Под Никополем ветры злобно воют,
И “Хаймерсы” летят над головою,
В багровом небе выжигая след...
В шинели генеральской светло-серой,
Крещённый пролетарской красной верой,
Во фрунт поднялся мой далёкий дед!
Он Никополь когда-то брал с налёта.
Не выдала усталая пехота,
Когда за дедом грозно встала в цепь...
Всегда в России были генералы,
Которые в атаках умирали
И окропляли кровью злую степь.
И нам судьба дорушить Рейха иго.
За нами — Бог, а впереди — князь Игорь
Добрался до заветного Донца,
Чтоб на скрижалях вечности героям
Застыть единым нерушимым строем
И досягнуть до звёздного венца!


О ВЕЧНОСТИ

А вечность течёт и уходит в песок —
Прибрежный песок камышовой протоки.
И с устьем сольётся далёкий исток
Той жизни, чей Богом отмеренный срок
Позволил родить эти грустные строки.
Они загорчат у тебя на губах,
Когда их прочесть попытаешься тихо.
Они упорхнут перепёлкой в хлебах,
Узорами лягут на ворот рубах,
Их осенью в землю стряхнёт облепиха.
Бог милостив: ты не приходишь во сны.
И имя твоё перестало “святиться”.
Лишь память осталась от давней весны
И держит на кончике острой блесны,
Как щуку, что вышла из льдов нереститься.
Кончается путь, и кончается лес.
Гудит электричка у края погоста*.
И ангелы машут призывно с небес,
Из горней обители райских чудес,
А может быть, это почудилось просто.
И сын возвращается вечной зимой,
Полночную дверь открывая без стука.
Мы были когда-то единой семьёй,
Теперь он кружит горюном над землёй
И плачет слезой нерождённого внука!


НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ

Пейзаж в оконной раме: “Руза спит...”
Морозной вязью — на стекле названье.
И даже вьюга — Божье наказанье —
Затворницей ушла в еловый скит.
Заворожённый кистью января,
Я не оставлю пост свой полуночный.
На городок из прошлого — лубочный
Ещё не пала робкая заря.
Собака спит. Печной проём — в золе.
И Спас глядит пронзительно и строго,
Как утопает в замети дорога,
Как без движенья стилос на столе
Застыл поверх нетронутых бумаг,
Предвестником поэмы о печали,
Которой, очевидно изначале,
Названье будет: “Горе от ума”.
На сотни вёрст, на сотни дней окрест
Лежит загадкой белое пространство.
И светит с неба полумесяц ханства
На птичий след — на русских вранов крест...
Я эту ночь, что минула без сна
С бесшумною повадкой снежной рыси,
Возьму с собой в заоблачные выси,
Когда придёт последняя весна!


ЭТИ ГОДЫ

Задыхаюсь от нежности к этим годам
И в былое опять возвращаюсь упрямо...
В нём цвели георгины по дачным садам
И спускалась с крыльца синеглазая мама.
И парил над верандой дощатый балкон,
И скрипели под шагом сандалий ступени...
И взлетал поутру херувим-махаон
На процветшие гроздья махровой сирени.
И бежали в торосах коры муравьи
До вершины сосны, подпирающей небо,
Охраняющей лучшие годы мои
С молоком и краюхою тёплого хлеба.
Со слюдою стрекоз, со слезами росы
И царапиной, честно полученной в драке.
С летним зноем в канун приближенья грозы
И любовью навек к самой первой собаке.
Это снится всё реже, средь суетных снов,
Где в затменье мелькают недобрые лица,
Где проносятся стаи кладбищенских сов...
Но легла на бумагу годов вереница,
Тех, которых теперь не предам, не отдам.
Да не имут они ни сомненья, ни срама...
Я несу их на холм, к заповедным цветам,
Под которыми ждёт синеглазая мама.