АЛЕКСАНДР БАЛТИН
Не поступлюсь отцовской верой…
К 70-летию Андрея Шацкова
Поэзия Андрея Шацкова насыщена пластами цвета, словно занимает у радуги, черпая из неё: чистые и сложные, перетекающие один в другой, взаимообогащающиеся, такие разные…
Скоро ласточкам ставить птенцов на крыло,
Скоро вспыхнут багрянца осеннего блики,
Но пока на просторах России светло
И покрыты поляны ковром земляники.
Удержать этот миг! Поддержать этот свод
Поднебесья, пока не разверзнулись хляби.
Только где то плечо? Где надёжный заплот,
За который до срока не глянет сентябрь?
Скоро вспыхнут багрянца осеннего блики,
Но пока на просторах России светло
И покрыты поляны ковром земляники.
Удержать этот миг! Поддержать этот свод
Поднебесья, пока не разверзнулись хляби.
Только где то плечо? Где надёжный заплот,
За который до срока не глянет сентябрь?
Словно самоцветные, самородные камни высыпаны на страницы, преображаемые их сиянием в волшебные листы, развёрнутые в гипотетическую вечность.
Цветы смысла прорастают из пёстрой оснастки мира; и осенний лес похож на огромный, славящий небеса храм, и каждое древо – сумма икон…
Цветы смысла прорастают из пёстрой оснастки мира; и осенний лес похож на огромный, славящий небеса храм, и каждое древо – сумма икон…
Здравствуй, август, как обложка, глянцевый
От росы, упавшей на траву...
Палевый, зелёный, померанцевый,
Отразивший в плёсах поутру
Небо, поздним светом осиянное,
В шелесте и треске птичьих крыл.
Здравствуй, август, время покаянное
Расставанья с тем, что так любил.
От росы, упавшей на траву...
Палевый, зелёный, померанцевый,
Отразивший в плёсах поутру
Небо, поздним светом осиянное,
В шелесте и треске птичьих крыл.
Здравствуй, август, время покаянное
Расставанья с тем, что так любил.
Шацков использует и словесную глину тяжести, и гранит горечи, и лёгкий воздух отдохновения, и грубый мрамор истории: не счесть материалов, идущих в работу.
Впрочем, свободное дыхание стиха таково, что мастерство будто растворяется в нём: оно естественно, как ход часов, и благородно, как устремления русских богатырей.
…есть особое обаяние простого житья: в гуще народа, на дальнем градусе от метрополии – с её блескучими соблазнами и бесконечно-муравьиной суетой:
Впрочем, свободное дыхание стиха таково, что мастерство будто растворяется в нём: оно естественно, как ход часов, и благородно, как устремления русских богатырей.
…есть особое обаяние простого житья: в гуще народа, на дальнем градусе от метрополии – с её блескучими соблазнами и бесконечно-муравьиной суетой:
Жить в этой осени до срока
Со Столпника и до зари,
Когда на первый снег свысока
Падут, красуясь, снегири.
Солить грибы, сушить вязанки
Уловом взятого рыбца.
И мастерить детишкам санки,
И поутру сбегать с крыльца…
Со Столпника и до зари,
Когда на первый снег свысока
Падут, красуясь, снегири.
Солить грибы, сушить вязанки
Уловом взятого рыбца.
И мастерить детишкам санки,
И поутру сбегать с крыльца…
Вот оно – ощущение жизни, пронизанное токами ясности, сияющее кристаллами счастья – которое, как ни крути, есть человеческая цель.
Старорусские мотивы, стяги, хоругви, коды истории, словно заново оживающие письмена старых временных пластов, богатырское братство – всё это столь близко поэту, сколь умеет он представить сию сумму живой, трепещущей, будто продолжающей быть среди нас:
Старорусские мотивы, стяги, хоругви, коды истории, словно заново оживающие письмена старых временных пластов, богатырское братство – всё это столь близко поэту, сколь умеет он представить сию сумму живой, трепещущей, будто продолжающей быть среди нас:
Здесь даль – широка, а река – глубока,
Над Рузой не властны года и века,
Спит время…
Здесь воинов хрипло приветствует рог,
И княжеский стяг поднимает Боброк,
Встав в стремя!
