Трамвай тряхнуло на повороте, он растерянно звякнул, и Нюта нежно погладила проступающий животик. Ей нравилось, что ребёнок постоянно с ней и чувствует то же, что и она, даже самое неважное, как этот звяк и перестук следом. Раньше она шла, куда звали, лишь бы не быть одной, отвечала на ласки только для того, чтобы кого-то целовать, терпела скандалы и унижения, а теперь всё изменится. Этот малыш укоренит её в мире — нужно будет вставать по расписанию, чтобы вести его в сад, варить ему кашу, стирать колготки, работать, чтобы его кормить. Да, будет непросто, но Нюта справится — она ещё в школе справлялась с неходячей мамой, а после её смерти как-то совсем растерялась. Теперь она соберётся. Она снова кому-то нужна.
— Да, малыш? — спросила она почти вслух, положила руку на живот и поспешила к выходу.
От остановки она обычно ходила по улице, район был неспокойный, но из-за беременности нестерпимо хотелось в туалет, и Нюта решила срезать кустами.  На тропинке стоял мужчина и высматривал что-то на земле. Нюта уже собиралась развернуться — не хотелось встречаться с незнакомцем, но заметила, что мужчина приличный, аккуратный: синие джинсы, светлая клетчатая рубашка. Он Нюту тоже заметил:
— Девушка, помогите котёнка поймать! Сынишке взял, а он выпрыгнул у меня, и всё…
В туалет хотелось нестерпимо, но отказать Нюта не смогла — шагнула вперёд, стараясь разглядеть котёнка в зарослях:
— Кисонька, иди сюда, малыш! Кс-кс! Киса! А как его… — договорить Нюта не успела.
Мужчина толкнул её в спину, она полетела вперёд, стараясь подставить руку и не упасть на живот, но в следующее мгновение мужчина уже навалился сверху и принялся втыкать ей в спину какую-то длинную острую спицу. Спица проходила почти насквозь, это было невыносимо больно, но крикнуть Нюта не смогла — всё внутри залилось тяжёлым и душным. Нюта подумала, что хотя бы ребёночка не задел. И умерла.

Нашли её на следующий день, днём, юный скрипач, торопившийся в музыкальную школу. На допросе он так волновался, что не понимал вопросов. Свете пришлось сначала успокаивать его маму, которая злилась и не понимала, почему их тут держат, потом мальчика, и только потом спрашивать. На место преступления Света приехала поздно — Серов уже заканчивал.
Света подумала, что и он стареет: оплывать начал, и виски с проседью. Хотя следить за собой не перестал: идеальный пробор, стильные брюки в мелкую клетку, пиджак. Для их городка, где рабочие не моются после смены и едут домой в робе, это практически вызов.
— Вот она моя! — Он обнял её и чмокнул прямо в губы — всегда так приветствовал женщин, даже тех, с кем не спал. Пока ещё не спал.
Света на секунду задержалась в объятьях, вдыхая терпкий запах знакомого лосьона, и только потом посмотрела на труп. Около левой руки покачивался на ветру нежный голубой цветок, чудом не примявшийся. Стоять бы вот так, обнявшись с красивым мужчиной посреди леса, и чтобы весна, цветы, и никаких трупов.
— Восемь проколов. Чем — не понял, край рваный — проволока или спица кривая, — медленно проговорил Серов и отпустил Свету.
— Не отвёртка?
— Не. Тонкое и длинное что-то… Если только такая, знаешь, ток в сети проверять, они довольно длинные бывают, — он помолчал. — Девчонка, похоже, беременная была…
Его взгляд на мгновение дёрнулся, и Свете показалось, что он уже знает. Знать он, конечно, не мог: к гинекологу она сходила только сегодня утром. Врачиха под сорок с отросшими корнями волос, наверняка не в первый раз замужем, тянула одна двоих или троих бестолковых детей. В огороде они ей не помогали — пальцы её растрескались и почернели от земли. Муж пил, она ему запрещала — на запястье темнели характерные синячки: хватал за руки. Свету расспрашивала с особым женским торжеством. Будто бы вся её тяжёлая жизнь была гораздо лучше и радостнее, чем жизнь свободной успешной Светы, которая настолько одинока, что пришла к ней спрашивать про эко. И самое ужасное, что и сама Света так думала.
— Ой, ну зачем эко? Чего, совсем переспать не с кем? — спросила врачиха так, будто бы к ней самой выстроилась целая очередь любовников.
Это было обидно, потому что переспать Свете действительно было не с кем.  На работе её окружали преступники, тупые опера и женатые следователи. На сайты знакомств она не заходила — там нужно выкладывать свою фотографию, а это было запрещено: её мог найти кто-нибудь из осуждённых, и добром бы это не кончилось. Подруг не осталось: сначала Света пыталась ходить на дни рождения и поддерживать связь, но подруги говорили о детях, ценах на подгузники, узорах для вязания, а Света могла рассказать только о том, как мужик убил соседа за бутылку водки, или как пятеро подростков изнасиловали бабушку. Гулять по улицам после рабочей беготни не было сил, а даже если бы и были, вид у Светы был довольно строгий, и знакомиться с ней не пытались.
Света прошла вглубь по дорожке — вдали виднелись улицы умирающего района, с гнилыми заборами, кривыми сараями и брошенными домами, которые местные постепенно растаскивали на дрова.
— Это не местный, — сказала Света участковому. — Там и получше места есть, кидаешь труп в погреб, и всё — мы бы её в жизни не нашли. Поспрашивай, машина чужая тут где-нибудь не стояла?
Участковый поспешил выяснять, а Света пошла обратно, к трамваю. Убийца явно неопытный — орудие с места преступления забрал. Значит, боялся. Если боялся, то к людям бы не пошёл, пошёл бы туда, где никого — к линии — между трамваями полчаса. Тропинка оборвалась, и внезапно открылось широкое пространство: рельсы, дорога рядом, поле. С орудием убийства в руках тут не походишь. Где-то здесь скинул. Света обшарила кусты справа, но ничего не нашла. Собралась уйти, но решила проверить ещё и слева — вдруг левша. И правда, слева в кустах обнаружилось самодельное сапожное шило с крючком на кончике и деревянной ручкой. Упаковала и отдала Серову.
— Ты ж моя умница! — обрадовался Серов. — Результаты вечером домой тебе закину?
Света кивнула. Ей нравилось, что Серов был человеком тонким и корректным, никакой похабщины он не допускал. После прошлого неудачного свидания пару недель назад Света думала, что они больше не встретятся: кончить он тогда не смог. До этого они уже спали, и не раз, и всё всегда получалось прекрасно.
