Окат горы нетороплив —
И запинаясь понапрасну,
Мы ощущаем ежечасно
Пастушьей песни перелив.

Когда бы выбрал я приют,
Сюда надолго возвращаясь,
То, стольких таинств причащаясь,
Услышал: вновь ее поют.

У тех, кто понял и прозрел
Для понимания такого,
Ключи желания людского
Ты отобрать бы не посмел.

Мне остается только ждать
И только верить исступленно
В разумность горного наклона,
Где скалам некогда рыдать.

Утешь, умеючи постичь,
Опричь нетронутой кручины,
И тех, кто грезил беспричинно,
И тех, кто слышал некий клич.

И, раздувая паруса,
Уносит ветер безутешный
С неумолимостью поспешной
Береговые голоса.

По Уланскому переулку,
Что разрушен с угла давно,
Совершить ли еще прогулку,
Чтобы горькое чтить вино?

По Уланскому переулку,
Что и так опустел уже, —
До затылка ухмылку гулко
Оставляет он нам в душе.

Загогулиною проезжей
Прилепился он к жизни сей —
И, смеша стороною внешней,
Все же многим обязан ей.

И, в амбиции всей занятен,
Не избавлен от грозных чар —
И всегда, как намек, невнятен
По дворам говорок татар.

Там гуляет кровей крамола,
Самых разных страстей крупней, —
И окажется близкой школа
И пристроечка рядом с ней.

Там такие встречались люди
И такая была пора,
Что подумаешь лишь о чуде,
А оно уж сбылось вчера.

Там когда-то мы жили-были,
Верховодили, кто над кем,
Сумасбродили и блажили —
Но об этом кому повем?

Там болтали в пылу азарта
Греховодник и херувим —
И врывался к нам воздух марта,
И срывались мы вслед за ним.

Там Сапгир наполнял стаканы,
Там девицы шумели всласть —
И клубились в мозгу туманы,
Чтобы к ним, наконец, припасть.

Ну, а Яковлев, явлен кстати,
Был с цветами давно на ты —
Не тянулись ли к благодати
Золотые его мечты?

С Ворошиловым пиво пили,
Говорили в который раз —
И, подобно шмелям, слепили
Захмелевшие взоры глаз.

И добрейший хозяин Кушер,
Принимая нас день за днем,
Или чтение чье-то слушал,
Или ужин вкушал, как гном.

Как на тройке Иван-царевич,
Заслужив одобрений строй,
При бутылках въезжал Туревич —
А теперь он в земле сырой.

Что же делать! — уходят гости,
Замолкает, устав, рояль, —
Возникая в стенном наросте,
Зажигает свечу печаль.

Неужели пропало это?
И неужто возврата нет?
Что же было подобьем света —
И остался ли стертый след?

Но скажи-ка, что мир не тесен, —
Он по-прежнему въявь толков! —
Неужели возникнет Стесин
И появится Судаков?

Неужели воскреснет снова
Все, что было и что при нас?
Иль былому внимать не ново —
И никто его впрямь не спас?

Все, что бренно, и все, что странно,
Так прекрасно и так светло,
Что прощаться сегодня рано
С тем, что сердцу дало тепло.

Исцеление возможно
И сомненья нелегки —
И, наверное, несложно
Задержаться у реки.

Унеси меня, касатка,
За высокие холмы,
Чтобы горечи облатка
Не тревожила умы.

Унеси меня далеко —
Там печаль свою повем,
Чтобы выпуклое око
Здесь не выплакать совсем.

Не видали, в самом деле,
Мы владений за горой —
И которую неделю
Собираемся домой?

Их когда еще помянем —
Никуда себя не деть —
И на цыпочки привстанем,
Чтобы лучше разглядеть.

И когда еще припомним
Улетевшие лета
И минувшее восполним? —
Это нужная черта.