Земля ворожит, и вода ворожит,
И ворон над памятью павших кружит,
Как в сказке.
И тихо звенит колокольная медь,
Что жизнь торжествует
И попрана смерть –
В день Пасхи.
Над Рузой не властны года и века,
Спит время…
Здесь воинов хрипло приветствует рог,
И княжеский стяг поднимает Боброк,
Встав в стремя!
Земля ворожит, и вода ворожит,
И ворон над памятью павших кружит,
Как в сказке.
И тихо звенит колокольная медь,
Что жизнь торжествует
И попрана смерть –
В день Пасхи.
Смерть попрана и поэзией: хотя масштабы попрания и несопоставимы.
…целебный бальзам русской классики: не только в стихах, но и в лентах жизни её представителей проливается в недра читательского сознания:
…целебный бальзам русской классики: не только в стихах, но и в лентах жизни её представителей проливается в недра читательского сознания:
Когда вокруг сгустится волглый воздух
И одолеют смуты и дела,
Давай с тобой уедем в древний Овстуг –
Тот самый, за которым даль светла.
Здесь церковь шпилем разгоняет тучи,
И псы хвостом виляют у ворот,
И Фёдор Иоанныч – Фёдор Тютчев
Гостей встречает вполуоборот.
И одолеют смуты и дела,
Давай с тобой уедем в древний Овстуг –
Тот самый, за которым даль светла.
Здесь церковь шпилем разгоняет тучи,
И псы хвостом виляют у ворот,
И Фёдор Иоанныч – Фёдор Тютчев
Гостей встречает вполуоборот.
Плотность звукописи Шацкова завораживает: "в", вибрируя, сплетаются так, что воздух ощущаешь физически: а потом, коли Тютчев "встречает вполуоборот", становится легко и прозрачно.
А вот волшебно распустится пейзаж – кружевной, слегка оттенённый сумрачностью: но это не мрачность, а сгущение сил:
А вот волшебно распустится пейзаж – кружевной, слегка оттенённый сумрачностью: но это не мрачность, а сгущение сил:
Полуночный шелест ледостава.
На деревьях – иней бахромой.
Ельник, как последняя застава
Между чернотропом и зимой.
На деревьях – иней бахромой.
Ельник, как последняя застава
Между чернотропом и зимой.
Все оттенки русской природы поэт чувствует сердцем, алхимически преобразуя их в светящееся вещество поэзии.
И Русь Шацкова разворачивается свитками – истории, персонажей, лесов: всею своей громадною массой, чью меру – не измерить: Русь, любимая до дрожи, до… счастливой и смертной истомы.
Поэзия Шацкова красива: стройность сочетается с устойчивыми смысловыми массивами, и метафизическое золото нежным, мерцающе-прозрачным расплавом созидает ауру стихам…
И снова варьируются мотивы счастья:
И Русь Шацкова разворачивается свитками – истории, персонажей, лесов: всею своей громадною массой, чью меру – не измерить: Русь, любимая до дрожи, до… счастливой и смертной истомы.
Поэзия Шацкова красива: стройность сочетается с устойчивыми смысловыми массивами, и метафизическое золото нежным, мерцающе-прозрачным расплавом созидает ауру стихам…
И снова варьируются мотивы счастья:
Изнывает душа от лесного осеннего счастья
Этой волглой травы, этой прелой опавшей листвы.
Это в жизни случается, только не часто, не часто.
Это чаще приходит в полночные тихие сны.
Этой волглой травы, этой прелой опавшей листвы.
Это в жизни случается, только не часто, не часто.
Это чаще приходит в полночные тихие сны.
Снова густотою возникает русский лес, от которого столь многое живёт и благоухает в стихах поэта.
Легко и сильно, весомо и виртуозно разбивает Шацков свой словесный сад, творит свою поэтическую архитектуру, созидает суммарный свиток, подлежащий отправке в века…
Легко и сильно, весомо и виртуозно разбивает Шацков свой словесный сад, творит свою поэтическую архитектуру, созидает суммарный свиток, подлежащий отправке в века…
АНДРЕЙ ШАЦКОВ
Родился 1 декабря 1952 года в Москве. Автор четырнадцати поэтических книг. Член Союза писателей России и Международной ассоциации журналистов. Кавалер ордена Преподобного Сергия Радонежского РПЦ и многих литературных премий и наград. Главный редактор альманаха "День поэзии – ХХI век". Лауреат премии Правительства Российской Федерации 2013 года в области культуры. Проживает в Москве и в Рузе.
