Я иду по Витебску на зореньке
И цветов вдыхаю аромат,
Город – под косыночкой лазоревой,
Музыкой берёзы шелестят…
Здравствуй, Витебск,
               ты из сказки радужной
Светлых храмов, улиц, площадей,
Я с тобою праздную, и радуюсь,
И грущу, и нет тебя родней.
Ты меня встречаешь всяко-разную:
В боли и страданиях – со мной,
Нынче праздник, я с тобою праздную,
Завтра – труд, и снова – я с тобой.
Все твои проблемы, все старания,
Все заботы, всё-привсё – моё,
И к кому спешить мне на свидание,
Если всё, что любо, только в нём –
Древнем, мирном, Спасом сберегаемом,
Освященном светом куполов,
И в труде, и в песнях, и в страданиях
Ты во мне, как первая любовь.
Здесь на свет явились сыновья мои,
Внуки… Здесь – земля моих детей,
Здесь рассветы с суженым
                       встречаем мы,
Что же сердцу может быть милей…
Я иду по Витебску на зореньке
И цветов вдыхаю аромат,
Машет мне рассвет платком лазоревым,
Музыкой берёзы шелестят…

Господь нас простит,
милосердье не знает границ.
Но сами себя…
Мы не все себя сами прощаем.
Легко тем, кто вовсе
не знает падения ниц,
мятежного духа
страданий без меры, без края…

Нас всех разделяет
стена как незримая нить:
одним – лепетать
и порхать, веселиться, смеяться.
другим – будто призванным
легкость их дней оплатить,
тащить тяжкий воз,
всё осмыслив: бороться, метаться…

И те и другие
уйдут… В лоне тихих могил
под птиц беззаботное
пение, в вечном покое
все-все успокоятся:
те, кто себя не простил,
и те, кто и вовсе не ведал,
что это такое…

Я вас прошу: в угаре увлеченья
Страх отметая, ложь и суету,
Не придавать пустой молве значенья,
Не тратить сил души на пустоту.

Живущим всем однажды суждено
Вдруг испытать в отчаянье глубоком,
Что в смерти и страдании одно
Дано нам: быть одним и одиноким.

У каждой жизни эти даты есть,
Достойные навек застыть в граните:
Одна – рождение, другая – смерть,
А между ними, радуясь, живите

День каждый словно с чистого листа,
Не сдерживая слёз и восхищенья…
А чтобы вас не съела пустота,
Не придавайте пустоте значенья.

Я – веточка апрельская,
Прозрачная до слёз,
За мною – синь небесная,
А подо мной – мороз.

Ещё ночами холодно,
Но сок пошёл бродить,
Проснулись почки, с голоду
И жажды – просят пить.

Ещё не видно зелени
Нежнейшей кисеи,
А сердцу уже велено
Гнать соки из земли.

Стучи, качай, родимое,
Рождай иную жизнь,
Весна неповторимая
Идёт, звенит… Держись.

И ты глядишь невестою,
Младенчески чиста,
А над тобой – небесная
Такая высота…

Выпал снег. И не видно дороги.
Люди, где вы? Пусть небо во мгле,
Не робейте, ведь все мы – у Бога
До последнего дня на земле.

Это Он подарил нам рожденье,
Смерть, для тех, кто устал, тоже дал.
Всем, кто верит и ждёт, воскресенье
И бессмертие Он обещал.

Что Ему? Может всё. Да, Он строгий,
Только нет Его взгляда теплей.
Час придёт, ты поймешь: кроме Бога
Нет спасения нам на земле.

Всё так щедро дано Им. И много.
Никому не отнять ничего,
Никого. Потому, что у Бога
Живы все. Мёртвых нет у него…

В нашей деревне юродивый жил.
– Й-ох! — с придыханием он говорил,
С торбой своей по посёлку ходил,
Всё что-то прятал да хлеба просил...
В жизни он больше не мог ничего,
Так и прозвали все Ёхом его.
Дети бежали за Ёхом гурьбой,
Хлеба никто не жалел ему дать,
Часто терял он дорогу домой,
И, отыскав его, плакала мать:
"Жалкий, любимый сыночек ты мой…"
И уводила беднягу домой.
Тихая, кроткая Марья была,
Кланяясь всем, незаметно жила…
Снега под Рождество нанесло…
Ёх заблудился. Его не нашли.
Матери сердце не перенесло.
Люди чужие её погребли.
А растопило сугробы весной –
Все увидали: помилуй же Бог,
С торбой своею сидел под сосной,
Видно, замерзший нечаянно Ёх.
Тут спохватились: а как его звать?
Имя какое на крест написать?
Так и поставили в жёлтый песок
Крестик с дощечкой:
"Любимый сынок".

– Как нам жить?
На ладони
Снежинка в ответ…
– Как посланье прочесть
и услышать?
Золотой, несказанный,
дарованный свет,
Ни за что ни про что
данный свыше, –
Снег...
Летит...
И плывет мироздания звон
Над ночною
притихшей землёю.
Отражаясь в холодных
глазницах окон,
Вырастает сугроб
надо мною!
Заблудилась... А-у-у-у!
Но не видно ни зги.
Ночь
горящим плащом прошуршала.
– Господи!
Боже мой!
Упаси! Помоги!
– Ты моя...
Разве этого мало?
Разве мало того,
что всегда ты – моя,
От рожденья
до самого края?
Ты – моя! И без страха живи.
Это Я!
Я во всём,
что тебе посылаю…

Любовь жива... Не умерла.
Весной даёт росточек семя...
– Откуда ты, скажи, взялась?
– Из дней лихих, забытых всеми...
Из той беды, из огневой,
Из расколовшегося неба,
Из худенькой руки слепой,
Ей дали камень вместо хлеба...
Все говорили: умерла...
Огнём и молотом ковала
Судьба меня, и я росла,
Как плод запретный созревала.
А силой став, к тому иду,
Кому всех горше и больнее.
Рисуя кровью на ходу
Рябины, клёны...
Жизнь сильнее…

Заворчат, заиграют апрельские грозы,
И на сёла и пашни прольются дожди,
И забудем до осени мы про морозы,
Про метели и стужи… тепло впереди.

