ПОЛИНА КОНДРАТЕНКО
Полина Игоревна Кондратенко родилась в 1996 году в Санкт-Петербурге. Лингвист, переводчик, автор-исполнитель песен. Выпускник Санкт-Петербургского государственного университета, преподаватель кафедры немецкой филологии СПбГУ. Лауреат международного молодежного поэтического конкурса им. К. Р., Санкт-Петербургского конкурса молодых переводчиков "Sensum de Sensu", международного фестиваля-конкурса поэзии и поэтических переводов "Берега дружбы", межрегионального фестиваля-конкурса им. Евгения Гусева "Яблочный Спас". Участник литературных форумов и арт-резиденций: всероссийского семинара-совещания "Мы выросли в России", Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья "Липки", Переводы опубликованы в журнале "Перископ". Живет в Гатчине.
НОМЕР "ОСЕНЬ"
Номер один: в жанре болотного романса
Пело лето желторото —
стал густ август: гать
плачет, клюквится болото.
Время вышибать
птичьим клином у сапера
кочки из-под пят.
Станет лето желтоперо,
клены полетят —
пятипалые приветы
весям, всем и вся.
Мне б на время ляпнуть вето,
но, увы, нельзя.
Мне кроссовки не волочь бы,
только льют в носок
заболоченные почвы
черноречный сок.
Поскользнусь, сползу с каемки —
бревен ряд коряв,
а душа моя — котенки,
шалолапый шкряб.
Номер два: голодные штудии
Под заеженным каштаном
собираю в горсть решимость,
пузыристый пью архыз.
В пантеоне за фонтаном
сяду потянуть лапши воз,
каравай гранитный сгрызть.
Осмотрю мослы запястья:
между Сциллой и Харибдой
перерывчик небольшой.
Что за странная напасть?
Я правдой сыт по горло, кривдой
фарширован хорошо,
не баттутой — зубочисткой
такты жизни отбиваю:
розовей да здоровей!
Но смотрю — бредет костистой
тенью мой двойник по краю
книг — без икр и кровей.
Номер три: старая книга
Антибиотик не попал —
и я умру от сентября.
Симптомы, как девятый вал,
хлестнули сердце. Бред творя,
я претворяю сложный слог
в бессвязность взорванных лексем.
Я снова боли пью глоток,
протягивая в небо всем
потокам дождевой воды
тимпан ладони, бубен лба —
и водной дроби череды
ведут по коже желоба,
стирая литер острый дукт
бесследно с тления страниц.
И рассыпается конструкт
на беспорядок единиц.
Номер четыре: зачет истории
Стою: своя в тоску, в несвойственной тоске.
Стеклянные глаза, нажим — и резче
визжит зверек-мелок, придавленный к доске:
поспешно дешевеющие вещи —
предметы речи. Хочешь — слушай, хочешь — нет,
ты сдашь мой курс. Совсем другое дело —
зачет истории. Бери любой билет,
тяни, пока листва не поредела.
На каждой, на бумажной лесополосе
горит, горит задание, и жжется
вопрос под звездочкой: твоей, приветной. Се
ля ви. Не хочешь, но решать придется.
Номер пять: светодиодные фонари
Пело лето желторото —
стал густ август: гать
плачет, клюквится болото.
Время вышибать
птичьим клином у сапера
кочки из-под пят.
Станет лето желтоперо,
клены полетят —
пятипалые приветы
весям, всем и вся.
Мне б на время ляпнуть вето,
но, увы, нельзя.
Мне кроссовки не волочь бы,
только льют в носок
заболоченные почвы
черноречный сок.
Поскользнусь, сползу с каемки —
бревен ряд коряв,
а душа моя — котенки,
шалолапый шкряб.
Номер два: голодные штудии
Под заеженным каштаном
собираю в горсть решимость,
пузыристый пью архыз.
В пантеоне за фонтаном
сяду потянуть лапши воз,
каравай гранитный сгрызть.
Осмотрю мослы запястья:
между Сциллой и Харибдой
перерывчик небольшой.
Что за странная напасть?
Я правдой сыт по горло, кривдой
фарширован хорошо,
не баттутой — зубочисткой
такты жизни отбиваю:
розовей да здоровей!
Но смотрю — бредет костистой
тенью мой двойник по краю
книг — без икр и кровей.
Номер три: старая книга
Антибиотик не попал —
и я умру от сентября.
Симптомы, как девятый вал,
хлестнули сердце. Бред творя,
я претворяю сложный слог
в бессвязность взорванных лексем.
Я снова боли пью глоток,
протягивая в небо всем
потокам дождевой воды
тимпан ладони, бубен лба —
и водной дроби череды
ведут по коже желоба,
стирая литер острый дукт
бесследно с тления страниц.
И рассыпается конструкт
на беспорядок единиц.
Номер четыре: зачет истории
Стою: своя в тоску, в несвойственной тоске.
Стеклянные глаза, нажим — и резче
визжит зверек-мелок, придавленный к доске:
поспешно дешевеющие вещи —
предметы речи. Хочешь — слушай, хочешь — нет,
ты сдашь мой курс. Совсем другое дело —
зачет истории. Бери любой билет,
тяни, пока листва не поредела.
На каждой, на бумажной лесополосе
горит, горит задание, и жжется
вопрос под звездочкой: твоей, приветной. Се
ля ви. Не хочешь, но решать придется.