— Презерватив нужен? — спросил он тогда слишком тихо, и сразу стало ясно, что всё он на самом деле понимает, жалеет её и готов, если она попросит, стать для неё донором. Мужем — уже нет, хотя пару лет назад ему казалось, что за такую женщину можно горы свернуть и жизнь отдать. Света сама не захотела:
— Ты же гулять начнёшь, а я не Юленька, я терпеть не буду. И смысл? Сейчас хоть дочка твоя с отцом растёт.
Он клялся, что не изменит, что такая любовь раз в жизни, но с годами понял, что она была права — влюблялся он снова и снова, а Юленька оставалась. Растила дочку, утюжила ему костюмы, крахмалила рубашки, покупала носки и не замечала ироничных полуулыбок его бывших и будущих. Или делала вид, что не замечала.
До знакомства Света жалела её и боялась встретить — представляла себе некрасивую бледную женщину, несчастную, терпеливую, и испытывала стыд при мысли о ней, а при встрече заметила у той в глазах недобрый торжествующий  огонёк: да, вы красивые, яркие, сексуальные, но вас в его жизни нет. А я есть. Он мой. Я победила.
Вот и сегодня победила она — заболела. Серову пришлось идти к дочке на концерт, и Света осталась одна, с бутылкой вина и сыром. С плесенью. Ещё и унитаз начал подтекать.
Теперь в рабочем завале надо выкраивать время на эту глупую и скучную возню. Вызывать сантехника, ругаться заранее, чтобы пришёл вовремя, стоять над ним и смотреть на его отклянченный зад, на застиранные синтетические семейники, оголяющие кусок волосатой задницы, пока он будет ползать по полу, отвинчивая болты под унитазом. Света открыла бутылку и позвонила в аварийку — наврала, что топит соседей. Через десять минут к ней в квартиру ворвался перепуганный паренёк с наивным до глупости лицом. Невысокий, полноватый, но настолько суетливый, что казалось, он занимает половину квартиры.
— Где протечка? Стояк перекрыли?
Он шустро скинул кроссовки, Света махнула ему на туалет и торопливо ушла в комнату — не хотелось даже на мгновение учуять запах прелых ног в синтетических носках. Не дома. На работе она каждый день видела подгнившие порезы, гематомы на пол-лица, чувствовала сладкий запах засыхающей крови, но дома хотелось чистоты, и даже протекший унитаз, казалось, оскверняет уют её маленькой квартиры.
Допив очередной бокал, Света вышла проверить работника. В голове уже помутнело, и она опёрлась на косяк. Сантехник стоял на коленях, заглядывал за унитаз, а из-под джинсов его торчали белоснежные трусы. Свету это удивило. Носки у него тоже не пахли.
— Я подклеил, как мог, недельку простоит, но потом пааа-любому гофру  менять надо.
Он вылез и замер, не вставая с колен, будто бы впервые увидел Свету и обомлел — может, и вправду, до этого не взглянул. Это было приятно, Света представила, как она выглядит со стороны — косметику она ещё не смыла, малиновая помада, ещё не седые, чёрные волосы волнами по плечам — роскошная дама в атласном халате — с бокалом вина в руках. Даже избалованный женским вниманием Серов никогда устоять не мог. А тут сантехник.
— Поменяешь?
Он не сразу услышал, а когда понял, что она что-то сказала, засуетился, вскочил и попытался напустить непринуждённости:
— Чего? А! Да пааа-любому! Только у меня гофры нету с собой, я завтра приду, и…
Смешной.
— Вина хочешь? — неожиданно для себя перебила Света.
Он недоверчиво уставился на неё. Света подумала, что у него красивый рот и прошла в комнату.
— Там налей.
Он налил и сел на диван, будто прикрываясь от неё бокалом, и ступни развернул внутрь, подошва к подошве, как медвежонок. Это умилило Свету, у неё никогда таких не было. В академии она была первой красавицей, за ней бегали аспиранты и старшекурсники, выбирала она только высоких и симпатичных, бывший муж был похож на киноактёра, и все её остальные — тоже всегда породистые.
Сантехник обстоятельно рассказывал про себя, Света привычно задавала вопросы, не включаясь, как на допросе, и не понимала, почему не получается его соблазнить. Она уже, будто случайно, оголялась, закидывая ногу на ногу, уже халатик сползал с плеча — взгляд у него наливался тягучим и тяжёлым, но сантехник от этого только немел и замирал. Свету это удивило: красивые мужчины всегда действовали сами, иногда даже слишком напирая, а этого, видимо, нужно было брать самой. Это было странно, но забавно. Впрочем, он был слишком незначим, поэтому и выдумывать предлоги для прикосновений, типа поправить ему воротничок или разгладить складку, было незачем. Можно было просто взять. Подсела, поцеловала сразу в губы и обняла. В постели он оказался удивительно нежным и старательным. Красивые мужчины никогда так не старались, а этот был объективно лучше. Света думала, что испытает небольшую брезгливость — наверняка у него пузико, бледное тело и набухшие груди, но в процессе было не до рассматривания.
Утром Свету накрыла волна раскаяния: сначала была неприступной красавицей, потом разведёнкой, потом любовницей женатого, теперь переспала с сантехником. Что дальше? Подследственный? Бомж?
Разбудила его, уже когда собралась и кофе начал остывать. Он быстро выпил, пообещал вечером принести гофру, и от этого стало ещё противнее: за гофру она,  что ли, с ним спала?
На работе зашла к Серову — тот показал тело.
— Скоро новые жертвы будут. Явно маньяк.
— Почему? — удивилась Света.
— Ну ты вспомни, мы же на психологии изучали — все эти, которые прокалывают, они все — импотенты, нормально кончить не могут, а когда протыкают и жертва орёт, это у них как фрикции такие. Вкус почувствовал, скоро ещё захочет.
— Ты же сперму не нашел?
— Нет, но, может, он прям в трусы.
Света поморщилась:
— Вряд ли. Видишь, удары какие широкие? Он её целенаправленно убивал.  Как можно больше органов повредить хотел.
— Ну не знаю.
— А ты представь. Он сильно возбуждён, темп высокий, он бы в одно место тыкал, и не восемь раз, а тридцать восемь.
— Может, он скорострел.
Они посмеялись. Серов долго извинялся за вчерашнее, обещал зайти сегодня, но Света соврала, что едет к маме. Хотелось не секса, а вернуть себя прежнюю, образца института или хотя бы замужества. Весёлую, гордую девчонку, готовую поймать всех негодяев этого города. Она думала, что будет изо дня в день вскакивать под бодрую музыку, делать зарядку и нестись на службу, чтобы лоб в лоб сталкиваться с опасностью. А дома у неё будет любящий муж и дети, ради которых и стоит побеждать. И что она теперь?