И по воле не тоскуя,
Но нутром ее любя,
Мы обмолвимся, рискуя,
Как открыли про себя,

Что истерзано, разбито
И воспето, наконец, —
И тебя превыше быта
Вознесут среди сердец.

Видно, сглазили гребцов —
Машут веслами большими,
Словно вымолвили имя,
Но найди ему гонцов.

Не ищи ты их внизу —
Там найдешь одну негласность
Да презревшую опасность,
Перезревшую грозу.

Не ищи по сторонам —
Там отыщешь только стоны
Да отринутые склоны
Меж долин по временам.

И сачками детворы
Не поймаешь ты мгновенья,
С мотыльками впечатленья
Расставаясь до поры.

Серебрение вершин
Огорашивать не надо —
Богомольная бравада
Провисает на аршин.

Растерялся семьянин —
Неженатые в тревоге
Разбредутся по дороге —
Он останется один.

Сиволапый человек
Подойдет к нему, сутулясь,
Чтобы к листьям прикоснулись
И запомнили навек.

Загорится в небесах
Невозможное сиянье
Чистотой воспоминанья —
Сиречь, речью на часах.

Слышал? — шутка ли сказать! —
Да и то сказать неловко —
Не смутилась ли сноровка,
Слов не пробуя связать?

Чтоб ее возвеселить,
Видно, следует собраться,
В невозможном разобраться,
Кровь по капле не пролить.

Разобрали все и вся —
Разлетается с верстою
Все, что было за чертою,
Словно брызги с колеса.

Вырастает на виду
В перепонках средостений
Болтология растений
В ботаническом саду.

Вот где столько ты найдешь
Буколических букетов
И таврических секретов,
Если их не подведешь!

Там с тобой заговорит
Все равно в какое время,
Но уже оставшись в теме,
Гладиолус-сибарит.

Там, шипами уколов
Образцы житейской прозы,
Лепестками славят розы
Мысли буйные голов.

И, нежданно прозорлив
И разумен от рожденья,
Завершая наважденье,
Появляется залив.

Путешествия героя
начинались не вчера
да и не были игрою
эти дни и вечера

что увидеть мы сумели
не забылось не ушло —
только весны отшумели
но челны не унесло

там за спящею царевной
где земной не слышен шум
семиверстный семидневный
путь растянут наобум

не затем нужна дорога
чтоб точили лезвие
отметая понемногу
все чужое не мое

что же чтили как попало
ввечеру и на заре
семигранные кристаллы
сентименты в сентябре?

что за доля за стоянка?
где нелегкая вела
чтоб в подоле сербиянка
рукоделье унесла?

прежних лун да губ сердечком
постарайся не смутить —
толкованием по свечкам
не сумеем возвратить

сердобольничая чутко
примириться я готов
с этой спрятавшею шутки
всей символикой цветов

с нами страсти да напасти
и садов синедрион
и забывчивый на счастье
симпатяга-почтальон

может компасною стрелкой
высота приглашена
там где дудкою-сипелкой
прогулялась тишина

и мелодия нависла
словно мостик сквозь туман —
синкопические числа
как синонимы семян

и ее благоговенью
мы обязаны давно
где искомое мгновенье
и знакомое окно

и минуем перелески
только ей благодаря —
буколические всплески
словно грозди янтаря

не в обычае у дружбы
склянку склоки разбивать —
это тяжбы а не службы
с позволения сказать

не затем слеза в ресницах
чтоб десницы воздымать —
ей бы навзничь наклониться
да мечты перенимать

потому и не смириться —
что-то ночь не жаждет встреч
чтоб с зарницей не сравниться
да с возницею прилечь

то ль на стыке на Востоке
то ли во поле с копной
тянут соки да истоки
токи тактики степной

скоморошество нашествий
или пиршество зари?
только ради благочестий
никому не говори

это длится расставанье
без колец и смуглых лиц
сотворенье познаванье
себялюбье небылиц

это веянье ответа
это света волшебство
это прожитое где-то
отзвук сердца моего.