И к родимой земельке склонившись, руками
Буду гладить траву, первоцвет целовать…
Здравствуй, жизнь, здравствуй, небо,
любимые, мама…
В каждой ветке цветущей – вы с нами опять.

Потому так прекрасны сады в этом мае,
И луга золотые, и царственный лес,
Что всем сердцем и памятью вас я встречаю,
И пасхальные звоны несутся окрест.

Вот и Радуница… И от слёз, что вы – с нами,
Что так радостно льётся небес синева,
Разрыдаюсь, заплачу такими словами,
Что при жизни сказать не успела я вам…

Меня не ищи ты среди живых,
Увидеть тебя пытаясь,
Готов был за маленький, краткий миг
Пропуск отдать от рая.

С утра и до ночи каждого дня
Ждала почтальона, бежала…
Но… встретился с пулей я, пуля меня
В сердце поцеловала.

Она целовала на склоне дня,
О, как она нас выбирала!
Но выбрала, сволочь, тебя и меня,
Чтоб ты даже не ожидала.

Ожог был смертельным, но крепче огня,
Смерти сильней и ада,
Воля моя – возвратиться – была
С Победой, домой мне надо!

И видел я: ты, моя радость, бежишь
К калитке, и дети – рядом,
Жадно на почтальона глядишь
Невыносимым взглядом.

Я плыл высоко через снег и мглу,
Кричал вам: "Живой я!" – громко,
А ты за иконы в Красном углу
Прятала похоронку…

Никто не услышал, как я кричу
Сквозь ветер, снега и ливни.
Я с вами. Весёлый. Гляжу, молчу…
Навек – молодой, счастливый.

А ты меня уже не жди.
Встречай, родная, День Победы.
Меж нами – годы. Снег. Дожди.
Я не один. Здесь наши деды.

Всё знаю: как тебе – одной,
как холодна твоя подушка,
никто не постучит в окно,
боль – твой помощник и подружка –

неиссякаемая боль:
нет сил, а жить-то всё же надо:
детей оставил я – с тобой,
всё, что имел… Ещё – награду

дадут: посмертную мою –
медаль за битву под Варшавой,
как "День Победы" запоют,
и зацветут сады… Я знаю,

всё знаю: как тебе – одной,
какая стылость дней большая,
всё – на тебе, моей родной...
Я так любил вас, но – истаял

в чужой земле, среди берёз,
в песках, спелёнутый корнями,
и даже всех на свете слёз
не хватит, чтоб вернулся к вам я

из холода могильной тьмы.
Как я спешил домой вернуться,
чтоб дождались меня с войны
с Победой! Нет меня. Проснуться

мне не дано. И ты – одна.
Детей поднять… Ведь сил не стало...
Одеть, обуть… Моя война
закончилась. Твоя – осталась.

А я… Давно не больно мне,
ушёл в бессмертье… Говорят,
что всем погибшим на войне
писать любимым разрешат.

Ты там не рвись и не спеши,
не переделать дел, послушай
в рассветах крик моей души:
не бойся, скоро станет лучше.

И обо мне ты не реви,
боль не буди, что я оставил
вас без защиты и любви…
Теперь вот – смог, письмо отправил

по Троице – через сирень...
Гудят, шумят рассветы мая,
я – море нежности моей
тебе и детям посылаю.

Я знаю, что ты не получишь письма,
Но не писать нет силы.
Нашествие злобы: пурга, зима
Засыпали все могилы.

Из космоса видно же всё давно:
Спутники всё откроют,
К тебе – в черно-белом бегу кино
Навстречу – по полю боя.

Здесь корни берёзы семьдесят пять
Лет – твоим телом обвиты…
О, сколько в земных колыбелях качать
Берёзам своих убитых,

Шуметь по весне молодой листвой…
Не мне тебя гладить рукою,
Склоняться ветвями, любимый мой!
Да я ль не любима тобою?

Зачем под Варшавой, песок обняв,
Лежишь ты в чужих объятьях?
Зачем тебе город, где нет меня,
Нет родненькой старой мацi,

И дома родимого твоего,
Отца старика, и сада,
Где кровно родного нам – ничего?
Зачем нам твои награды?

Молчишь… Видно, нечего говорить…
А если бы мог ответить,
Сказал бы, как жить, чтоб живыми быть,
Как выжить на этом свете

Я не понимаю уже давно:
Где правда? Где ложь? Где сила?
Я в чёрно-белом живу кино
Скажи хоть словечко, милый!

Там обелиск твой разбит, забыт...
Выходит, ты зря нас бросил?
Кого ты спасал? И за что убит?
Лишь эхом ответит осень...

Отхлещет кровавой рябины гроздь,
Багрово займутся клёны...
Здесь жаждет распятия каждый гвоздь
Ненависти – спасённых...

Но за спиною встает трава,
Вселенная трав. Цунами.
Баюкает память любви листва,
Бинтует рассвет лучами.

И мир распрямляется над бедой,
Ради спасения жизни
Ведут победители вечный бой
За истину… За Отчизну…