Чтобы отвлечься, Света позвонила в депо, нашла водителя трамвая и поехала поговорить. Женщина убитую не запомнила, но запомнила, что в это время у обочины в кустах был спрятан новый оранжевый внедорожник. И когда трамвай шёл в сторону центра, и когда возвращался обратно, с будущей жертвой внутри. Женщина думала, что из него торгуют наркотиками — пустой перегон между районами, что ещё тут можно делать? Посетовала ещё, что только наркоторговцы в их городишке нормально получают. Света обзвонила автосалоны — их в городе было всего два — и нашла владельца. Новые машины покупали редко: депутаты, городская администрация или директор единственного в городе завода. Эту, однако, купил старший инженер Иван Викторович Коломейцев, 1980 года рождения, Суздальская 5—27.
В обед пришлось воевать с журналистами, которым в каждом убийстве мерещился маньяк, потом заниматься кражей рубероида с заводского склада и пьяной поножовщиной, поэтому до инженера Света доехала сама, и уже вечером.
Он будто бы и не особо удивился, в отличие от жены, которая сразу же начала истерить, притаскивать на кухню детей и орать, что у них нормальная семья: муж не пьёт, старший — отличник, а младший в соревнованиях по плаванию второе место занял. Что вы себе позволяете, не на кого повесить, или вас Сидоренко нанял, чтобы Ванечкино место на заводе заполучить?.. Как будто бы это всё гарантировало, что её муж не убил.
— Прекратите орать, — холодно осадила Света. — Иначе я его к нам вызову. Повесткой на работу. Вот Сидоренко ваш точно обрадуется.
Жена дрогнула губой и выскочила из кухни. Сам Иван Викторович произвёл впечатление человека положительного, к агрессии не склонного. То, что машина его, и правда, стояла на той остановке, не отрицал — ехал, внезапно загорелся значок двигателя на приборной панели, остановился, сходил за эвакуатором в автомастерскую остановкой раньше. Механик наверняка подтвердит. Света подумала, что приехала зря и протянула ему бланк с показаниями. Тот внимательно прочёл и поставил подпись. Левой рукой.
Всю дорогу домой Света думала об убитой девочке. Жила себе, ходила в школу, потом в шарагу, выскочила замуж за сокурсника. Забеременела — впереди мечты о счастливой жизни, родители помогают, и не началась ещё эта тотальная нищета, его пьянство, детские болезни, пальцы, скрюченные артритом от стирки в ледяной воде. Может, и вовремя умерла, кто знает…
Света хотела сантехнику не открывать, но возиться было лень: искать другого сантехника, вызывать, он придёт завтра, потом пойдёт покупать эту гофру, придёт ещё раз… или просто перетерпеть пятнадцать минут неловкости.
Он сунул ей в руки огромный букет роз, не глядя в глаза, проскочил в туалет, поставил чемоданчик и гофру, и пока опешившая Света пыталась подобрать слова, чтобы покорректнее отказаться от букета, он прошёл в комнату и достал из пакета литровую банку с супом. Оглянулся на поражённую Свету и, вынимая тарелки из кухонного шкафа, забормотал:
— Я это… Супчику тебе сварил, ты же только с работы. Голодная, пааа-любому. Горяченького надо срочно, а у тебя нету — я вчера посмотрел — холодильник пустой. Пока сваришь, часа два, а желудок беречь надо.
— Может, я готовую еду купила и поужинала, — возразила Света, просто чтобы возразить, он как-то слишком раскомандовался.
Он улыбнулся:
— Не успела бы. Ты десять минут назад приехала.
— Ты за мной следил, что ли?
— Ага, — он улыбнулся. — Я в песочнице сидел, ты мимо меня прошла.
— А почему не окликнул?
— Ну, ты же с работы, тебе переодеться надо, в туалет сходить. Ой. Туалет. Ладно, ты кушай, я унитаз сделаю, а то скоро шуметь нельзя будет.
Света поставила букет в воду, послушно вынула из микроволновки разогретый суп, принялась есть. Это было не то чтобы плохо, но как-то нелепо: припёр гигантский веник, как на похороны, и суп в банке от кабачковой икры. Икра заморская баклажанная. Его и до этого выставить было сложно — это же она его соблазнила, но и оставить тоже… Ну зачем он ей? Она представила, как идёт с ним по улице и поморщилась.
— Ну, я это… Я там всё починил. Течь не будет, пааа-любому. Пойду, наверное, да? Ты же устала с работы?
В этом был лёгкий оттенок надежды, но Свету поразило, что он не просто был готов к тому, что она его выставит, он и отговорку за неё придумал. И при этом цветы, за которые он, наверное, отдал половину своей зарплаты. И суп.
Не дождавшись ответа, он грустно кивнул сам себе и пошёл к выходу. И столько было в этом смирения, что Света не выдержала:
— Подожди. Давай я тебе хоть за гофру отдам. И за работу.
Он невесело усмехнулся:
— Да нет, не надо. Я же перед тобой в долгу…
— Чего?
— Ты же такая… Ну… королева… А я кто? Я просто обычный. А ты меня бах и поцеловала, и это всё потом. — Он широко улыбнулся. — Как приключение такое… Можно внукам рассказывать. Пааа-любому!
Она рассмеялась:
— Ладно, заходи. — Он бросился вперёд, готовый тут же целовать, но она остановила: — Сразу договоримся — никакого супа и букетов. И внукам не надо. Ничего серьёзного. Понял?
Он кивнул.
Они лежали в обнимку, Света уткнулась лбом в его подбородок, а он нежно и сосредоточенно гладил её по плечу и спине, что-то рассказывал, но Света не слушала, она думала про инженера. Может, девочка эта была его любовницей, забеременела, собиралась рассказать его жене, вот он и убил. И алиби себе спланировал — инженер ведь. Завтра надо будет проверить автомастерскую. Свету занимала эта история.  Все преступления в городе были тупыми до идиотизма: убийство всегда пытались выдать за несчастный случай, вызывали "скорую", а "скорая" — Свету. Приезжаешь, расспрашиваешь двух-трёх человек, вопросы задаёшь неожиданные, с мелкими деталями, ловишь на нестыковке показаний, человек пугается, говорит правду, и — всё. Дело раскрыто прямо на месте. А тут неизвестная жертва, кусты, сапожное шило. Необычно.
Утром Света съездила в автомастерскую. Механик алиби инженера подтвердил — впрочем, это ничего не доказывало, — можно было убить и потом пойти за эвакуатором. Зато всплыла интересная деталь: когда машину привезли, лампочка поломки двигателя уже не горела, и программа никаких сбоев в работе машины не обнаружила. То есть он мог и наврать про поломку. Но всё это без доказательств и мотива ничего не значит.
