НАТАЛЬЯ ТИМОФЕЕВА
Автор трёх поэтических книг и сборника литературных переводов. Лауреат международных конкурсов "Славянские традиции", "Петроглиф", "Русский Гофман", "Уральский книгоход", "ЛитКузница", "Славянская Лира", "Славянское Слово", "Созвездие духовности", "Литературные Старки", "Балтийский Гамаюн", "Серебряный голубь России", "Арфа Давида", "Возлюбленные Музы", "Русский стиль", "На земле Заратуштры", "Рильке. Мелодия вещей" и др. Публиковалась в журналах "Нева", "Московский BAZAR", "Обская радуга", "Ямальский меридиан", "Фактор газа", "Юность", "Эхо Бога", "Новый Ренессанс", "Причал", "Западная Двина", "Перископ", "Царицын", "Российский колокол", в интернет-газетах "Русскоязычная Америка" (США) и "Оптимист" (Израиль), на литературном портале "45-я параллель", литературном портале "Восток-Запад", в коллективных сборниках и альманахах России, Беларуси, Болгарии, Чехии, Израиля, Китая, Бельгии, Германии, Литвы, США. Живёт в Химках.
Настроишь слух на камертон цикад
Сумерки богов
Проталин нынче в небе не видать:
Затянута сугробами без края
Обещанного рая благодать,
Где может каждый жить не умирая.
Зима зимой, раз в небе простыня
Не стирана по серости природной,
Ты с серым сжился, серость не кляня.
Ты чувствуешь в бесцветности свободным
Себя от обязательств и стихов –
Как неприкаян нынче мир свободы! –
Настали снова сумерки богов,
В них погрузились страны и народы.
И сковывают сердце холода,
И чёрный дым затягивает небо.
И поглощает каждого беда...
Был мир другим. Но кажется, что не был.
На кончике графита
С утра на проводах слюда небес.
Нахохлился промёрзший за ночь лес,
Ознобом крыш глядит в округу город.
Река шугою дышит, словно ёрш,
И всё во мне – предчувствие и дрожь.
(Остаться дома вновь найдётся повод.)
Не выхожу. За рамки и за дверь.
Я – загнанная птица. Или зверь.
В загоне не дают определений.
Гляжу через расширенный зрачок,
Как создаёт какой-то паучок
Живую "микросхему" поколений.
Нам с ней по кругу, видимо, бродить.
Прочнее стали, между прочем, нить,
И для неё судьба – за ординату.
Паук своим владеет мастерством:
Когда его случайно впустишь в дом,
То время замирает по квадрату.
Из четырёх углов не убежать.
Вот дверь. Окно. Вот книжный шкаф. Кровать.
Уходит что-то важное из вида...
А впрочем, просто серость и зима.
Пусть за окном весь мир сошёл с ума,
Ты жив ещё на кончике графита.
Сильнее боли
Всё кончится. (Раз есть всему начало.)
Впервые очень хочется конца,
Чтоб снова вишня тишину качала
На лепестках, раскрытых у лица,
Чтоб пчёлы колыбельную жужжали,
Как на открытках (помнишь?) "Мир, Труд, Май",
Чтоб больше никогда не воевали.
Всё кончится. Пожалуйста, давай
Сильнее боли в это верить вместе,
Чтоб сына вновь обнять сумела мать,
Чтоб вишне майской, как своей невесте,
Мог шмель спокойно косы расплетать.
* * *
Да кто вы такие судить о Руси?
Вы лаете громко – поди укуси!
Для шавок, что прыгают с пеной у рта,
Россия всегда остаётся не та.
Слюною забрызгать хотел не один
язык и культуру, и наш русский мир.
И как актуально опять поносить
тот локоть, который нельзя укусить!
Очистится мир, и уляжется пыль,
закончится глупости водевиль.
И будете робко стучаться на свет:
"Билет на Чайковского? Как, уже нет?"
* * *
Настроишь слух на камертон цикад.
А зрение – на тьму, на звездопад.
И свет издалека летит на плечи.
Играет ветер прядями волос.
И лунный зайчик прыгает на нос,
Ловить его и незачем, и нечем.
И ты в простой гармонии сидишь,
Благословляя море, звёзды, тишь.
К чему тебе записывать в блокноте
Всю перекличку звуков тут и там?
А сто цикад привычно ткут мирам
Симфонию любви по первой ноте.
Проталин нынче в небе не видать:
Затянута сугробами без края
Обещанного рая благодать,
Где может каждый жить не умирая.
Зима зимой, раз в небе простыня
Не стирана по серости природной,
Ты с серым сжился, серость не кляня.
Ты чувствуешь в бесцветности свободным
Себя от обязательств и стихов –
Как неприкаян нынче мир свободы! –
Настали снова сумерки богов,
В них погрузились страны и народы.
И сковывают сердце холода,
И чёрный дым затягивает небо.
И поглощает каждого беда...
Был мир другим. Но кажется, что не был.
На кончике графита
С утра на проводах слюда небес.
Нахохлился промёрзший за ночь лес,
Ознобом крыш глядит в округу город.
Река шугою дышит, словно ёрш,
И всё во мне – предчувствие и дрожь.
(Остаться дома вновь найдётся повод.)
Не выхожу. За рамки и за дверь.
Я – загнанная птица. Или зверь.
В загоне не дают определений.
Гляжу через расширенный зрачок,
Как создаёт какой-то паучок
Живую "микросхему" поколений.
Нам с ней по кругу, видимо, бродить.
Прочнее стали, между прочем, нить,
И для неё судьба – за ординату.
Паук своим владеет мастерством:
Когда его случайно впустишь в дом,
То время замирает по квадрату.
Из четырёх углов не убежать.
Вот дверь. Окно. Вот книжный шкаф. Кровать.
Уходит что-то важное из вида...
А впрочем, просто серость и зима.
Пусть за окном весь мир сошёл с ума,
Ты жив ещё на кончике графита.
Сильнее боли
Всё кончится. (Раз есть всему начало.)
Впервые очень хочется конца,
Чтоб снова вишня тишину качала
На лепестках, раскрытых у лица,
Чтоб пчёлы колыбельную жужжали,
Как на открытках (помнишь?) "Мир, Труд, Май",
Чтоб больше никогда не воевали.
Всё кончится. Пожалуйста, давай
Сильнее боли в это верить вместе,
Чтоб сына вновь обнять сумела мать,
Чтоб вишне майской, как своей невесте,
Мог шмель спокойно косы расплетать.
* * *
Да кто вы такие судить о Руси?
Вы лаете громко – поди укуси!
Для шавок, что прыгают с пеной у рта,
Россия всегда остаётся не та.
Слюною забрызгать хотел не один
язык и культуру, и наш русский мир.
И как актуально опять поносить
тот локоть, который нельзя укусить!
Очистится мир, и уляжется пыль,
закончится глупости водевиль.
И будете робко стучаться на свет:
"Билет на Чайковского? Как, уже нет?"
* * *
Настроишь слух на камертон цикад.
А зрение – на тьму, на звездопад.
И свет издалека летит на плечи.
Играет ветер прядями волос.
И лунный зайчик прыгает на нос,
Ловить его и незачем, и нечем.
И ты в простой гармонии сидишь,
Благословляя море, звёзды, тишь.
К чему тебе записывать в блокноте
Всю перекличку звуков тут и там?
А сто цикад привычно ткут мирам
Симфонию любви по первой ноте.