Деду
Командиру 61-й Никопольской гвардейской стрелковой дивизии
генерал-майору ШАЦКОВУ АНДРЕЮ ГЕОРГИЕВИЧУ посвящается
генерал-майору ШАЦКОВУ АНДРЕЮ ГЕОРГИЕВИЧУ посвящается
Под Никополем ветры злобно воют
И "Хаймерсы" летят над головою,
В багровом небе выжигая след...
В шинели генеральской светло-серой,
Крещённый пролетарской красной верой,
Во фрунт поднялся мой далёкий дед!
Он Никополь когда-то брал с налёта.
Не выдала усталая пехота,
Когда за дедом грозно встала в цепь...
Всегда в России были генералы,
Которые в атаках умирали,
И окропляли кровью злую степь.
И нам судьба дорушить рейха иго.
За нами – Бог, а впереди князь Игорь –
Добрался до заветного Донца,
Чтоб на скрижалях вечности героям
Застыть единым нерушимым строем
И досягнуть до звёздного венца!
Ночной пейзаж
Пейзаж в оконной раме: "Руза спит..."
Морозной вязью – на стекле названье.
И даже вьюга – Божье наказанье,
Затворницей ушла в еловый скит.
Заворожённый кистью января,
Я не оставлю пост свой полуночный.
На городок из прошлого – лубочный –
Ещё не пала робкая заря.
Собака спит. Печной проём – в золе.
И Спас глядит пронзительно и строго,
Как утопает в замети дорога,
Как без движенья стилос на столе
Застыл поверх нетронутых бумаг,
Предвестником поэмы о печали,
Которой, очевидно изначале,
Названье будет: "Горе от ума".
На сотни вёрст, на сотни дней – окрест
Лежит загадкой белое пространство.
И светит с неба полумесяц ханства
На птичий след – на русских вранов крест...
Я эту ночь, что минула без сна
С бесшумною повадкой снежной рыси,
Возьму с собой в заоблачные выси,
Когда придёт последняя весна!
Как хорошо...
Как хорошо на свете просто БЫТЬ...
Всё остальное: мимо, мимо, мимо.
Гулять с собакой, женщину любить,
Когда тебе любовь необходима.
Считать ворон, колоть с отцом дрова
И помогать с бельём усталой маме.
И слышать, как в саду растёт трава,
Где бродит кошка вместе с малышами.
Как хорошо глядеть в небесный свод.
И, на щеке почуяв солнца ласку,
Знать – в горней выси бабушка живёт,
Которая тебе читала сказку.
Как хорошо, уйдя недалеко,
Вернуться вновь к родимому порогу.
Налить в стакан парное молоко,
Покрепче хочешь – тоже ради бога.
И чувствовать дыханье милых мест,
И знать, что впереди годов немало...
Пока один останешься, как перст,
И с головой нырнёшь под одеяло.
И будет дождь струиться по лицу.
Холодный дождь, твои вбирая слёзы.
Как хорошо... что жизнь пришла к концу,
Наполненная рифмами, без прозы.
О вечности
А вечность течёт и уходит в песок –
Прибрежный песок камышовой протоки.
И с устьем сольётся далёкий исток
Той жизни, чей Богом отмеренный срок
Позволил родить эти грустные строки.
Они загорчат у тебя на губах,
Когда их прочесть попытаешься тихо.
Они упорхнут перепёлкой в хлебах,
Узорами лягут на ворот рубах,
Их осенью в землю стряхнёт облепиха.
Бог милостив, ты не приходишь во сны.
И имя твоё перестало "святиться".
Лишь память осталась от давней весны
И держит на кончике острой блесны,
Как щуку, что вышла из льдов – нереститься.
Кончается путь, и кончается лес.
Гудит электричка у края погоста*.
И ангелы машут призывно с небес.
Из горней обители райских чудес.
А может быть, это почудилось просто.