Пока пытались установить личность убитой, Света раскрыла пару других дел. Пятидесятилетняя женщина отравила отца крысиным ядом — её сын собирался жениться: хотела освободить жильё для новобрачных. Дед, защищая остатки пенсии, убил внука-наркомана и попытался выставить всё как несчастный случай: упал, треснулся об угол. Оба изображали горе и врали, что просто обожали своих жертв. Конечно. Вонючего капризного старика с недержанием и наркомана с незарастающими колодцами на венах. Соседи в убийство не верили, а потому о плохих отношениях в семье говорили правду. Света убийцам эту правду озвучивала, ловила их на лжи, они плакали и тут же признавались. А могли бы промолчать. Плохие отношения — это ещё не мотив.
С появлением сантехника жить стало повеселее. Вечером Света заезжала в ТЦ и покупала для завтрака что-нибудь особенное и дорогое: круассаны в бумажном пакетике, пончики в коробочке, наполеон или чизкейк. Сантехник обожал сладкое, а Света не хотела быть ему должной — он и так готовил ужины, мыл посуду, вешал полочки и поливал цветы на балконе. И всё это он делал ловко, бережно и с удовольствием. Света смотрела и думала, что мама была права: надо было давно завести кота. Чтобы кто-то нежный и тихий ждал дома. Впрочем, тогда это казалось невозможным: взять кота — это признать, что ты одинокая несчастная женщина, которой уже не важно с кем, лишь бы не одной.
Участковый хоть и копался сто лет, но личность убитой всё же установил. Анна Павловна Батурина, 2002 года рождения. Колхозная 3. Опознание через полтора часа.
В тесном коридорчике сидели два похмельных, высохших от пьянства мужичка лет под тридцать. Отёкшие серые лица, пыльная выцветшая одежда.
— Соседи? — спросила Света у участкового. Он странно замялся, но Света значения этому не придала: — По одному в кабинет. Имя, фамилия и кем приходится вам убитая? — на автомате спросила Света, не дожидаясь, пока мужичок сядет.
— Усатов Матвей. Жили мы вместе.
— То есть гражданская жена? — изумилась Света и тут же внутренне усмехнулась. Неискоренимая какая-то наивность — пожалела убитую, вообразила себе нежную Мадонну, откуда бы ей взяться в вымирающем районе самогонщиков?
— Ну нет. Ну как… Мы втроём жили, с ним ещё, — он кивнул за дверь.
— То есть он — её гражданский муж?
— Нет.
— Ничего не понимаю, вы родственники?
— Он кореш мой.
— А как так получилось, что вы жили вместе?
— Ну, Нютка хорошая девка была, пустила нас. У меня была там одна, с хатой, но не очень у нас как-то всё было… А Вовку жена выгнала, нам на лесопилке не заплатили. Ну, то есть заплатили, но мало, мы там взяли по бутылочке, ну и как бы… Она говорит, алкаши, и как всегда…
— Стоп. И как давно вы поселились у убитой?
— Полгода, мож…
Света испытала разочарование — думала, какое-то загадочное убийство, тайные мотивы, а тут всё как всегда: девчонка по глупости пустила в дом алкашей, попыталась выгнать, они её и закололи — подальше от дома, чтобы на них не подумали.
— И она вас двоих терпела? Полгода? С пьянками вашими и без работы? И ни с кем из вас не спала?
— Ну почему… Мы с ней мутили, но только Вовке говорить не хотели. Она ему нравилась сильно. Он прям развёлся бы, если б Нютка с ним согласилась, ну это…
— То есть беременна она была от вас?
Мужик был так поражён, что несколько секунд сидел в полной прострации, а потом встряхнул головой и закивал:
— Вон её чё полоскало-то, а! А она мне — водка не лезет, аллергия.
— То есть о беременности вы не знали?
— Нет.
— И вы жили втроём с Владимиром, от которого скрывали ваши отношения, потому что если бы он узнал, то… что бы произошло?
— Не знаю. Отпи… драться бы полез…
— Откуда у вас синяки на лице?
До мужика дошло, к чему Света клонит, он вскочил и затараторил:
— Да вы чё, ёб… С ума сошли?! Он её любил! Он ей крестик на цепочке задарил! Мамкин! С себя снял! Он кореш мой, он нормальный мужик!
— Сядьте, — жёстко приказала Света, и мужичок, помявшись, сел. — И кто её убил тогда? Вы?
— Я? — он искренне удивился. — А мне-то нафиг?
— Идите. И Владимира позовите мне.
Тут же вошёл Владимир. Он, казалось, был расстроен.
— Вы знали, что Анна была беременна? — спросила Света.
Владимир кивнул.
— Знали? — удивилась Света. — От Матвея?
— Почему это от Матвея? От меня.
— У вас были отношения?
— Да. Мы пожениться хотели… Ну… Как я разведусь…
— А Матвей уверен, что у вас с убитой отношений не было.
— Так он не знал. Нюта не хотела говорить — подкатывал он к ней. Боялась, что психанёт и мне по роже настучит.
Света не выдержала и улыбнулась. Вот так Нюта. Спала с двумя, обоим вешала лапшу на уши и заставляла скрываться. Один из них узнал и убил из ревности. Можно было устроить им очную ставку, но рисковать не хотелось: они могли просто подраться, и Света ничего бы не узнала. Нужно было их напугать, заставить валить друг на друга осмысленно, тогда правду узнать будет проще.
Она вышла в коридор и позвала дежурного.
— Этого в СИЗО, а потом за вторым ко мне в кабинет. Только так их посади, чтоб они друг про друга не знали.
— Понял, — улыбнулся дежурный.
Света собиралась поехать к убитой домой — могли обнаружиться улики или  что-то, что можно было использовать для давления на сожителей, но на душе было так тошно, что Света свернула в любимую кофейню. Здесь было уютно, строго и дорого, а потому захаживали сюда в основном начальницы из ГОРОНО или из департамента по культуре. Наверное, им это тоже напоминало Питер. В Питере Света была однажды, на курсах повышения квалификации, и всегда хотела вернуться. Набережные, мощёные улочки, влажные от зависшей в воздухе тёплой мороси, огни, блики на тёмной, таинственной глади каналов. От этого Свете начинало казаться, что видит эту красоту она одна, и что сама она — человек особенный, тонкий и тоже красивый. А родной городишко въедался в кожу грязью и копотью, и Света думала, что и она тоже — серая и старая, как эти испитые мужики. Не было такого ощущения только дома и в этой кофейне. Света заказала "как обычно" и устроилась у окна, из которого не было видно города — только палисадник и выбеленная стена музыкальной школы. Вполне себе Питер. Впрочем, помечтать не удалось: Света сделала крупный глоток и ощутила резко накатившую тошноту. Любимый ванильный латте показался настолько жирным, что пить его было невозможно. Перепуганная официантка через мгновение была рядом:
— Это что? — спросила Света.
