* * *

Я полагаю, что ангелов светлый сонм –
сквозные отверстия разнообразных форм
в шести плоскостях от пола до потолка
домика из картона, спичечного коробка.
Когда я, зажмурившись, слышу знакомый хруст,
мне не становится страшно, я не берусь
даже прикинуть, какой нанесли ущерб,
мне никого не жалко, а им вообще.


* * *

Когда сбежать от тебя решилась,
зияли под каблуками ямки,
в них чёрные семена ложились,
и алые прорастали маки.
Чего мне стоила эта прихоть! –
из обещаний соткать соцветия.
И нежностью настоящей, тихой,
алеть тебе, что тебя там – встретят.

Когда навстречу тебе хотела –
поникли маки, склонились сонно,
соцветия нежные облетели,
и стал мне алый огнём, агонией.
Но разминулись мы, опоздали –
и снова маки цвели и зрели.
Я так устала, что я устлала
безжизненным между нами, белым.


Другие

Смрадно дышит, волком воет на затылок,
скалит зубы, точит когти в изголовье.
Говорит над ним Другая сила:
"Мы тебя изловим, мы тебя изловим!

И приколем на булавку к белой шалке
и положим под рождественскую ёлку,
нам тебя не жалко, нам тебя не жалко,
тлеть от праздничного света будешь долго".

Расцарапало когтистое дыхание
три угла, четвёртый он не тронет.
Рассветает – или это Их сияние –
над моей протянутой ладонью?


* * *

В лодке младенчик и моря солёный кусок.
Лодка уткнулась в песок.
Из лодки – брызги – бензиновые мальки,
никто не хотел последним, и каждый из них погиб.
Горько заплакала рыба-мать:
"Это ты во всём виноват!
Не созвонился с луной, засмотрелся на корабли
и проворонил отлив".
Отовсюду уже зубами "щёлк!"
Затаились лиса и волк,
охает дереза-сова:
"Ох, младенчик! Ох, уплывай!
Здесь у всех есть уши, глаза везде,
мало тебе – догола раздет.
Не из чего сшить паруса,
да разве сможешь сам?.."

Вода прибывает, младенчик берёт весло
и улепётывает, на этот раз повезло.


* * *

Не смотрела и не говорила,
стало пусто вместо глаз и рта.
Полюбил меня скелет горилий,
и пошли мы пó свету плутать.

Было даже весело вслепую,
в дни, когда не бухались в овраг.
Падая, скелет гремел, как буря,
я зияла рядом, как нора.

Говорил, что я на ощупь краше,
чем любые обезьяньи сны.
Интересно и совсем не страшно
было разлагаться рядом с ним.

Он не отличал звезды от мухи,
от отары коз кордебалет.
И однажды он повёл под руку
не меня, а только мой скелет.


* * *

Змеи из-под камней
подползают ко мне.
Полчища лягушат
в лодке моей кишат.

Вот вам, змеи, дары,
дайте же мне отплыть
от обломков горы,
от смятения глыб.
Родина-нищета,
бездна моя без дна,
время цыплят считать.
Фурия голодна.

Лодка моя, плыви
морем меж двух огней.
Берег родной кровит,
берег другой кровит.
Лодка кровит во мне.


Паноптикум

Остров сокровищ, нет, остров вещиц дрянных.
За километр песочницы обхожу
после того, как в сердце моё проник
золотой скарабей, эдгаровский жук.

Насекомо в пустыне, гремуче, всяк мелкий бес
заползти норовит в штанину или рукав,
а заберётся под кожу – не повезёт тебе –
сделаешься куличиком из песка.

Заключённый в коробочку миниатюрный брод
не размещайте могилку у своего жилья.
Во дворе трава из-за песка не растёт,
дети людей болят.