И все живое вмиг жалея,
Превознесу — и уцелею
Меж упоительно родных
Деревьев сада под луною,
Ладоней пламенного зноя,
Владений благостей дневных.

И нет примера здоровее,
И есть приметы голубее,
Подобны птицам в небесах,
Когда широкое решенье,
Прибавив шаг провозглашенья,
Вращает стрелки на часах.

И столько раз, прощаясь властно,
В тебе приветствуя себя,
Я замечал, что не напрасно
Не применяешь ты, скорбя,
Ни эти доводы смешные,
Где тропы пробует толпа,
Ни очертанья смоляные
На скифском золоте серпа.

Вкушая выгоды приезда,
Где обладанье семизвездно,
Не огорчаясь ни на час,
Ты, город, полон самомненья,
Но в нем твое благоговенье
Не умаляется подчас.

И, обезболенно поспешен,
Возвышен, тошен, безутешен,
Где тополь столпником застыл,
Ты столько скрадывал, приречный,
Замысловатый, бесконечный,
А нынче вновь заговорил.

Намедни вишням патриаршим,
Созревшим россыпью вокруг,
К легендам, родственными ставшим,
Склониться, право, недосуг —
И, разлетаясь над капелью
Малины в низком серебре,
Июль зеленою купелью
Оставлен где-то во дворе.

А там — с крыльца ступая смело
Туда, где вхоже к слову дело,
В перстнях, колеблемых зарей,
Выходит Дева Полнолунья,
В полон берущая безумье,
Высот раздаривая строй.

И вздрогнув лилией полночной,
Где строгость линии заочной,
Как профиль запада в звездах,
Низин отринувшая звуки,
Она раскидывает руки
И растворяется в садах.

Ценою скорбного напева,
В устах щекоткою шмелей
Мы узнаем дорогу влево,
А справа — племя кораблей
В обнимку с пламенем наитий,
Полынных плесах и ветрах,
Где швы, невидимее нитей,
Внушают жалобнее страх.

И стрекот ропоту не пара,
Порука рокоту не кара,
Не чужды подвигам холмы —
В краю подземного движенья
Влечет к себе расположенье
Степей, смущающих умы.

Влачи же дни свои, мучитель,
Надменной дали попечитель,
Горчайшей сладости должник! —
Никто к тебе не обернется,
Когда ушедшее проснется,
А я вернулся и приник.

Всплеснись рекою в половодье,
Взгляни, как полдень, свысока,
Встряхни главою полугодья,
Где доля слишком велика
Укоров каверзных и таинств
И обретенья, наконец,
Того, что ищут, не шатаясь,
Что есть в округлости колец.

Не в укрощении сердечном
И всепрощении извечном
Гнездится памяти пора,
А в этом грезящем грозою
Сквозь дозу розы с бирюзою
Предвосхищении добра.

Не бравым росчерком утешен,
Перемещен и безуспешен
Былой эпистолы залог —
Не в ней ли сумерки набата,
Судьба обиженного брата,
Крылатый действенности слог?

Да глас, идущий из народа,
Из недр обрывистых темнот,
Гудит, как провод в непогоду,
Живой воды набравши в рот,
Покуда лихо и разруха
И разветвление теней
Ведут тебя к высотам духа
Из терний, впившихся больней.

И голос мой над кругозором
Сродни идущему дозором
Ночному стражу — только с ним
Я дружен в этой круговерти,
Им жив в борении со смертью,
Им понимаем и храним.

Ни слез, ни песен не отринуть,
Трудам отрады не покинуть,
Страданью счастие дано —
Двойные вынутые рамы
Дают строке струиться прямо,
Войти в раскрытое окно.