— Ванильный латте без сахара. Как обычно.
— А сливки какие?
— Как обычно.
— Может, старые?
— Нет, я для вас новый пакет открыла.
Света отодвинула от себя чашку. Тошнота не проходила.
— Может, вам воды? Или без молока сделать?
— Подождите, дайте я просто посижу.
Вот и началось. Её лучшая подруга, с которой они вместе прошли всю старшую школу и юридическую академию, после четырёх лет безупречной службы попала в клинику неврозов. Начиналось так же: тошнота после осмотра тела, тошнота на месте преступления, тошнота после допросов, суда, просто тошнота. Муж настоял на увольнении, и теперь подруга занималась репетиторством: готовила школьников к поступлению в юридическую академию.
Сантехник пришёл вечером и смешно засуетился — списал её тошноту на желудок, — Света вспомнила, что не пообедала, а сунутый им бутерброд с котлеткой забыла в бардачке. Сантехник сварил отвратительный, похожий на клейстер, рисовый отвар, который и вправду помог. Света рассказала ему о подруге, но сантехник не понял.
— Да она просто работать не хотела, пааа-любому. Я тебе говорю, ко всему привыкаешь. Я вон к говёшкам в толчках тоже поначалу привыкнуть не мог, прошло потом.
Он нежно целовал её, а Света думала, до какой степени они разные. Ему никогда её не понять, он слишком примитивен. Она ему про психосоматику, а он ей  про говёшки. Слово-то какое, прости господи. Захотелось выгнать его прямо сейчас, но тогда пришлось бы сидеть одной и думать дальше эти тяжёлые горькие мысли. Сантехник отвлекал.
Наутро Света поехала в дом Нюты. Как ни странно, он оказался довольно ухоженным — то тут, то там виднелись свежие доделки: прибитая доска, криво заштукатуренный фундамент, отремонтированный табурет. Было даже раздолбанное пианино, на котором стоял увядший букет роз с поникшими бутонами. А из ведра с печной золой Света вынула бутылку из-под дорогого вина. Это было странно: судя по шкафчику на кухне, ели они в основном макароны и пустой суп из выросших в огороде овощей. Возможно, что один из мужиков решил сделать предложение и с помощью бутылки заявить о своих правах, но как-то не вязался их пьяный угар и тайный секс с этими ухаживаниями. Букет был хороший, стильный, вино тоже такое, по которому и не скажешь, что оно дорогое: никакой вычурной позолоты на этикетке, Света и сама такое пила. Снова подумала про инженера: может, это он пытался ухаживать, а мужики не стерпели? Ладно, теперь по крайней мере будет, о чём расспросить задержанных.
Впрочем, расколоть их не удалось. Каждый из них был уверен, что спала Аня только с ним, про букет оба твердили, что она его перед исчезновением с собой принесла, вместе с вином. На бутылке были отпечатки кого-то третьего, Света думала, что инженера, но нет, не его. Пока Света всё это раскапывала, сантехник как-то незаметно подружился с её мамой: ездил с ней на дачу за картошкой, солил огурцы, менял проводку, и всё это тихонько напевая себе под нос.
После дела о поножовщине в сауне тошнота усилилась, и Света пошла к психиатру.
— А месячные когда были? — спросила женщина первым делом.
Света ахнула. А может, и вправду, беременна? Ждать до вечера сил не было, и тест она сделала прямо на работе, пописав в пластиковый стаканчик, который в рукаве пронесла в туалет.
Оказалось, что да. Света боялась радоваться, вдруг это окажется ошибкой, надо было сначала сделать узи. И снова — да. Света никому не сказала — старалась сначала сама осознать это новое ощущение. Она слишком привыкла одна. Дома, в тишине, Света бросала ключ от машины на столик, скидывала шпильки, пила воду прямо из горла изящного графина и переводила дух. И тут накатывала привычная болезненная пустота — когда не нужно было решать сто задач одновременно, забывать обедать и временами тупить в стену от перегрузок, Света чувствовала, что её не существует.  Она просто оболочка, заполненная рабочим шумом. А теперь всё изменилось, и внутри этой оболочки был ещё один человек. Другой. И теперь Света чувствовала себя цельнолитой. Не надо было забивать время делами, у неё уже было дело — она вынашивала ребёнка. "Ребёнконоситель" — вспыхивало время от времени в голове, и Света улыбалась. Она представляла себя этакой махиной, которая несёт маленькую остренькую ракету в небо. Потом ракета несётся уже сама, махина отрывается,  гаснет и падает, но это не было трагично — это, наоборот, представлялось победой, лучшим, из совершённого в жизни.
Пока Света бегала по больницам, участковый опросил соседей — нужно было узнать, кто из мужчин был дома, когда Аня пришла с букетом. Если только один, то букет подарил второй, и можно было это как-то использовать. Старушка из дома напротив полола чеснок и видела, как к дому подъезжало такси, а оттуда выходил парень с букетом. Было это за несколько дней до убийства, и точнее старушка не могла вспомнить. Света сделала запрос по таксистам и нашла того, кто парня привёз. Возможно, это был инженер, который собирался выпить, а потому поехал на такси. Приехал, обнаружил, что у Нюты ещё два сожителя, приревновал и через несколько дней убил. Таксист, однако, инженера не опознал. Надо было искать парня с букетом. А как? Сожители твердили, что никакого парня не видели, старушка видела со спины, а таксист говорил, что парень "обычный". Пришлось отправить Серова на обыск. Сама Света собиралась поехать позже — надо было сделать очередное узи.
Женщины в очереди были странно взбудоражены — Света списала это на волнение: интересно впервые увидеть зародыш — крохотную колбаску с пульсирующим сердечком внутри, из которой появится настоящий человек. Но, послушав их разговоры, Света поняла, что болтают они, чтобы не думать: миомы, осложнения, внематочная, выкидыши и замершая беременность. Света гуглила всё, о чём они говорили, и ужасалась — до этого ей казалось, что главное — забеременеть, а тут выяснилось, что это просто незначительный первый шаг, и совсем не факт, что доносишь и родишь.
— Главное, чтобы нос был, — со знанием дела проговорила пожившая армянка.
— А что? Что? — засуетились молоденькие.
— Если носа нет, даун будет. На аборт направят.
