся к ней:
— Хэллоу, Аиша!
— Хэллоу! — тихо ответила Аиша, улыбнувшись мне в ответ.
И всё. Город небольшой, нравы строгие, и ей здесь жить. Я же всё понимаю. Нам достаточно и одного взгляда, в котором ВСЁ.