И сын возвращается вечной зимой,
Полночную дверь открывая без стука.
Мы были когда-то единой семьёй,
Теперь он кружит горюном над землёй
И плачет слезой нерождённого внука!
Август 2022 года
И "Хаймерсы" летят над головою,
В багровом небе выжигая след...
В шинели генеральской светло-серой,
Крещённый пролетарской красной верой,
Во фрунт поднялся мой далёкий дед!
Он Никополь когда-то брал с налёта.
Не выдала усталая пехота,
Когда за дедом грозно встала в цепь...
Всегда в России были генералы,
Которые в атаках умирали,
И окропляли кровью злую степь.
И нам судьба дорушить рейха иго.
За нами – Бог, а впереди князь Игорь –
Добрался до заветного Донца,
Чтоб на скрижалях вечности героям
Застыть единым нерушимым строем
И досягнуть до звёздного венца!
Ночной пейзаж
Пейзаж в оконной раме: "Руза спит..."
Морозной вязью – на стекле названье.
И даже вьюга – Божье наказанье,
Затворницей ушла в еловый скит.
Заворожённый кистью января,
Я не оставлю пост свой полуночный.
На городок из прошлого – лубочный –
Ещё не пала робкая заря.
Собака спит. Печной проём – в золе.
И Спас глядит пронзительно и строго,
Как утопает в замети дорога,
Как без движенья стилос на столе
Застыл поверх нетронутых бумаг,
Предвестником поэмы о печали,
Которой, очевидно изначале,
Названье будет: "Горе от ума".
На сотни вёрст, на сотни дней – окрест
Лежит загадкой белое пространство.
И светит с неба полумесяц ханства
На птичий след – на русских вранов крест...
Я эту ночь, что минула без сна
С бесшумною повадкой снежной рыси,
Возьму с собой в заоблачные выси,
Когда придёт последняя весна!
Как хорошо...
Как хорошо на свете просто БЫТЬ...
Всё остальное: мимо, мимо, мимо.
Гулять с собакой, женщину любить,
Когда тебе любовь необходима.
Считать ворон, колоть с отцом дрова
И помогать с бельём усталой маме.
И слышать, как в саду растёт трава,
Где бродит кошка вместе с малышами.
Как хорошо глядеть в небесный свод.
И, на щеке почуяв солнца ласку,
Знать – в горней выси бабушка живёт,
Которая тебе читала сказку.
Как хорошо, уйдя недалеко,
Вернуться вновь к родимому порогу.
Налить в стакан парное молоко,
Покрепче хочешь – тоже ради бога.
И чувствовать дыханье милых мест,
И знать, что впереди годов немало...
Пока один останешься, как перст,
И с головой нырнёшь под одеяло.
И будет дождь струиться по лицу.
Холодный дождь, твои вбирая слёзы.
Как хорошо... что жизнь пришла к концу,
Наполненная рифмами, без прозы.
О вечности
А вечность течёт и уходит в песок –
Прибрежный песок камышовой протоки.
И с устьем сольётся далёкий исток
Той жизни, чей Богом отмеренный срок
Позволил родить эти грустные строки.
Они загорчат у тебя на губах,
Когда их прочесть попытаешься тихо.
Они упорхнут перепёлкой в хлебах,
Узорами лягут на ворот рубах,
Их осенью в землю стряхнёт облепиха.
Бог милостив, ты не приходишь во сны.
И имя твоё перестало "святиться".
Лишь память осталась от давней весны
И держит на кончике острой блесны,
Как щуку, что вышла из льдов – нереститься.
Кончается путь, и кончается лес.
Гудит электричка у края погоста*.
И ангелы машут призывно с небес.
Из горней обители райских чудес.
А может быть, это почудилось просто.
И сын возвращается вечной зимой,
Полночную дверь открывая без стука.
Мы были когда-то единой семьёй,
Теперь он кружит горюном над землёй
И плачет слезой нерождённого внука!
Август 2022 года
* Ваганьковское кладбище своей тыльной стороной выходит к Белорусской ж.д. у станции "Беговая".
Поздравляем Андрея Шацкова с юбилеем, желаем крепкого здоровья, вдохновения и простого житейского счастья!