Испуганные девочки притихли, и тут же, будто подтверждая все их страхи, из кабинета вышла пузатая молодая женщина с огромными распахнутыми глазами.  И разревелась. Света хотела помочь, поддержать, но армянка опередила. Самой Свете ничего страшного не сказали, утешительного, впрочем, тоже: миомы из-за нерегулярной половой жизни, возраст, но пока нормально.
— Ты моя радость, — Серов поцеловал её в висок и приобнял, стараясь не задевать ладонями в резиновых перчатках. — А я косточки нашёл, человеческие.  В печке.
— Чего? Ты прикалываешься?
— Нет, правда, кость, — он показал ей пакет с обломками непрогоревших  костей. — Пойдём.
Он подвёл её к здоровенному полену, на котором рубили дрова. Земля под поленом была усеяна опилками и деревянными щепками. Одну из таких щепок Серов поднял и показал Свете:
— Это костная ткань. И на ней кровь. Можно группу выяснить.
— Они тут кого-то порубили и сожгли?
— Ага. Недавно причём.
— Но убили не тут?
— Нет, конечно, крови нет почти.
Света вернулась в дом — на полу не было видно никаких разводов, костяных крошек и прочего. Вдруг она заметила чёткую полоску пыли за пианино, такая же полоска была между диваном и стеной.
— Ковёр тут был. Они его на ковре убили.
— Может, задушили? Тут нитка такая странная, — Серов показал на комод, там лежала гофрированная прорезиненная нитка.
— Это что?
— А это от шланга пожарного, — выглянул у неё из-за спины участковый. — Распускаешь, и всё, — не рвётся, не гниёт, отличный продукт.
На улице было свежо. Света обошла дом, продираясь через сорняки, — прополоты были только грядки с морковкой и свёклой, к самому дому густо подступала трава.  За грядками виднелась компостная яма, которая давно превратилась в компостную кучу — денег на ассенизатора у Ани не было, все помои она сливала в ведро и относила в компост. Света попыталась раскопать грязь сверху, но подкатил такой приступ тошноты, что Света автоматически отвернулась. И увидела еле заметную тропинку, ведущую к развалившемуся забору. Одна из почерневших от времени штакетин была сломана — выделялась светлая древесная сердцевина: кто-то недавно тут лез и сломал её. Света пошла по примятой траве, вышла к пригорку, нечаянно оступилась и покатилась вниз, стараясь перевернуться на бок и не удариться животом. Остановиться у неё получилось уже у самой воды — внизу бежал небольшой, заросший камышами ручеёк. Света хотела помыть руки, но заметила на дне туго свёрнутый и перевязанный женским поясом ковёр.

Перед изолятором заехала к маме за мёдом и малиновым вареньем — боялась простудиться. Рассказала про беременность.
— Поженитесь теперь? — робко спросила мама.
— Нет, конечно, но приятно, что он мне деньги на эко сэкономил. Тысяч сто пятьдесят, наверное.
— У тебя очень плохая работа, — ответила мама, и Света только в СИЗО, раскалывая мужиков, поняла, к чему она это сказала. Эмоционально включаться было нельзя — это мешало думать, и Света постепенно перестроилась — стала бесчувственной и жёсткой.
Мужики признались, что как-то днём к Нюте действительно заявился кавалер с вином и букетом.
Дверь открыл Матвей. Парень ожидал увидеть не его:
— Извините, я, кажется, ошибся. Нюта не здесь живёт?
— Здесь, — сипло проговорил Матвей.
— А можно её?
Матвей хмыкнул, замялся, но всё же отступил вглубь веранды, впуская парня.  На кухне он уселся за стол и закурил. Владимир мыл посуду и окинул вошедшего недоумённым взглядом: высокий красивый парень, ловкий и молодой, в начищенных туфлях. Букет и вино.
Из комнаты выпорхнула Нюта и растерялась.
— Привет! А как ты меня нашёл?
— Ты же говорила, что у тебя дом с черепицей. Тут один такой, шифер везде.
Парень улыбнулся, Нюта смущённо засмеялась и поправила халатик.
— Это тебе, — парень протянул Нюте букет и бутылку.
Нюта понюхала цветы и посмотрела ему в глаза прямо через букет. Парень нервно сглотнул, а Владимир нечаянно грохнул сковородкой о раковину. Нюта вздрогнула — она будто только теперь вспомнила о мужчинах, и ей стало неловко.
— А это мои братья. Двоюродные. Познакомься.
— Сергей, — парень протянул Матвею руку.
Тот кивнул и не пожал. Сергей на мгновение помрачнел, повернулся к Владимиру, но тот осмотрелся, якобы в поисках полотенца, не нашёл, и развел мокрыми руками.
— Пойдём, — Нюта потянула его за протянутую руку, — покажу тебе комнату свою.
Они вошли к ней, Нюта плотно притворила дверь, так и не подняв на мужчин глаза. Владимир сел и уставился перед собой. С рук его капало на пол, но он этого не замечал.
— Вот и всё, — Матвей затушил сигарету и покрутил окурок между пальцами. — Пакуем манатки.
— Не, ну подожди, может, он так просто…
— Угу. Она сказала, что мы братья.
Владимир кивнул, помолчал немного и поднялся. Нашёл под вешалкой свои старые кроссовки, аккуратно протёр тряпкой и принялся переобуваться. Из комнаты Нюты донесся её звонкий смех.
— Ты куда? — всполошился Матвей и бросил окурок в ведро.
Владимир пожал плечами:
— Домой, наверное. Вдруг пустит. Долго же я уже это… Ну… Не был.
— А я? Не, погоди. Мы тут жили, я тут крыльцо починил, ты вон крышу латал столько, и чего, мы просто так уйдём?
— Ну а чё…
— Да ничё. Нас пока отсюда никто не гонит, мы её братья.
Владимир отмахнулся:
— Да пусть. Он молодой. И не пьёт.
— Ничего не пусть! Нюта — хорошая девка, мы её просто так не отдадим. А если он кидала какой? Или женатик? Надо всё про него пробить сначала, а потом, если скажет, уйдём.
Владимир вздохнул.
— Давай за бутылкой, всё равно обулся уже. Сейчас мы его подпоим и на чистую воду выведем.
— А деньги?
— Ща, — Матвей без стука раскрыл дверь в комнату Нюты.
Владимир отвернулся, чтобы ничего не увидеть, но всё равно успел заметить, что Сергей и Нюта, взбудораженные, как школьники, сидят на её кровати рядом, и рука его лежит за её спиной, ещё мгновение, и он её обнимет. Или уже обнимал.
— Серёга, — проговорил Матвей серьёзно, — чего-то мы с тобой как-то  не по-людски, давай за бутылочкой сейчас Вован сходит, посидим, пообщаемся.
— Мы уходим, — Нюта вскочила и потянула за собой Сергея.
