Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

АЛЕКСАНДР МОСКВИН


Доставить в хлебное будущее


"Эшелон на Самарканд" – третий роман Гузели Яхиной – во многом перекликается с её предыдущими книгами. Она снова, сочетая исторические реалии с вольными фантазиями о прошлом, резко нажимает на болевые точки эпохи – в первых десятилетиях советской власти со всеми их потрясениями и преобразованиями особенно много таких уязвимых мест. Да и многонациональное Поволжье подкидывает немало материала в плане как отдельных судеб, так и трагедий, затрагивающих целые народы. Успех дебютного романа "Зулейха открывает глаза" Яхина так и не превзошла, но каждая её последующая книга получается всё более выверенной и мастеровитой.
Главные герои предыдущих книг Яхиной открывали глаза на себя и мир или обретали особое видение жизни на стыке реальности и сказки. А вот у центральных персонажей "Эшелона на Самарканд" с мировоззрением всё в порядке, но их взгляды на происходящее резко расходятся. Начальник эшелона Деев, получив приказ доставить голодающих детей Поволжья в далёкий хлебный Самарканд, намеревается довезти всех, даже самых болезненных и тщедушных. Но комиссар Белая полагает, что брать в дорогу надо лишь тех, кто точно доживёт до пункта назначения.
Деев и Белая молоды, но уже основательно побиты жизнью. По характерам они – полные противоположности, поэтому совсем неудивительно, что между ними возникнет притяжение, неосознанное и невысказанное, но непреодолимое. Сливаясь друг с другом, они словно воплощают извечную неразделимость Инь и Ян. Тем более что за мягкостью и гуманностью Деева обнаруживается стальной характер, а за жёсткостью и принципиальностью Белой – довольно ранимая натура.
Взрослые у Яхиной прописаны очень детально, а вот дети сливаются в неразличимую массу. Изредка прорываются отдельные имена, но потом снова тонут в гвалте и сутолоке. Писательница, явно становясь на сторону Деева, подчёркивает, что дети превыше всего, а уж какие они – здоровые или больные, тихие или неугомонные, послушные или задиристые… – значения не имеет.
Фабула "Эшелона на Самарканд" выглядит довольно механистичной: наш паровоз вперёд летит, а отважный Деев добывает ресурсы и отбивается от врагов. Времена стоят голодные, места вокруг раскинулись опасные: в оренбургских степях орудуют недобитые белоказаки, а в среднеазиатских пустынях – басмачи. Однако довольно грубую сюжетную ткань Яхина расшивает витиеватым орнаментом символического подтекста. Неуступчивых начальников и безжалостных головорезов не одолеть силой – над ними нужно одерживать духовные победы, не повергающие противника, а преображающие его, превращая занесённый для удара кулак в протянутую руку помощи.
Яхина основывает свои сюжеты на реальном историческом материале, но не стремится создать достоверную реконструкцию событий. Так что напрасно отдельные краеведы обвиняют её едва ли не в плагиате, а некоторые критики ехидно указывают на каждую неточность. Прошлое в её книгах разворачивается примерно так же, как и в массовом сознании, – с искажениями, домыслами, мифами и современными веяниями. Яхина не устраивает туристическую прогулку на машине времени – она улавливает в текущем историческом моменте нечто вневременное.
Критики уже отметили в "Эшелоне на Самарканд" кинематографичность, сказочность и притчевость, а ещё охарактеризовали его как истерн и роуд-муви. Но в прозе Яхиной есть ещё одна особенность, довольно сильно выраженная, но почему-то обделённая вниманием, – это своеобразная поэтика искалеченной психики. В романе "Зулейха открывает глаза" она проявлялась в сценах, где доктор Лейбе прячется от страшной реальности в фантазиях-галлюцинациях. В "Детях моих" практически все события предстают через искажённое восприятие ставшего отшельником учителя.
В "Эшелоне на Самарканд" тоже не обошлось без таких эпизодов. Умирающему Сене-чувашину чудится, будто он вступает в противоборство с гигантской вошью, преследующей поезд. Тон повествования здесь становится резким и прерывистым, а атмосфера перекраивается под хоррор. Пугающая сцена призвана отразить, какая полнота жизни скрывается даже в умирающем ребёнке. Совсем иначе прописана история подобранного Деевым одичавшего мальчика Загрейки. Здесь из потока сознания, расколотого смертью близких, голодом и одиночеством, по кусочкам собирается картина произошедшей трагедии – оттого более страшная, что выражена через обрывочные, несформировавшиеся мысли ребёнка.
Прозу Гузели Яхиной часто рассматривают как проявление магического реализма на отечественной почве. "Эшелон на Самарканд" уместно сопоставить ещё и с другим реализмом – социалистическим. Конечно, не в идеологическом, а в эстетическом плане. Практически каждый персонаж здесь переживает идейную перековку (иногда не слишком мотивированную и реалистичную) и хотя бы ненадолго поступается своими интересами ради спасения детей. Даже в стуке колёс мчащегося в Самарканд эшелона словно слышится послание, что какие бы времена ни настали, мы всё равно должны доставить детей – как своих, так и чужих, – в тёплое и хлебное будущее.