Номер пять: светодиодные фонари
О. Э. М.
Фонари твой мир кормили рыбьим жиром,
нас не кормят, сколько ни проси.
То ли дело в том, что мотам и транжирам
мало света, сколько ни брось им?
То ли дело в том, что лампочки-дюшески
со столбов стрясло, что урожай?
Светодиодизм — одно из сумасшествий,
сколько мощностей ни заряжай.
То ли дело в том, что в схватке на лопатки
раньше каждый внутреннюю ночь полагал,
но с нас, ослабших, взятки гладки?
(точка точкаточкаточкаточ...)
Цицероново "O tempora, o mores!"
шлет поклончик чахлому лучу.
Бормочу под нос про темь, про рань,
про морось, серость бот к Гостинке волочу.
Номер шесть: в белом пальто
Души не береди, ряди себя в обновки,
кошель не тереби да не жалей рублей:
лен лета к телу льнул, ломался в драпировке,
другое дело — драп, сермяга сентябрей.
Накрапает дождем, прибьет смешливой силой
почти античный лист в причинные места.
Бреди в своем пальто (цвет: белый, крой: красивый),
промокший пешеход Дворцового моста.
Пройди еще чуток — и тучки над Тучковым
наставят запятых в твои черновики,
и станет взлет мостов — движением толчковым,
толковым словарем — течение реки.
Номер семь: неудачники
То не надрыв и не надлом — пасынкование пристрастий,
прополка сорных стебельков: примусь, смирясь, граблями прясть их,
разбережу на грядке ребер ком запретных корнеплодов,
запричитаю: "Горе-лодырь — не заметила их всходов!"
Коробкий юбочный подол рукой оглажу, подытожив:
"Платон, оставим этот тон, Платон, ты мне как друг дороже".
Ограбив грядку, разогнусь, в комареве ночной натуры
пойду, как лишний человек твоей, своей литературы.
Электропояс новострой затянет в рюмку, влезет в шлевки
вокзалов. Залы ожиданий в кассы сунут сторублевки.
Я на свою куплю билет, прижмусь им к пропускному кругу.
Окончен дачников сезон — мы неудачники друг другу.
Номер "осень"
На табло снова чартер перчаток и шарфов,
отрешенное солнце целуется вскользь.
Номерные пекарни зовут нас на жар, но
жаль, фальшивый шалфей из кашпо — номер "осень".
В голове — вес словес и словес невесомость:
постсоветские "Вестники" по языкам,
перепетый куплет, невеселая новость
завязались болезненными узелками.
Разве вспомнишь теперь, что рекла нам реклама
на дебелых билбордах с разбитым стеклом?
За лопатками Лета, влетели в дела мы,
но божественным обжигом лоб напекло нам.
нас не кормят, сколько ни проси.
То ли дело в том, что мотам и транжирам
мало света, сколько ни брось им?
То ли дело в том, что лампочки-дюшески
со столбов стрясло, что урожай?
Светодиодизм — одно из сумасшествий,
сколько мощностей ни заряжай.
То ли дело в том, что в схватке на лопатки
раньше каждый внутреннюю ночь полагал,
но с нас, ослабших, взятки гладки?
(точка точкаточкаточкаточ...)
Цицероново "O tempora, o mores!"
шлет поклончик чахлому лучу.
Бормочу под нос про темь, про рань,
про морось, серость бот к Гостинке волочу.
Номер шесть: в белом пальто
Души не береди, ряди себя в обновки,
кошель не тереби да не жалей рублей:
лен лета к телу льнул, ломался в драпировке,
другое дело — драп, сермяга сентябрей.
Накрапает дождем, прибьет смешливой силой
почти античный лист в причинные места.
Бреди в своем пальто (цвет: белый, крой: красивый),
промокший пешеход Дворцового моста.
Пройди еще чуток — и тучки над Тучковым
наставят запятых в твои черновики,
и станет взлет мостов — движением толчковым,
толковым словарем — течение реки.
Номер семь: неудачники
То не надрыв и не надлом — пасынкование пристрастий,
прополка сорных стебельков: примусь, смирясь, граблями прясть их,
разбережу на грядке ребер ком запретных корнеплодов,
запричитаю: "Горе-лодырь — не заметила их всходов!"
Коробкий юбочный подол рукой оглажу, подытожив:
"Платон, оставим этот тон, Платон, ты мне как друг дороже".
Ограбив грядку, разогнусь, в комареве ночной натуры
пойду, как лишний человек твоей, своей литературы.
Электропояс новострой затянет в рюмку, влезет в шлевки
вокзалов. Залы ожиданий в кассы сунут сторублевки.
Я на свою куплю билет, прижмусь им к пропускному кругу.
Окончен дачников сезон — мы неудачники друг другу.
Номер "осень"
На табло снова чартер перчаток и шарфов,
отрешенное солнце целуется вскользь.
Номерные пекарни зовут нас на жар, но
жаль, фальшивый шалфей из кашпо — номер "осень".
В голове — вес словес и словес невесомость:
постсоветские "Вестники" по языкам,
перепетый куплет, невеселая новость
завязались болезненными узелками.
Разве вспомнишь теперь, что рекла нам реклама
на дебелых билбордах с разбитым стеклом?
За лопатками Лета, влетели в дела мы,
но божественным обжигом лоб напекло нам.