— Нют, ну не дело.
— Уходим, — проговорила она настойчиво. — Вообще не надо было сюда приходить. Серёж…
— А может, посидим? Братья же…
Нюта начала злиться, но Матвей приобнял её и жестом показал Сергею, что нужны деньги. Сергей всполошился, полез по карманам, вытащил тысячу и дал Матвею. Матвей просиял:
— Ящик, что ли, брать?
— Сдачу принесёшь! — сказала Нюта, вытолкнула Матвея и закрыла за ним дверь.
— Литра три бери, — Матвей протянул бледному Владимиру купюру. —  Да расслабься.
Владимир покачал головой и вышел. Когда он вернулся, все уже сидели на кухне и допивали вино. Матвей, которого развезло с похмелья, недобро улыбался:
— Ох она в детстве шустрая была. Смотришь, одна у неё подружка, играют вместе, секретики там всякие, а завтра — оп и другая.
— Замолчи, а, — Нюта сердилась, а тут ещё Владимир звякнул бутылками. — Куда ты купил столько? Я же сказала, мы уходим. Сдачу отдай ему.
Она говорила это всё так, будто Владимира никогда не было в её жизни, будто не его она целовала и гладила по волосам, будто не ему шептала, как ей хорошо, и не ему рассказывала, как будет славно, когда они поженятся, родится малыш. Теперь он ей мешал, так же, как Матвей, и Владимир не мог понять, она правда его вычеркнула или просто дразнит, чтобы Владимир поскорее развёлся и женился на ней — ребёнку же нужна нормальная семья. Когда она встала за рюмками, он подошёл к ней сзади и тихонько проговорил на ухо:
— Нют, не надо, а. Я разведусь, правда.
Нюта резко к нему обернулась и так посмотрела, что он сразу понял — вычеркнула. Так уже было полгода назад, с женой. Сначала она ругалась, потом плакала, потом начала молчать неделями, а когда Владимир наблевал в кровать — посмотрела так же равнодушно и показала на дверь. Он собирался проспаться, отмыться, посидеть без алкоголя, пока тремор не пройдёт, и пойти мириться. Но на душе было так паршиво, что он решил немного выпить с Матвеем. Потом ещё, потом они познакомились с Нютой, и как-то понеслось. Жену он так ни разу ещё и не видел. Владимир протянул Сергею купюры, зажатые в потном кулаке. Тот положил их на стол. Матвей продолжал поддевать Нюту:
— Её батю постоянно в школу вызывали, он её потом порол, оо!!!
— Я отца своего ни разу в жизни не видела, — отрезала Нюта, и Матвей захохотал.
Они трижды ходили в магазин и пили до глубокой ночи, стараясь пересидеть остальных. Матвей был уверен, что как только остальные уснут, он поговорит с Нютой, и всё решится. Владимир думал об этом же. Сергей и Нюта рвались спать, естественно вместе, но их не отпускали, забалтывали, наливали на посошок, тащили покурить перед сном. Нюта ушла спать одна, Сергей пошёл было за ней, но Матвей затеял очередное "ты нас уважаешь?", и когда Сергей это проигнорировал, ударил его. Тот дал сдачи. Владимиру это не понравилось, и он придушил Сергея прорезиненной ниткой. Сергея они оставили лежать на ковре и пошли спать.
Утром труп обнаружила Нюта, у неё случилась истерика, она кричала, что сейчас же вызовет ментов, в тюрьму она из-за этих алкашей не сядет. Дальше показания разнились, но было ясно, что попытались расчленить прямо на ковре, всё испачкали, часть кинули в печку — мясо не прогорало, решили закопать в подполе. Завтра  покажут где.
Всю дорогу домой Света думала о том, как это связано с убийством Нюты. Может, она хотела рассказать полиции и мужики убили её как свидетеля? Про то, что беременна, Света в тот день забыла.
И только когда увидела праздничный стол, торт и сияющее лицо сантехника, сообразила, что мама ему уже позвонила. Сил отстаивать границы не было — в конце концов, они изначально договаривались: ничего серьёзного. Но он был так счастлив, что к середине ужина Свете стало казаться, что это похоже на нормальную семью — и вообще-то Света могла бы с ним прожить: было у него редкое свойство — ничем не раздражать.
Звонок встревожил — за дверью оказался Серов. Он опирался на косяк с таким видом, будто бы решил устроить сюрприз возлюбленной, но вместо торта или букета он держал перед собой прозрачный пакет с левой балеткой покойной Нюты.
— Я шило твоё вспомнил, — проговорил он, даже не поздоровавшись. — Смотрю, а тут стежки свежие. И нитка та, от шланга пожарного, помнишь, нам участковый показывал?
— Не улавливаю, — честно призналась Света.
— Я Кольку попросил, он твоих мужичков на детекторе лжи прогнал. Шило не их, это паренёк с букетом с собой привёз. И нитки. Пока они пили, он девчонке балетки заштопал.
— Он сапожник?
— Похоже на то.
— А девочку тогда кто убил?
Серов пожал плечами и чуть подался вперёд, собираясь войти, но в это время в квартире что-то звякнуло. Серов заинтересованно посмотрел Свете за спину, стараясь разглядеть того, кто там.
— У каждого своя Юленька, — тихо и многозначительно проговорила Света.
— Оу… — растерянно протянул Серов и замялся. — Я не знал. Я тогда это…
— Нет, ну ты можешь зайти. Чаю попьём, у нас торт.
Он усмехнулся и покачал головой. Ушёл.
Света вернулась за стол. Когда она приглашала Серова, она на мгновение представила, что он сейчас, и правда, войдёт, увидит сантехника, невысокого, пухлого, с наивным детским лицом. И это куда позорнее кошки — сразу же ясно: красавица с запросами полжизни выбирала, капризничала, а потом пришлось хватать первого встречного. И жить.
— Выходи за меня…
Света не сразу поняла, почему сантехник стоит на коленях — думала, что-то уронил. Но он протягивал ей пошлую блестящую коробочку. В глазах его было столько собачьей любви и нежности, что Свету обожгло чувством стыда — она же им просто воспользовалась. Старая циничная сука. Сэкономила на биоматериале, ела супчики, покупала крендельки, улыбалась. А он влюблялся. Сильнее и сильнее.
— Уходи, — сипло проговорила Света.
Он замер на мгновение, а потом мелко закивал, суетливо вскочил и пошёл к выходу. Замялся на пороге, будто что-то хотел сказать, но Света продолжала сидеть, не оборачиваясь. Он вернулся, положил коробочку на стол и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Света заглянула в коробочку, и сердце снова сжалось — бриллиант был таким крупным, что наверняка в кредит. Нужно было вернуть. И лучше не лично. Через маму, например.
