Михаил Попов. Смерть Вергилия. Книга стихотворений.
– М.: Наша молодёжь, 2022.  – 480 с.

Новый сборник стихов Михаила Попова относится к категории изданий, жанр которых в прежние времена обозначался словом "избранное". Такие книги приурочивались к юбилею или иной круглой дате известного писателя или литературного функционера, который, однако, не заслужил ещё двухтомника или собрания сочинений. Гонорар за такие книги в Советском Союзе выплачивался по первой категории, да и вообще это было почётно и считалось признанием заслуг автора. Михаил Попов, безусловно, такое избранное выстрадал и заслужил:

Религиозное чувство, близкое присутствие Бога пронизывает сборник поэта, но выражается оно не через внешнюю атрибутику (церкви, иконы, лампады, крестные ходы), а на более высоком, ментальном уровне.
В этих стихах много горечи и боли. Оснований для таких чувств немало: и раздрай в окружающей нас жизни, и всемирные зловещие катаклизмы, уходящие корнями в глубокое прошлое, где ощущение непрерывности и цикличности истории придаёт мировидению поэта особую глубину и остроту, где Горбачёву и Ельцину закономерно предшествуют Цусимская катастрофа и другие военные неудачи:

Это наблюдение не потускнело и в наши дни, ведь сбежавший с морского сражения крейсер до сих пор пришвартован к набережной Невы, где принимает толпы питерцев и гостей Северной столицы…
Но главные причины всё-таки не в этом. На переднем плане у поэта – чувство неизбежной смерти и сомнения в том, что его творения обретут достойное признание.
Со смертью вроде бы всё ясно: какой серьёзный писатель прошёл мимо этой темы? О роковом рубеже писали все – от Гомера и Вергилия до Рубцова и Бродского, но трудно назвать лирика, у которого трагическая линия проводится с такой последовательностью. Причём это – не заигрывание со смертью, чем грешили многие стихотворцы, а трезвое осознание горького факта конечности нашего существования. Михаил Попов вносит весомый вклад в исследование этого скорбного предмета:

Сочинения Михаила Попова если не филигранны, то стремятся к этому. Не то чтобы он был чужд эксперименту и литературной игре, но ориентиром всё же служат классические формы: чаще всего он остаётся в пределах силлабо-тоники, подбирает точные рифмы, избегая рифмоидов, а в плане строфики в большинстве случаев использует традиционный катрен. Впрочем, при случае автор легко нарушает требования канонических размеров, если этого требует смысловая и художественная необходимость. О склонности к вековым традициям свидетельствует и то, что поэт последовательно пользуется исконным правом стихотворца начинать каждую новую строку с заглавной буквы.
Особо хотелось бы отметить нередкое обращение автора к проблемам творчества, литературного обихода и того, что ему сопутствует: "Устав от стихотворных оргий", "И чистый лист теперь уже не чист", "Рецензии", "Поэт идёт, глаза открыты", "Я графоманю понемногу", "Поэт вещал, а чернь внимала", "Чёрный переводчик", "Я дочитываю повесть", "Бродского выдавливаю по капле", "Растёт мастерство, стихотворцы", "Чем сильней бумагу я корябаю", "Писатель не первого ряда", "Почему в поэтах нет нужды", "Редактор", "Работники большого стиля", "Где критики? Да все ушли в поэты", "Роман", "Поэзия обманывает нас" и очень многое другое. Взгляд Попова на литературный процесс нередко суров и ироничен. Однако он не проходит и мимо моментов человечности в этой сфере. Его редактор, например, мрачно относясь к предложенному тексту и видя его несовершенства, всё-таки засылает его в печать.
Не следует думать, что автора интересуют исключительно интеллектуальные, высоколобые материи. Там, где это нужно, его стиль и слог приобретает простоту и ясность. Таково, например, его "Сельское кладбище", завершающееся на пронзительной ноте воспоминания о покойной матушке:

И здесь уже не будешь толковать о лирическом герое – это речь от первого лица. В современной идеологической ситуации не обойтись без вопроса о патриотизме. У Попова это чувство, несомненно, присутствует, хотя он всячески стремится уйти от громкой патетики и голой риторики, часто следуя от противного. Например, в стихотворении "Повестка", посвящённом армейскому призыву, тема исполнения гражданского воинского долга подаётся безо всякой аффектации:

Будничная интонация ("надо ведь кому-то"), нехитрая острóта ("щёки по слезам") тут не противоречат торжественности момента, а аккуратно подчёркивают его. Стоит ли говорить, что в наши дни само понятие мобилизации приобретает особый смысл и значение.
Ну а как же с пейзажной лирикой? Естественно, она здесь в наличии. Да и какой русский поэт может без этого обойтись! Однако для Попова недостаточно только искусно нарисовать картину природы. Для него это всегда – материал для выражения философских, смысложизненных идей:

Здесь, пожалуй, можно усмотреть перекличку, вернее – перемигивание с Тютчевым, поскольку для Михаила Попова важно вписать свои строки в национальный культурный контекст. Да и как в XXI столетии избежать соотнесения с текстами былых эпох.
Стихотворения поэта прежде всего остроумны, содержательны, насыщены многочисленными культурологическими ассоциациями. В них строго соблюдается баланс между чувственным и рассудочным началами. Уже в названии книги заложен таинственный смысл. Имя римского поэта Вергилия, ставшего проводником Данте по кругам ада, являет собою загадку. Умер автор бессмертной "Энеиды" или нет? Этот вопрос решать, конечно, читателю. Однако все эти аллюзии не производят впечатления книжности или литературности: они всегда уместны и вплетаются в стихотворную ткань тонко и органично.
В качестве мелочной придирки приходится сказать о недостаточной архитектонической выстроенности сборника. Несомненно, сам автор, собирая стихи, позаботился о композиционной целостности книги. Однако, когда почти пятьсот страниц избранного подаются как единый непрерывный корпус текста (особенно это бросается в глаза, когда изучаешь содержание), такой подход вызывает некоторое разочарование. Очевидно, издателям стоило предложить поэту разбить структуру на несколько разделов (тематически, хронологически, концептуально и т.п.), отделив их друг от друга характерными шмуцтитулами. Это, кстати, помогло бы читателю лучше ориентироваться в обширном художественном пространстве.
Кроме того, в выходных данных указано, что шрифтом книги является Times New Roman, однако сдаётся, что перед нами всё-таки гарнитура "Академическая", кстати, более пригодная для лирических стихов. Разумеется, большинству читателей и в голову не придёт обращать внимание на эту неувязку, но что есть, то есть.