Писать о Лимонове на самом деле неимоверно сложно. Потому что у каждого – свой настоящий Лимонов, порой сильно отличающийся от лимоновских ипостасей в интерпретации кого-нибудь другого. А ещё потому, что о Лимонове написано очень много – и это несколько удивительно осознавать, учитывая сложный, скажем так, прижизненный статус писателя. Но факт есть факт – жизнь и творчество Эдуарда Вениаминовича изучены неплохо, пусть и где-то хаотично.

Судите сами. Из статей и работ, посвящённых его творчеству, можно составить многотомное исследование. Плюс две любопытные прижизненные (sic!) биографии – Каррера и Балканского. Плюс многочисленные воспоминания лимоновских знакомых, а также его собственные интервью и статьи – при желании из них можно собрать исполинский авантюрный роман, ни объёмом, ни накалом страстей не уступающий полному собранию сочинений Дюма. Наконец, Лимонова активно и качественно переиздают, интерес к его наследию сохраняется большой. Если в последние годы жизни писателя некоторые его книги порой выходили непонятно как и непонятно где, то сейчас "Альпина нон-фикшн" переиздаёт его избранную прозу и эссеистику в стильных белых обложках – в серии вышло уже двенадцать книг, и это не конец. А в издательстве "Питер" усилиями проекта КПД (Колобродов, Прилепин, Демидов) потихоньку выходит полное комментированное собрание лимоновских стихотворений и поэм, в котором публикуются в том числе и тексты из архивов и черновиков, широкому читателю незнакомые.
Как же о Лимонове писать-то?
Извините, если это кому-то покажется банальным, но можно напомнить о масштабе фигуры Лимонова – вдруг кто-то не понимает, недооценивает.
Итак, посадил Дед репку. Выросла вместо репки лимонка – лимонка в русскую литературу.
Лимонов – автор калибра (и поколения, и влияния) Венедикта Ерофеева и Бродского. Писатель, известный во всём мире. Лимонов влиял на целый пласт растерянных читателей, менял их. Для людей, чья юность пришлась на конец восьмидесятых и девяностые, Лимонов был фигурой "личностеобразующей". Кормильцев. Балабанов. Летов. Лимонов... У того поколения, кажется, не осталось никого.
Колючий и едкий, Лимонов после своей смерти как-то примирил других. Прочувствованные, проникнутые болью настоящей утраты некрологи на смерть Лимонова писали люди совершенно различных убеждений – коммунисты, националисты, либералы. Масштаб понимали и понимают все.
Кроме, пожалуй, главного лимоновского врага – "нормального" обывателя. Для мещанина Лимонов крайне некомфортен и неприятен. Лимонов – это про неудобность, неуют, неуёмность. И молодёжь, кстати, шла в его партию, иногда и лимоновских книг не прочитав; он всегда был с "детьми" в их конфликте против солидных и протухших "отцов". Питером Пэном с бородкой а-ля Троцкий.
Из того, о чём, пожалуй, не писал ещё никто: именно Лимонов – теневой отец нынешнего российского литературного поколения тридцатилетних. Пусть и невольный (сам бы он язвил и плевался, конечно). Миллениалы сколько угодно могут выводить свои корни из мудрёных и модных зарубежных авторок (простите). Но всё это уже было у Лимонова – и раньше, и радикальнее.
Актуальный автофикшен? Но если он появился недавно, что такое – "Нью-йоркская трилогия"? Табуированные темы? Кхм, подержите, как говорится, моё пиво. Искренность, отсутствие стилистических украшательств и финтифлюшек? У Лимонова такое везде. А если брать тему пресловутой телесности, то Дед и ныне на недосягаемой для молодых авторов высоте: пока они вяло постулируют "нормальность" складочек и волосков, Лимонов всё это уже холодно и точно описал. Но есть нюанс. От телесности он никогда не отворачивался, но и чрезмерно на ней не зацикливался и уж тем более её не сакрализировал – если ему противно, то противно станет и читателю.
Влияние творчества Лимонова на прозу отечественных молодых авторов полно противоречий – это эдакие "единство и борьба противоположностей" по-русски. Но тема интересная и перспективная – и ждёт своих исследователей.
Поскольку, как мы уже писали, что-то радикально новое сказать о Лимонове тяжело, можно пойти от обратного – попробовать порекомендовать три книги, с которых стоит начать знакомство с творчеством Лимонова, человеку, по какой-то причине с ним ещё незнакомому.

