Пятая авторская версия книги Юлия Зыслина «Борис Пастернак — музыкант» — прекрасное напоминание о том, что биография поэта и человека не умещается в сухие фактографические сводки «родился-женился-написал первое стихотворение и т. д.». Она начинается… вот интересно, когда начинается человек? Может быть, в тот момент, когда познакомились его будущие родители? Или еще раньше, когда эти люди только появились на свет? Если вдуматься, человек формируется задолго до своего физического рождения: история его семьи, принадлежность предков к определенному народу и культуре, — все это в значительной мере задает рамки, в которых ребенок начинает познавать мир. Что он сделает дальше с этими данными, зависит от самого человека.
Малоизвестные факты из жизни Бориса Пастернака (в том числе, разногласия с отцом, художником-академиком Л. О. Пастернаком, по поводу приверженности традициям еврейской культуры), описание его тернистого пути через музыку и философию в литературу, увлекательная история роялей, на которых играл поэт, — все это рассчитано на широкую заинтересованную читательскую аудиторию. Прочтение, правда, не предполагает пассивного расширения кругозора. На основе богатого исторического материала автор создал книгу, настраивающую читателя и на размышление, и на сопоставление прочитанного с собственным опытом. Публицистическая оценка автором этих фактов минимальна и сводится к неторопливому лирическому изложению: вот перед нами предстают родители поэта, вот фото юного Пастернака, вот его первые карандашные рисунки. Удивляешься, сколько у молодого человека талантов и подспудно чувствуешь тревогу: все ему удается одинаково хорошо, какая же муза, в конце концов, победит? Даже зная ответ на этот вопрос, читатель испытывает растерянность: почему литература? А как же музыка? И это невзирая на собственное признание поэта, дошедшее до нас на страницах его автобиографической повести «Охранная грамота» и ставшее первым эпиграфом к настоящему изданию: «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней — Скрябина». Юлий Зыслин подробно и обстоятельно рассказывает, почему сын выдающейся пианистки и замечательного художника, унаследовав от родителей таланты как музыке, так и к живописи, в итоге стал величайшим поэтом XX века.
Музыкальность пастернаковской поэзии не подвергается сомнению: поэт уделял большое внимание звукописи своих стихотворений. Однако мало кто знает о сложных взаимоотношениях Бориса Леонидовича и музыки. Он мечтал стать композитором и почти стал им. Фортепианная импровизация доставляла поэту истинное удовольствие. Кто бы мог подумать, что Борис Леонидович весьма тяготился отсутствием у себя абсолютного слуха, считал свою одаренность недостаточной. Юлий Зыслин приводит в пример слова Фазиля Искандера, который «считал, что отказ от музыки у Пастернака произошел "из-за какой-то мистической сверхчестности"». И это несмотря на высокие оценки А. Скрябина, невзирая даже на то, что М. Горький, даря поэту свой роман «Жизнь Клима Самгина», в дарственной надписи весьма красноречиво подчеркнул: «…Вы — музыкант, и музыка, — при ее глубине, мудрости враждебна»!.. Боготворивший Скрябина, Пастернак отказывается от музыки, полагая, что не сможет достичь в ней совершенных высот, которых достиг его кумир. Трагедия? Это как посмотреть…
Музыка так плотно «въелась» в ткань пастернаковских стихотворений, что многие из них в народе просто поют под гитару, не зная, кто автор.
Юлий Зыслин доказывает, что, разуверившись в своих композиторских способностях, Борис Леонидович создавал свои стихи как музыкальные произведения, опираясь при этом на работы выдающихся филологов современности. Например, автор цитирует американского филолога русского происхождения Александра Жолковского, который проанализировал стихотворение Пастернака «Баллада»: «Одного взгляда на пунктуацию “Баллады” достаточно, чтобы убедиться в ее мелодическом разнообразии: ни одна строфа и даже полустрофа не повторяет другой. В жесткую схему рифмовки и четкого членения на полустрофы (точка в конце 43-й строки проходит через все стихотворение) уложена гибкая система голосоведения…». Филолог использует музыковедческий термин, дабы подчеркнуть: поэзия Бориса Пастернака родилась из музыки, она — продолжение мелодии…
В книге много цитат, она предваряется рядом эпиграфов, настраивающих нас на информацию, хоть и глубоко личного характера, но максимально очищенную от авторских домыслов. Утверждая что-либо, Юлий Зыслин следует законам документальной публицистики: приводит как можно больше доказательств, чтобы оставаться как можно ближе к реальности. Субъективная доработка автора разве что расставляет акценты: драма отказа поэта от музыки оказывается огромным приобретением для мировой литературы, несколько общих авторских рассуждений о музыке, поэзии и гениальности только подтверждают данное утверждение. А про инструменты, на которых играл Пастернак, читать особенно интересно тем, кто сам играет на каком-либо музыкальном инструменте. Эти люди понимающе закивают, когда автор пишет о крупных пианистах, весьма разборчивых в выборе концертных инструментов. Именно они с теплотой прочтут воспоминания Бориса Пастернака о мамином рояле фирмы «Бехштейн»: «К звуку фортепиано в доме я привык, на нем артистически играла моя мать. Голос рояля казался мне неотъемлемой принадлежностью самой музыки. Голос маминого рояля в ее исполнении — пел с редкими нюансами».
Юлий Зыслин в своей книге выполняет важную общественную миссию: не просто раскрыть перед нами неизвестную многим важную грань личности великого поэта, но и показать, насколько тяжело тому, кто во всем стремится «дойти до самой сути». Менее взыскательная к себе натура просто махнула бы на это рукой: подумаешь, таланта не хватает, и с тем, что есть, можно иметь дело, сочинять музыку и радоваться жизни. Ан нет. Вызывает уважение позиция Бориса Леонидовича: если уж быть, так быть лучшим, и никаких сделок с совестью. А для нас важно, что автор, помимо донесения до нас новой информации, еще и выступает как человек, искренне сопереживающий классику. Очень ярко это проявляется в эпизоде, где автор пытается реконструировать встречу Пастернака и Скрябина. Так и хочется спросить: а что случилось бы, если бы композитор не сыграл по памяти тот фрагмент в другой тональности? Впрочем, история не имеет сослагательного наклонения… И, к счастью, автор подводит итог своей замечательной книге высказыванием, с которым невозможно не согласиться: «Гениальный поэт Борис Пастернак остался всесторонним музыкантом немалого уровня. И это подняло его поэзию, да и прозу, сделало их неповторимыми, особенными, специфичными, присущими только ему — Борису Леонидовичу Пастернаку-музыканту».