Чтобы заглушить чувство стыда, Света окунулась в работу. Нашла всех сапожников в городе, выяснила, кто недавно пропал. Узнала имя. А когда начала искать родственников, чтобы сообщить, обнаружила в списке двоюродного брата. Иван Викторович Коломейцев, 1980 года рождения, Суздальская 5—27.
Инженер очень любил непутёвого брата, который из-за вспыльчивости постоянно влипал в истории: его избивали в армии, выгнали из института, с работы, пришлось открыть для него точку по ремонту обуви. Сергей брату очень доверял, сразу же рассказал про Нюту, с которой познакомился на остановке. Они погуляли пару раз, а потом Нюта не пришла — не в чем было, туфельки порвались. Инженер советовал не торопиться, всё это было слишком похоже на желание развести парня на новую обувь, но сапожник взял свои рабочие принадлежности, купил букет, вина и приехал. Больше инженер его не видел. Нюту он нашёл легко — расспросил почтальона. В дом она его не пустила, врала, что никто к ней не приходил, но инженер успел забрать сапожное шило и увидеть заляпанный кровью ковёр на заборе. Сначала хотел пойти в полицию, но передумал — улик нет, только шило, но оно само по себе ничего не доказывает. Томился, мучился, а потом не выдержал — выследил и убил.
— Снова не тянет? — спросила Света.
— Вы знаете, нет. Тоже этого боялся. Думал, сначала её, потом подельников.  Но после неё отпустило как-то. Сколько мне дадут, как думаете?
— От 6 до 15. Она беременная была, но мы вам явку с повинной оформим.
Инженер кивнул. Ни просить ни о чём не стал, ни объяснять. Свете было жаль, что убийцей оказался именно он, — образованных адекватных людей в городке оставалось всё меньше. И этот вот Иван Викторович Коломейцев, 1980 г. р., жил правильно, работал хорошо, растил сыновей, баловал жену, но тоже не выдержал. Выйдет серым, озлобленным, поселится в том же районе, где убил Нюту, начнёт гнать самогон на продажу или выращивать гидропонику в погребе, сопьётся или сдолбится. И всё.
Дома Свете стало совсем тоскливо. Она попыталась что-нибудь приготовить, чтобы отвлечься, но везде обнаруживала следы пребывания сантехника. Крупы в шкафчике теперь хранились в банках из-под солёных огурцов, кабачковой икры и варенья. Вместо её подходящих в тон интерьеру кухонных полотенец висели весёлые салфеточки и даже прихватка с грибом-аппликацией. Хрустальные солонка и перечница стали украшением на полке, а на их месте стояли пластмассовые цыплята, Света даже не сразу поняла, для чего они. Лоскутная подушка на стуле, пара вазочек, пророщенная луковица на подоконнике. Света видела это, и в голове мелькало доброе лицо сантехника. Санька. Смущённая улыбка, когда она после почти недели ежедневных встреч спросила, наконец, его имя. Буду звать тебя Сань-техник.
Света хотела всё это выбросить, но вспомнила, как выглядела её квартира до: симметричная казарма, комната из мебельного магазина. А теперь было видно, что здесь живут. Нужно было это непременно оставить, не для себя, а для ребёнка. Невозможно было представить здесь живого малыша, маленького хулигана с кучей игрушек и звонким смехом. Это домик для Кая у Снежной королевы. Света подошла к холодильнику, отлепила симметрично висевшие магнитики, налепила как попало и только потом заплакала.
Впрочем, она недолго скучала, чувство это заглушалось другим, приятным — теперь она постоянно думала о будущем ребёнке, мечтала, что ему покажет, куда отвезёт, что купит и что ему прочитает. Выбирала школу, детский сад, модель коляски. А когда одиночество становилось нестерпимым, шла бродить по детским магазинам. Чтобы растянуть удовольствие, покупала всегда только что-то одно — смешную микрошапочку с верёвочками, пелёнку с добрыми оленями, пинетки, которые наверняка не пригодятся, но так приятно было носить их с собой в сумочке и забывать выложить.
В один из таких одиноких вечеров Света встретила в магазине жену инженера с младшим сыном, чемпионом по плаванию. Та окинула Свету ненавидящим взглядом и проговорила, якобы обращаясь к сыну:
— Ишь ты! Ребёнка захотела!
— Кто? — не понял мальчик.
— Да не родит она никогда! Она же мёртвая внутри, робот, ничего человеческого…
Света заторопилась прочь. Она всё понимала: и что женщина на неё злится, и что глупо переживать — всё идёт хорошо, но знала, что правда это. Нет в ней ни любви, ни тепла, и откуда они возьмутся, когда появится малыш? Он будет смотреть на неё с любовью, как смотрел сантехник, а Света будет стыдиться и думать о том, что родила его просто для того, чтобы не быть одной. И сантехника она выгнала, а он был тёплый и живой, с ним ребёнку точно было бы лучше.
К ночи началось кровотечение. Плохо Свете не стало: ни температуры, ни тошноты, и это ещё раз подтвердило ей самой, что она мёртвая — гибнет самое ценное в её жизни, а ей даже не больно.
Вызвала "скорую", лежала в палате и думала, что утром уйдёт, а её малыш останется тут — бессмысленным кусочком мяса в ведре. Это будто бы вписывало потерю в череду её утрат и падения: вот была весёлая сильная девочка, росла, зрела, училась, а потом вошла в это криминальное болото человеческой грязи и зачерствела. И всё. Это наполняло такой лютой безысходностью, что даже двигаться не хотелось.
В обед пришёл Серов, обаял персонал, показал корочки, и Свету перевели в отдельную палату. Приходила мама, но не знала, что сказать, и мялась у входа. Ночью кровотечение усилилось, и к утру Света всё потеряла.
Написала маме смс, та тут же начала звонить, но трубку Света не брала. Говорить она не могла. Плакать тоже. Вспоминала повесившегося ведущего праздников из ДК, въехавшего в столб камазиста, женщину, выпившую уксус и много чего ещё.
На улице Света вдохнула непривычно свежего воздуха — будто обожглась. Солнце вставало над огромным больничным сквером, играло в листве, весело бликовало в лужах. Издевательски громко пели птицы, жизнь продолжалась, и Света поняла, что никогда больше не сможет в это всё включиться. Выгорела подчистую.
Внезапно кто-то аккуратно прикоснулся к её плечу. Она обернулась — рядом стоял сантехник. Он обнял её, прижал к себе, и Света ощутила, какой он мягкий и тёплый. Она хотела что-то сказать, извиниться, но он уже забрал её сумку и понёс к воротам. И Света молча пошла рядом.