Проза: "Это я – Эдичка"

Читая принёсший автору первую славу отчаянный исповедальный манифест, понимаешь: Лимонов, как и Летов, всегда был против. В США он нарочито антибуржуазен и антилиберален (и оттого всегда одинок в эмигрантской тусовке), в Союзе – противник косной брежневской партократии. Он романтик до мозга костей, как ни странно это звучит. И роман этот –внезапно! – о любви. Но обилие физиологических и просто тяжёлых деталей делает этот роман чтением не для каждого; Берроуз или Керуак близки, но фокус их восприятия направлен в большей степени на себя самих. Лимонов же при всём своём кажущемся эгоцентризме направлен наружу, в мир. Он эдакий Алёша Карамазов, понявший, что всё не так просто. Какой-нибудь Паланик по сравнению с Лимоновым кажется совсем детским садом со своим сопливым ницшеанством для менеджеров. Лимонову нужен мир, и желательно весь – и в политическом, и в сексуальном, и в культурном плане; экспансия его всеобъемлюща, нонконформизм безграничен.
Оттого неудивительно, что у романа и ныне много противников из числа тех, кто не читал, но осуждает. Про одну-единственную эпатажную сцену знают едва ли не все, и обыватель (в плохом смысле) часто на ней зависает, причём независимо от его личных идеологических предпочтений. Таков и условный Дудь с его дурацкими вопросами (какая же пошлость – к тебе на интервью приходит великий писатель, а ты спрашиваешь его о всякой ерунде). Таковы и некоторые окололитературные патриоты, трактующие литературу Традиции как душное квазиморалистское ханжество: Лимонов точно не вписывается в их мёртвый мир стихов про берёзки и романов про вернувшегося в деревню за духовностью городского жителя, что проходится косой по утренней росе. И для тех и для других Лимонов неудобен, вызывающ, подозрителен.
Но каждый заостряет внимание лишь на том, что хочет видеть. Это нужно помнить. А "Это я – Эдичка", повторимся, в первую очередь великий роман о любви.

Эссеистика: "Священные монстры"

Жанр критических, язвительных заметок об известных людях не нов и пользуется спросом у читателя. Больше всего достаётся политикам (и зачастую поделом). Но и деятели культуры тоже нередкие герои подобных книг. Узнавать о пороках великих увлекательно и лестно, о чём писали ещё и Пушкин, и Блок. Удивляет не столько некритичность любителей такого чтива, сколько банальность мотивировки – "они вон извращенцы этакие, но мы-то, мы-то с вами – нормальные люди".
У Лимонова всё не так. С точки зрения торжествующего мещанина, он сам – "ненормальный". Оттого его сборник чрезвычайно любопытен.
Необязательно, да и невозможно соглашаться с ним во всём, однако из него можно выудить много интересного, говорящего прежде всего о самом авторе.
Итак, отбывая наказание в Лефортовском СИЗО, Лимонов пишет важную для себя книгу, получившую название "Священные монстры". Это сборник эссе, посвящённых героям и злодеям прошлого – от Ленина до Гитлера, от Достоевского до Мисимы. О некоторых из этой "неприкосновенной когорты" автор отзывается комплиментарно, причём, как всегда, это у него бывает по-лимоновски, с неожиданной стороны (эссе о Бодлере, о Жане Жене). Другим же героям давно минувших лет достаётся от Деда по-крупному. От язвительных, иногда поразительно точных, а иногда откровенно брюзгливых характеристик не спастись никому, будь ты хоть сам Лев Толстой.
Никакого пиетета, никаких панегириков – только кулаками выбивается место в литературе. Он сам такой же "священный монстр", как и герои его книги.
Лимонов никому не льстит, напротив – разделывает и героев, и читательские ожидания под орех. И у него в который раз получается предельно неуютная книга – для всех и для никого.

Поэзия: сборник "СССР – наш Древний Рим"

Кроме прочего, Лимонов – поэт. Поэт абсолютно "неправильный" – и при этом сильнейший, настоящий. Маяковский как-то писал, что поэт не тот, кто пишет по заданным правилам, а тот, кто эти самые правила создаёт. У Лимонова были свои, специфические размеры (а могли быть и самые простые силлабо-тонические – для него это было непринципиально) и рифмы, но эти "неправильные" строки удивительным образом становились подлинной поэзией. И при этом никакой нарочитой псевдообэриутовщины с вычурной ломкой синтаксиса и смысла – железные цепи лимоновской лирики не разорвать.
И, казалось бы, абсолютно непоэтическая тематика того же сборника – "СССР – наш Древний Рим" только подтверждает: никто не решался писать так и о таком. Лимонов решился – и это признак большого поэта. Плюс стихи у него, в том числе и в этом сборнике, всегда неизменно разные. Попадаются и лично-интимные, часто неприкаянные, тонкие и ломкие...
Про стихи Лимонова, в отличие от его прозы, пишут и говорят не так много, как они того заслуживают. Будем надеяться, потихоньку издающееся полное собрание его поэзии (пока вышли два тома) эту ситуацию исправит.
Лимонова, разумеется, не обязательно любить всем и каждому. Он бы и сам удивился, если б вдруг случилось так. Пророк, как известно, не может быть тёпл. Но об одном можно сказать с уверенностью: у нас была великая эпоха по имени Эдуард Лимонов.