Пойми же ясное сиянье,
Воспоминанья наготу,
Что осеняет расстоянье,
Чтоб очутиться на лету, —
Фракийский рядом горемыка,
Одушевлен и вдохновен,
И жизнь его открыта Лику,
И путь его благословен.

О ты, изведавший немало!
Когда бы истина внимала
Твоим успехам и грехам
На всех распутьях средь падений,
Меж осужденья наслаждений,
Ты что причислил бы к стихам?

Я ночи перечень утрою,
Где мир храню и лиру строю, —
Явленье музы — наяву, —
В огнях астрального значенья
Прочту имен обозначенье
И дольше, кажется, живу.

Где образ будущего сложен
Из постижения листвы,
Исход, пожалуй, невозможен,
И нет ни яви, ни молвы, —
И там, где ангел к изголовью
Склонился и благословил,
Скажу с душою и с любовью
За всех, кто мыслил и любил.

Игрищами грустными
листьев и ветвей
тягу к безыскусному
ведай и развей —
в них истолкование
будущности дней —
новое внимание
горше и полней

идольское капище
бывшего вчера
видимо пока еще
в хворосте костра
в хаосе и сырости
в углях забытья —
прошлому не вырасти
из небытия

жестом избалованным
влагою беды
к далям зацелованным
тянутся сады
избура-оранжевы
изжелта-чужи —
где же были раньше вы?
разве что во лжи!

их не удержать уже
ржавым проводам —
по миру бежать меже
жить по городам —
поверху листве лететь
понизу опасть —
вам ли к синеве хотеть
попросту припасть?

что за изволение
медлит на устах
словно исцеление
всюду на местах?
что за излияние
в логове дождей
должное влияние
прячет от людей?

изнизу отзывчива
замкнута вверху
осень ли забывчива
в хвое и во мху?
что за измерение
надо разобрать?
прежнее смирение
к ней не подобрать

слово заговорное
скажем ли порой
выбрав непритворное
мерой за игрой?
иссиза-жемчужные
сузим облака
но единосущное
сумрачно пока

что же не зажмуриться
что же не вздохнуть?
полно вам амуриться
видимость и путь!
полно вам потворствовать
стаям в небесах!
это вам не версты ведь
в звездах на Весах

что за искажение
в окнах оживет
словно продолжение
жалоб и темнот?
стало быть на лихо нам
тихо как всегда
старится неслыханно
хладная вода

за единоверием
ночи и мечты
видимым поверием
вырастут цветы —
столько театрального
сразу же грустит!
кроме ирреального
что еще смутит?

за изнеможением
шляхом полевым
нашим продолжением
нежности к живым
станет изобилие
судеб и забот
чтобы не забыли вы
сути для щедрот

словно заклинание
позднее твержу
лишь воспоминание
в песне нахожу
будто бы под маскою
дремлет до весны
близкая сентябрьская
магия луны.

Не взглянуть ли мне на лица
на закате октября?
в них зимующие птицы
пробуждаются не зря
в них затронута негласно
захолустная струна
в запустении опасна
и в заре отражена

там зареванною ровней
старожилам и холмам
запредельное подробней
чем хожденье по домам
чем землистые таблицы
здравомыслящего дня
где заступницей столицы
служит жесткая стерня

где затворницы из башни
расчесали волоса
злоумышленнее шашни
и яснее голоса
и дыханье вдохновенно
запрокинутых ракит
и признанья откровенны
незабвенных волокит

золотую середину
миновали до поры
и поэтому едины
упованья и пиры
где отзывчивые квиты
злоязычие в ходу
и языческое скрыто
в ясновидческом бреду

где вы добрые богини
запоздалого тепла?
где намеренья благие —
не луна ли унесла?
не замолвили ль словечко
за неловкого меня
чтобы легкое колечко
выручало из огня?

не губили бы таланты
не забыли бы тихи
застекленные веранды
замоленные грехи —
только нам в любви и вере
недосуг смиряться там
где едины в старой эре
земно кланяемся вам.